Страницы моей жизни - Моисей Кроль

Уже было упомянуто, что начиная с конца 1904 года и особенно после «кровавого» воскресенья выросло много союзов, которые формально имели профессиональный характер, но в действительности имели явные политические цели, как, например, союз инженеров, железнодорожников, адвокатов и т. д.

Интересно подчеркнуть, что по вопросу, какой характер должны иметь эти союзы, шла ожесточенная полемика. Странную позицию социал-демократов, которые требовали, чтобы союзы были строго профессиональными, упорно защищал большевистски настроенный профессор Рожков, немало удивив публику, потому что в той горячей атмосфере, которая тогда была в Петербурге и во всей России, без политики не делали ни единого шага, и все мысли и стремления были направлены на то, что обанкротившееся самовластие должно исчезнуть и что Россия должна стать демократическим государством. Точка зрения социал-демократов не была принята. Профессиональные союзы чувствовали большую потребность объединиться на такой политической платформе, которая была бы приемлема для всех. А это было: требование созвать Учредительное собрание на основе демократического закона о выборах и дать всем гражданам широкие свободы.

В начале мая 1905 года в Москве был созван съезд представителей всех существующих союзов. В этом съезде принимал участие недавно организованный Союз борьбы за еврейское равноправие в России. Было два делегата: Брамсон и я.

Съезд был в красивом особняке, который выглядел как дворец, и это был дворец Варвары Михайловны Морозовой [16], одной из знаменитой семьи Морозовых, крупных фабрикантов-миллионеров, очень симпатизирующих освободительному движению, которые много помогали революционерам материально.

Имя Варвары Морозовой было гарантией того, что полиция не помешает нашей деятельности. И в самом деле, три дня продолжалась наша работа, и все прошло спокойно.

С самого начала выяснилось, что принципиальных разногласий нет между делегатами. Выработали программу, наметили план объединенных конкретных выступлений.

Единогласно съезд постановил, что новая создавшаяся организация «Союз союзов» будет федеративной институцией, которая будет считаться с мнениями союзов, из которых она состоит. Выбрали Центральный комитет, которому съезд поручил много политических директив, и так как настроение и политические взгляды всех делегатов оказались солидарными, то Центральный комитет получил широкие полномочия. Большую радость и энтузиазм вызвал на съезде тот факт, что «Союз русских крестьян» присоединился к нам. Правда, этот союз был еще тогда очень скромной организацией, но мы были уверены, что он привлечет к себе большие массы крестьян и превратится в мощную политическую силу. Так и получилось.

В Центральный комитет в новом «Союзе союзов» были выбраны оба еврейских депутата: Брамсон и я. Съезд кончился в очень оптимистическом настроении. Прогрессивные и революционные элементы создали свой представительный орган. Очень скоро «Союз союзов» имел случай организовать открытое политическое выступление против русского самодержавия.

История была такова.

Когда возник проект послать на Дальний Восток наш флот в помощь Куропаткину, который потерпел сильное поражение под Мугденом, то вся русская общественность, кроме немногочисленной группы реакционеров, была против этого проекта, и все-таки несчастный адмирал Рождественский со своим флотом был послан во Владивосток, несмотря на то, что мощный японский флот закрыл перед ним все дороги. В большой тревоге вся Россия следила за тем, как флот Рождественского проделал это путь. Было много специалистов, которые даже не верили, что «старые калоши» Рождественского (так они называли его корабли) достигнут Тихого океана. Но они добрались, чтобы там погибнуть 16 мая. Это было ужасное и к тому же преступное поражение. И вся вина пала на русское правительство и на царя, потому что он одним словом своим мог уничтожить этот преступный план – послать на верную смерть сотни и сотни флотских офицеров и матросов. Трудно передать словами ужасное впечатление, которая цусимская трагедия произвела на всю Россию!

Открыто проклинали и министров, и царскую семью, и самого царя. Враги России торжествовали. Царь и его окружение чувствовали себя скверно. Они понимали, какой позор они навлекли на Россию своим «кровавым воскресеньем», погромами и своей несчастной войной, которую сами провоцировали своим поведением на Дальнем Востоке.

Этот момент, когда царское правительство было растеряно, «Союз союзов» решил использовать, чтобы организовать открытую политическую демонстрацию. Через несколько дней после трагической цусимской битвы Центральный комитет союза дал знать всем союзам Петербурга, что в такой-то день, в такой-то час в Павловске, одной из царских резиденций вблизи от Петербурга, состоится политическая демонстрация. Было предложено, чтобы народ собрался в большом зале, где происходили симфонические концерты. Был назначен час, когда в зале играла музыка. Других подробностей члены союза не знали.

В назначенный час в зале собрались несколько сот человек, и опытный наблюдатель легко узнал бы выдающихся представителей петербургской демократической и революционной интеллигенции. Музыканты и демократическая публика, которая всегда посещала эти концерты, с большим удивлением наблюдали за этим чужим народом, который заполнил помещение. Оркестр спокойно играл, и в зале была тишина. После какого-то номера среди публики началось движение. На скамью прыгнул пожилой человек и крикнул: «Слушайте!» Музыканты перестали играть, и часть публики испуганно повернулась в сторону человека, который крикнул. Это был Александр Иванович Новиков, известный социал-революционер, бывший городской голова Баку. Он обратился с пламенной речью ко всем присутствующим в зале. Он обрисовал страшное положение России и трагедию Маньчжурии по вине авантюристов царского окружения, которые вызвали войну с Японией. Россия больше терпеть не может. Народ должен взять власть в свои руки. Мы должны получить политическую свободу. Надо созвать Учредительное собрание.

Когда Новиков почти кончил свою речь, налетела полиция, но наши люди уже стояли наготове у закрытых дверей и старались всеми силами не впустить жандармов. Борьба продолжалась недолго, полиция ворвалась в зал, и началось общее избиение. Полиция была вооружена револьверами. Наши имели только палки и зонтики. Силы были неравные, и полиция выгнала нас из зала. Избиение продолжалось на улице, в саду, который окружал концертный зал. Впечатление, произведенное нашей демонстрацией, было огромное: в первый раз видное русское демократическое общество выступило открыто со своими революционными требованиями. И как правдиво было передано настроение широких русских масс, можно судить по тому, что правительство не посмело нас тронуть, несмотря на то, что полицейский департамент имел точные данные об участниках этой демонстрации. И такое «мягкое» отношение к демонстрантам могло только объясниться тем, что в сравнении с другими событиями, которые тогда происходили в России, наша демонстрация была «пустяком». Это была эпоха массовых рабочих забастовок; в Петербурге были серьезные события в Гвардейских экипажах; по деревням разлились стихийные восстания и погромы. Крестьяне захватывали усадьбы помещиков и делили между собой землю. Они нападали на поместья, грабили и поджигали и смотрели с радостью, как огонь все пожирает. Это были те «иллюминации», о которых депутат Герценштейн через год в Государственной думе говорил: «Все это были первые вспышки близкой революции, которая была глубоко спрятана в русской жизни и ждала подходящего момента для выхода».