Devil ex machina - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хочешь пожить обычной жизнью, значит? Ну, живи. Но помни, что времени у тебя немного. Я возьму свое, когда придет время. Это неизбежно.
Ян прошелся по комнате, взял с полочки небольшой цветной прямоугольник и вручил ей.
– Это билет на спектакль. Напоминаю, что я в любом случае ожидаю тебя там. А сейчас ты можешь идти. К Гене или к кому угодно. Мне без разницы.
– Прости, – прошептала она одними губами и не сдержалась от того, чтобы обнять его на прощание. Ян небрежно освободился из ее теплых объятий, в которых хотел бы провести весь вечер, но не мог стерпеть обиды.
Фаина вышла из 405-ой в смешанных чувствах. Неужели она дала ему отпор, и все снова изменилось? Немного постояв в коридоре, она направилась прямо в комнату Гены, представляя, как он обрадуется ей.
Глава 30, в которой Фаина стоит на распутье
«Многие испытывают то умирание и рождение заново, каковое представляет собой наша судьба, только в этот единственный раз за всю жизнь – при обветшании и медленном разрушении детства, когда все, что мы полюбили, нас покидает и мы вдруг чувствуем одиночество и смертельный холод мирового пространства».
Герман Гессе – «Демиан»
Одна из самых странных вещей – это смотреть в зеркало и не видеть там себя. Такого, каким привык видеть на протяжении жизни. Каждый из нас хоть однажды испытывал это ощущение таинственного несовпадения. Сейчас с ним пыталась справиться наша Фаина. Ибо вместо привычного отражения девушки в удобном свитере, растянутых на коленях трико и разных носках, с небрежным хвостом на затылке, на нее смотрела стройная незнакомка в черном платье, с распущенными пышными волосами. Длинные густые ресницы поднимались и опускались медленно, придавая взгляду такую приятную истому, о наличии которой Фаина никогда не догадалась бы, если бы не решилась сделать себе макияж.
Девушка ощущала теплые приливы собственного очарования, от которого уши и щеки розовели. Старое, годами не ношенное платье теперь сидело по фигуре благодаря резкому похудению. Черты лица заострились, кожа выглядела здоровой и ровной, глаза блестели от теплого света лампы. Неужели она, та самая Фаина, может претендовать на то, чтобы самой себе казаться привлекательной? Ну, нет. Это снова какие-то странные игры восприятия.
Чтобы завершить образ, она впервые накрасила губы алой помадой, внимательно осматривая себя в зеркало. Сегодня – можно. Женщины ведь так стараются выглядеть, когда идут в театр? В фильмах – да. А фильмы Фаина любила и успела пересмотреть очень много. С драматургией были совсем иные отношения. Впрочем… сегодня это будет исправлено.
Если бы только Фаина знала, как воспользоваться своим обновленным внешним видом, она бы это сделала, как любая адекватная девушка. Но Фаина представления не имела, как вести себя в платье и с макияжем. Наличие этих атрибутов словно требовало от нее кардинально нового стиля поведения, вешало ярлыки таинственности и кокетливости, которыми обязана обладать дама, чтобы привлечь внимание мужчин. По крайней мере, того требует высшее приличное общество, в котором девушка намеревалась провести этот вечер.
Но Фаина не знала, как ей вести себя во всем этом, чтобы выглядеть естественно, чего ждут от нее окружающие, если она красится, красиво одевается и идет в театр? В этом была вся Фаина – истинное очарование человека, живущего глубоко в своем мире и почти не затронутого влиянием социума, которое диктует свои правила, зачастую нелепые и приносящие дискомфорт. Особенном таким, как она.
При выборе обуви она осталась верна себе и обула не совсем то, что подходит под общий образ, а то, в чем ей будет удобно провести вечер. На пороге она со смутной тревогой вспомнила, что брила ноги вчера утром, а значит, черные пеньки уже могли отрасти и быть заметными. Но времени на это не было, Фаина не хотела опоздать на представление, поэтому убедила себя, что платье достаточно длинное, да и вообще, кого волнуют ее ноги? Если уж быть полностью честной, ее саму они не волнуют настолько, чтобы что-то предпринимать прямо перед выходом. Ради кого стараться? Пусть принимают меня той, кто я есть, или не принимают вовсе.
Едва покинув свою комнату, Фаина практически сразу забыла, как выглядит. Зеркала смущали ее, нарушали привычное восприятие себя и мира. Ей проще было ощущать себя как оформленный кусок плоти, способный перемещаться и думать, иногда – общаться с каким-либо другим подобным куском. Лишившись возможности видеть себя со стороны, она мгновенно стала собой, и ничто не напоминало ей о непривычном внешнем виде, если не искать отражений: платье и обувь были удобными и не стесняли движений, а волосы создавали вокруг лица некую защиту вроде надвинутого капюшона, что дарило чувство защищенности, столь важное для нее в течение всей жизни, и особенно сегодня вечером.
Кирилл и Ян уехали гораздо раньше, чтобы все подготовить, ведь именно они создали этот спектакль с помощью своих сокурсников. Фаине пришлось добираться в одиночестве, что, конечно же, не могло ее расстроить. Было бы гораздо более странно, если бы ей пришлось ехать на место с соседями и, скорее всего, неловко молчать, чувствуя на себе пристальный зеленый взгляд.
Всю дорогу она находилась в странном предвкушении, многие чувства смешались в ней гремучим коктейлем. За полтора часа в трамвае ей было, что обдумать, рассматривая степенно плывущий за мутным окошком пейзаж, слушая свистки и перестукивания. Почти все мысли так или иначе были связаны с Яном и предстоящим вечером. Он даже не зашел сегодня, чтобы напомнить о спектакле. В тот день, когда он дал ей билет, они говорили в последний раз. Словно отрезало. Но все же… все же Фаина ощущала, что Яну невероятно важно увидеть ее в зрительском зале. Что это изменит между ними, как повлияет на их отношения?
Что будет дальше, после представления? И почему он оставил ее в покое, хотя в его власти делать все, что заблагорассудится? С большой неохотой Фаина оправдывала его поведение тем, что для него важно ее личное желание. Но даже для Яна, каким он стал в последнее время, это было слишком. Уничтожающая, аннигилирующая с силой космических взрывов – такой была его ревность, его жадность, его нежелание делиться Фаиной с кем-либо. Неистребимое чувство собственности, с которым она не хотела мириться, а он не мог распрощаться.
Если бы Фаина не была столь
