Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

2 апреля, в день, когда Черчилль отправил телеграмму, танки Роммеля смяли оборону и прорвали линию фронта Нима. Уэйвелл приказал направить бригаду 7-й австралийской дивизии из Каира в Ливию, чтобы остановить кровотечение. Не имело никакого значения, где столкнутся лучше вооруженные томми и австралийцы с немцами, в Египте или в Греции: для них все сложилось бы одинаково на всех военных театрах. Черчилль заставил Уэйвелла дать отпор двум армиям вторжения – одной, намеревавшейся вторгнуться в Грецию, и другой – в Египет. Уйэвелл, возможно, имел шанс, если бы выступил против одной из немецких армий. Но у него имелось мало шансов, когда он разделил армии, чтобы сражаться в двух направлениях[824].

Черчилль, еще до того как узнал о передислокации австралийцев, понял значение, как военное, так и политическое, наступления Роммеля. Он телеграфировал Идену в Афины: «Намного важнее потери территории [в Северной Африке] мысль, что мы можем сталкиваться с немцами и что их появления достаточно, чтобы отбросить нас на много миль. Это может привести к большим бедам на Балканах… Рано или поздно нам придется сражаться с гуннами»[825].

Они сражались с гуннами в Ливийской пустыне и неважно проявили себя. Черчилль, правильно предположив, что Роммель превзошел сам себя, попытался подбодрить Уэйвелла: «Если эту пустышку, которая наступает на вас, можно отрезать, у вас будет длительное преимущество». Конечно, если войскам Роммеля «удастся пробиться вперед, они постепенно уничтожат результаты ваших побед»[826].

Роммель прорвался вперед. Испытанную в боях 6-ю австралийскую дивизию отозвали в Каир, чтобы подготовить к переброске в Грецию. Ее замена в пустыне – 9-я австралийская дивизия – не имела достаточно опыта, чтобы остановить Роммеля. 3 апреля сообщение о том, что Уэйвелл приказал эвакуировать Бенгази, достигло Лондона. Словно злобный киномеханик крутил в обратную сторону бобину с фильмом о победах О’Коннора: Марса-Брега, Беда-Фомм, теперь Бенгази, все места, захваченные британцами в начале года, за несколько дней были отданы Роммелю. Уэйвелл объяснил Черчиллю, что, в связи с ситуацией, будет необходимо отступить к Дерне.

Отпор превратился в бегство.

Роммель, испытывавший недостаток в танках и бензине, приказал, пустить танки впереди всех подразделений, машины должны идти сзади, чтобы подымать как можно больше пыли, создавая впечатление, что движется большая танковая армия. Уловка сработала. Томми и недавно прибывшие австралийцы 9-й дивизии, думая, что по крайней мере две танковые дивизии, немецкая и итальянская, – всего шестьсот танков – идут в наступление, беспорядочно отступали к Дерне. Австралийцы, никогда не терявшие чувство юмора, назвали это бегство Бенгазийским гандикапом. Роммель написал жене, что «британцы из кожи вон лезут, чтобы удрать»[827].

Британское командование сломалось; войска, не получавшие приказов, не знали, то ли стоять, то ли сражаться, то ли отступать. Они бежали, покрывшись желтой пылью, их форменные рубашки, пропитанные потом, были жесткими, как наждачная бумага. Их лица приобрели болезненный желтоватый оттенок. Бежали взводы, батальоны, полки. Ним пытался восстановить порядок. Но не смог. Уэйвелл вылетел из Каира и понял, что Ним потерял контроль. Вызвали О’Коннора, но было уже слишком поздно. Дерна пала вечером 6 апреля. Британские подразделения так поспешно покидали город, что нортумберлендские стрелки только тогда поняли, что происходит, когда мимо них с грохотом промчалась 9-я австралийская дивизия. О’Коннор и Ним бежали одними из последних, в темноте, на машине, в Тимими, примерно в 100 милях к востоку. Увы, герой операции «Компас» сбился с дороги и выехал прямо к Дерне и немцам. За считаные минуты машину окружили люди, кричавшие на иностранном языке. Водитель предположил, что это киприоты, поскольку у британцев многие водители грузовиков были киприотами. Но когда О’Коннор увидел направленные на них немецкие пистолеты-пулеметы, он понял, что их водитель жестоко ошибался относительно киприотов. О’Коннор и Ним провели следующие три года в Италии в качестве военнопленных[828].

