Берег Скардара - Владимир Корн

— И еще, господин посол, обратите внимание на расстояние до городской ратуши.

Ведь только с ее колокольни можно сделать то, что только что произошло.

Впечатляет, не правда ли? И не жалейте о своей коробочке, Альбрехт вам еще красивее сделает, причем бесплатно, я сам его попрошу.

«Ворон, черт бы его побрал, не мог с выстрелом повременить, чтобы я на пару шагов отошел. Хорошо хоть спиной ко всем стоял. Но получилось так, что лучше и желать не приходится».

И не надо мне, господин посол, рассказывать о благородстве, о том, что война — это искусство, о том, что убийство из-за угла недостойно дворян.

— Когда в ваш дом врываются грабители, ни о каком благородстве не может быть и речи. Их уничтожают, просто уничтожают. Уничтожают всеми доступными способами. Так что не думайте о красиво развернутых знаменах и ритмичном барабанном бое. Думайте о том, что бац — и нет человека.

И я посмотрел на далекую колокольню ратуши.

Пойдем, Янианна, пойдем, солнышко мое. Господину послу есть над чем поразмыслить. А завтра я ему еще всякие интересности покажу. Помимо капсомита. Удивительное устройство, что может стрелять очередями, например. Пушку, заряжающуюся с казенной части и имеющую воистину огромную скорострельность по сравнению с теми, что он привык видеть. Издали покажу, с такого расстояния, чтобы можно было понять эффект, но не рассмотреть в деталях. Только не буду сообщать ему о том, что практически все у меня в единственном экземпляре. Так что будет о чем подумать и послу, и его королю. Ну а если Готома и это не остановит, что ж, на войне как на войне.

Кстати, есть у меня к тебе один вопрос, Биндюс Мейнт, вопрос, который я сейчас озвучивать не стану. Мне бы очень хотелось знать, куда бесследно исчезли те два имперских фрегата, что Яна после моего письма отправила за мной в Скардар. Отправила, хотя в письме не было такой просьбы, даже намека на нее не было. Почему-то считается, что оба они затонули во время жестокого шторма, но так ли это? И не замешано ли в их исчезновении королевство Трабон?

И я узнаю правду. Я не сам буду разговаривать с тобой на эту тему — один из моих людей, и он найдет способ развязать тебе язык. Он его уже нашел. Ты будешь говорить как миленький, говорить много и внятно. А чуть позже получишь в благодарность золото, много золота. И ты не сможешь от него отказаться сразу по двум причинам. Во-первых, ты слишком жаден. И во-вторых, должен же ты будешь получить хоть какую-то моральную компенсацию от того, что тебя выпотрошат, как рыбу, перед тем как уложить ее на кипящую маслом сковородку. И расписочку напишешь, куда ты денешься.

И опять ничего личного, это ведь тоже часть твоей любимой политики, той, о которой ты можешь рассуждать часами, господин Биндюс Мейнт.

Я улыбнулся. Как говорят в моем мире, «политика — это искусство говорить лающей на тебя собаке ласковые слова до тех пор, пока не подвернется подходящий булыжник». У меня их скоро будет полная пазуха, булыжников, для тебя, Мейнт, и для твоего короля.

Мы сидели на террасе, любуясь раскинувшимися на полнеба багровыми предгрозовыми облаками. Перед Яной стояла чашечка горячего шоколада, ну а я вливал в себя кофе.

За час до этого я застал ее в компании фрейлин, внимательно слушающих Фреда фер Груенуа, в который раз рассказывающего им о наших с ним приключениях. Нет здесь телевидения с его бесконечными сериалами. Бедные женщины только ими и обходятся, рассказами о странствиях, о далеких странах, о чужих обычаях, порой забавных, а порой диких.

Рассказчик же Фред замечательный. Еще мне нравилось то, что после его рассказов Янианна была особенно нежна со мной. Хорошо, что он не знает, как я целых два дня пробыл рабом. Позорище-то какое, даже вспоминать стыдно, тоже мне дерториер.

— И все-таки ты негодяй, Артуа.

Яна заявила об этом как обычно, без всякого перехода.

— Ну и в чем я на этот раз провинился? — осторожно поинтересовался я.

Яна тяжело вздохнула, всем своим видом говоря, что большего негодяя ей в жизни и видеть-то не приходилось.

— Артуа, ты помнишь нашу первую ночь?

— Конечно, помню. Именно тогда я и узнал, что у тебя есть родинка там, где, кроме папы с мамой, ее никто не должен был видеть. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

— А помнишь ли ты, что я говорила тебе, что уже видела тебя однажды? Нет, не тогда, когда ты дал целый золотой бабушке Эрариа.

— Я помню каждое твое слово, любимая, каждое.

Сейчас самое главное было в том, чтобы голос излучал уверенность. Потому что запомнить все слова, что сказала тебе женщина, пусть и очень тобою любимая, для мужчины задача при всем желании невыполнимая.

Яна вздохнула еще раз:

— Так почему ты ни разу не спросил, когда и где это было? Или ты думаешь, что я вот так, сразу, едва увидев, завлекла тебя в свою спальню?!