Адвокат. Судья. Вор (сборник) - Андрей Константинов

Ващанов нахмурился и подумал о том, что с утра надо бы вызвать Степу и порасспрашивать его аккуратно о том деле… Подполковник и сам не понимал, почему его мысли от конкретного задания Антибиотика свернули вдруг на тему убийств ленинградских коллекционеров. Просто Геннадий Петрович инстинктивно чувствовал опасность и хотел получше разобраться в обстановке, чтобы не использовали его вслепую. Грамотное изучение и оценка обстановки – залог принятия верных решений, а верные решения помогают жить дольше и приятнее. Простое вроде бы правило, а вот соблюдать его тяжело…

Ващанов вздохнул и заставил себя сосредоточиться на просьбе Виктора Палыча. Хотя какая там просьба – это был самый настоящий приказ, и попробуй его не выполни…

«Чертова „Эгина“… Интересно, что ж там за яичница в Эрмитаже-то висит вместо Рембрандта?.. Темны дела твои, Господи… Барон этот хренов… Как такого битого дедулю заземлить? Попробовать-то можно… И не таких обламывали… Только поделикатнее здесь нужно… На это дело надо толкового и надежного парня поставить, такого, чтоб не подставил в случае чего… Кого?»

Геннадий Петрович долго перебирал в уме разные кандидатуры и наконец остановился на Володе Колбасове. «У этого должно получиться… Парень хваткий и не дурак, перспективу видеть умеет, недосказанное понимает, где надо – переспросит, а где не надо – промолчать догадается… Точно. С ним и поговорю завтра же… Точнее, уже сегодня…»

Приняв решение, он почувствовал облегчение и ушел в спальню, лег и наконец-то смог заснуть…

Утром после традиционного сходняка Геннадий Петрович позвонил в тринадцатый отдел и вызвал к себе Колбасова. Через несколько минут оперативник уже стучался к нему в кабинет.

Капитана Колбасова Ващанов считал одним из своих, при этом подполковник, однако, знал, что опер далеко не так прост, как хотел казаться… На первый взгляд Колбасов (представляясь людям незнакомым, он произносил свою фамилию с ударением на первом слоге – мол, не от «колбасы», а от «колбы») производил впечатление рубахи-парня – свой в доску оперюга, такой и выпьет вместе со всеми, и анекдот смешной расскажет, и начальство обосрет за общим разговором…

На самом же деле Володя Колбасов был очень, что называется, себе на уме и умел идти к поставленной цели, не выбирая средств. Когда он еще работал на «земле» в районе, случилась в его коллективе такая история: два опера (одним из них был как раз Колбасов) рассматривались начальством как возможные кандидаты на повышение, но должность-то была одна, а претендентов – двое. Володя организовал под каким-то предлогом вечеринку для коллег, в процессе которой так накачал водкой своего конкурента, что тот даже «мама» сказать не мог… Утром этот самый конкурент проснулся на лавочке в парке и обнаружил пропажу служебного удостоверения… О повышении этого бедолаги, разумеется, речь больше не шла, должность занял искренне сочувствовавший коллеге Колбасов… Злые языки, правда, поговаривали, что после вечеринки именно Володя взялся проводить своего отключившегося конкурента… Хотя кто его знает, как оно все было на самом деле, пьяные все были. Мог парень и сам удостоверение потерять, а мог и помочь ему в этом кто-то…

Надо сказать, что свое удостоверение Володя Колбасов всегда носил, по комитетской моде, пристегнутым за металлическую цепочку к пуговице внутреннего кармана пиджака – очень уж боялся потерять. Говорили, что этот пунктик появился у Колбасова как раз после истории с его незадачливым соперником…

– Вызывали, Геннадий Петрович? – спросил Колбасов, входя в кабинет Ващанова.

– Заходи, Вова, заходи, – радушно улыбнулся подполковник. – Я что у тебя спросить-то хотел: ты вечерком сегодня свободен? Есть у меня идейка – как насчет того, чтобы в баньке попариться? А? Усталость снять, разрядиться… Согреться, чем Бог пошлет… Как ты?

– О чем речь, Геннадий Петрович, вы же знаете – я всегда только за.

– Ну и чудненько, – кивнул Геннадий Петрович, не ждавший другого ответа от подчиненного, с которым не однажды посещал разные баньки. – Тогда давай закажи на семь вечера номерок на Садовой… Знаешь, да?

– Нет проблем, – кивнул оперативник. – Организуем в лучшем виде… А как насчет массажисток?

Ващанов отрицательно качнул головой:

– Нет, блядей на сегодня не надо. Лишнее… Посидим в чисто мужской компании, обсудим кое-что, поговорим…

– Понял… – заинтригованно протянул Колбасов. – Разрешите идти?