Лондонцев не посвящали в события, происходившие в пустыне. И они не знали о сосредоточении войск в Греции. Что касается планов Уэйвелла, то 3 апреля Колвилл написал: «Премьер-министр очень обеспокоен». Беспокойство Черчилля было связано не только с продолжавшейся в Африке борьбой Уэйвелла с Роммелем, но и с тем, что британцы питались только слухами о развертывании британских сил в Греции. «Я должен информировать общественность, что мы отправили многочисленные силы в Грецию», – телеграфировал Черчилль Уэйвеллу. Американскую прессу обежал слух, объяснил он, но британская пресса до сих пор хранит молчание по просьбе министерства внутренних дел. Даже полковник Донован проболтался, похвалив Великобританию, отправившую войска из Египта в Грецию, за смелость. Британцам ничего не остается, как спрашивать: «Что за войска, откуда отправлены и куда?» Для Черчилля пришло время рассказать правду своим йоменам[829][830].

4 апреля Черчилль телеграфировал Уэйвеллу: «Неделю назад я предупредил страну, что не следует надеяться на продолжение непрерывных успехов и мужественно встречать невзгоды». Поэтому, добавил он, «будьте абсолютно уверены, что мы поддержим вас в несчастье даже сильнее, чем в счастье». Он был верен своему слову, взяв на себя риск по отправке конвоя (кодовое название черчиллевский «Тигр») из шести транспортов, перевозивших почти триста новых танков по Средиземному морю из Гибралтара в Александрию под прицелом орудий люфтваффе. Он назвал эти транспорты своими «тигрятами». Когда одно судно при подходе к Мальте подорвалось на мине и затонуло, «мой тигр сломал коготь», сказал Черчилль Колвиллу. Хотя он возлагал большие надежды на оставшихся «тигрят», им удалось добраться до Александрии только в начале мая, и они могли вступить в бой не раньше конца мая, поскольку не оборудованные специальными фильтрами танки не были приспособлены для действий в пустыне и часто выходили из строя из-за поломок двигателей. А до тех пор Уэйвеллу предстояло обходиться тем, что имел и чего было явно недостаточно[831].

Потеряв Дерну, Черчилль утвердился во мнении, что Тобрук, в 100 милях к востоку, является ключевой позицией. Из этого города британцы могут выйти, чтобы встретить авангард Роммеля, а затем, отступив, запереть слишком рассредоточенных немцев между эскарпом и морем. «Браво, Тобрук! – телеграфировал Черчилль Уэйвеллу. – Мы считаем жизненно важным, что Тобрук может рассматриваться как ворота для вылазок». План был хорош на бумаге. Стараясь подбодрить Уэйвелла, Черчилль сообщил ему, что «Тобрук – ваша лучшая база для наступательных операций… Все свидетельствует о том, что они [немцы] ужасно нуждаются во всем. Хорошо бы набраться мужества»[832].

Роммель, собираясь захватить Тобрук, когда будет время, проехал мимо города. К 10 апреля он проехал почти 300 миль по британской территории.

Десятью днями ранее, 31 марта, Черчилль сказал Колвиллу, что совершенно уверен в том, что Германия нападет на Югославию перед Грецией или перед Турцией. Он был только отчасти прав. 6 апреля Гитлер напал и на Югославию, и на Грецию[833].

Белград первым подвергся ударам в качестве наказания за дерзость. Немецкие бомбардировщики, вылетавшие с румынских аэродромов, весь день курсировали в небе, не встречая сопротивления. Они появлялись в течение двух следующих дней, сотни бомбардировщиков, сбрасывавших тысячи тон бомб, достаточных, чтобы похоронить под обломками более 17 тысяч жителей города. Корреспондент Си-би-эс Сесил Браун сообщил с места событий: «За несколько часов разрушен целый квартал и тысячи погибших… беженцы, устремившиеся из Белграда, заполнили дороги». Испуганные животные сбежали из белградского зоопарка. Огромный медведь, не понимая, что творится, бросился, задыхаясь от дыма, на берег Дуная. Позже Черчилль, имея в виду Сталина, написал: «Медведь… был не единственным медведем, который не понимал, что происходит»[834].