– Давай, – благосклонно кивнул Геннадий Петрович. – И вот еще что – найди сейчас Маркова из пятнадцатого отдела, пусть ко мне зайдет.

– Есть! – откликнулся Колбасов, уже прикрывая за собой дверь в кабинет.

Степа Марков явился минут через пять. В отличие от Колбасова этот парень не лучился оптимизмом – Степа всегда казался немного мрачноватым, это впечатление усиливалось упрямой складкой между бровями, оттенявшими усталые, чуть воспаленные от постоянного недосыпа глаза. Такую категорию оперов Ващанов как раз и называл про себя тупыми фанатиками и относился к ним с тщательно скрываемой неприязнью и некоторой опаской…

– Разрешите?

– Заходи, Степа, располагайся. – Ващанов вышел из-за стола и крепко пожал руку Маркову. – Как работается? Проблемы есть?

– Да ничего, – пожал плечами Степа, удивленный таким вниманием к своей персоне со стороны высокого начальства. – Работается нормально… А проблемы – так у кого их нет?

– Это правильно, – согласился Ващанов. – Без проблем-то оно даже скучно как-то. Я чего зайти-то попросил… Помнится, ты в свое время по убийству Варфоломеева работал…

– Да, – мрачнея еще больше, ответил Степа. – А что?

– Дело-то вроде бы так глухарем и осталось, а? – осторожно начал пробивать Маркова подполковник. – Не удалось раскрутить?

– Скорее не дали раскрутить, товарищ подполковник… А что такое? Все мои рапорты и объясниловки – в деле… Я уж думал – быльем все поросло…

– Поросло, да не все… – многозначительно сказал Геннадий Петрович. – Да ты не дергайся так, Степа, к тебе никаких претензий нет. Просто появились кое-какие новые данные… Возможны пересечения… Я тебе говорить сейчас всего не буду, но…

– Неужели перспективы появились? – спросил Марков чуть дрогнувшим голосом.

Это «чуть» не укрылось, однако, от уха Ващанова. «Эк тебя зацепило-то, сынок, – подумал подполковник, внутренне улыбаясь. – На этом я и сыграю, а ты, милый, мне споешь». Вслух он сказал совсем другое:

– Ты присаживайся, Степа, кури… Насчет перспектив пока что-либо определенное сказать трудно, но – вполне возможно. У коллег наших, – Геннадий Петрович показал большим пальцем правой руки в потолок, – информация кое-какая появилась… А уж будет она реализована или нет – сам понимаешь, загадывать трудно… Возможно, мы с ними посотрудничаем… Ты вот что… Ты, Степа, подсвети мне ту историю, так сказать, неофициально… Сам понимаешь, рапорты рапортами, но документы казенные – они всего лишь документы, в них всего не написано. А мне важны твои личные впечатления…

Марков присел к столу, достал «родопину» из пачки, прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки. По тому, как подрагивали его желтоватые пальцы, крепко стиснувшие фильтр сигареты, было видно, что опер волнуется.

– Геннадий Петрович… А нельзя будет меня к этой разработке подключить?

«Реванш хочешь взять… Не успокоился, значит», – усмехнулся про себя подполковник и сказал:

– О какой-то разработке пока говорить рано… Но я учту, если складываться будет… Так в чем там тема-то была? Давай, не стесняйся, тут, как говорится, все свои…

Степа вздохнул, глубоко затянулся сигаретой и начал рассказывать:

– История там получилась занятная, а началась она месяца за три до того, как Дмитрию Сергеевичу горло перерезали… В марте восемьдесят восьмого взяли этого Варфоломеева на гоп-стоп. Добра-то у него в квартире много было – от папаши осталось… А папаша этот – Сергей Петрович Варфоломеев – был личностью довольно известной, книжки про Эрмитаж писал популярные: «Замечательные картины», «Героический Эрмитаж». Штук пять написал, его считали известным искусствоведом, хотя Варфоломеев-старший с тех пор, как окончил в восемнадцатом году третий класс частной гимназии, так больше нигде и не учился… А вот жена его действительно была искусствоведом и уже в тридцатые годы работала в Эрмитаже, в научно-просветительском отделе… Но главным делом жизни для Сергея Петровича было собирательство. Причем он не фуфло всякое собирал, а настоящие шедевры, у него было несколько тысяч французских и английских литографий начала девятнадцатого века, работы Эжена Изабе, Лами, Монье, Гаварни, Донье.

– Ни фига себе! – присвистнул Ващанов, удивленный, однако, не крутостью коллекции Варфоломеева, а тем, как легко сыпал Марков ничего не говорящими подполковнику именами. – Откуда ты так в этом разбираешься? Монье, Лами… Я и слов-то таких отродясь не слыхивал.