Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Командованию Королевского флота заранее было известно об этой операции; летом прошлого года британские дешифровщики расшифровали итальянские коды. Адмирал Каннингем, с главной базы в Александрии, отдал приказ четырем крейсерам и девяти эсминцам подкарауливать итальянский флот. Сам Каннингем вышел в море из Александрии 27 марта с эскадрой и авианосцем Formidable. Два флота встретились у мыса Матапан, самой южной точки материковой части Греции, вечером 28-го. Итальянский командующий, адмирал Анжело Иакино, находившейся на борту линкора Vittorio Veneto, разделил свой флот на три эскадры, одну из которых британцы обнаружили и в ходе преследования причинили повреждения Vittorio Veneto и крейсеру Pola, который в результате попадания торпеды потерял ход. Адмирал Иакино, полагая, что основные силы Каннингема еще находятся в Александрии, направил два крейсере и два эсминца на помощь Pola. Британцы увидели подходившие корабли с помощью радаров, которых очень не хватало итальянцам. Британские линкоры осветили прожекторами море, открыли огонь из своих орудий, и в считаные минуты вся итальянская эскадра затонула вместе с более чем 2400 матросами и офицерами. Черчилль, в восторге от новостей, сказал Колвиллу, что теперь британцы, «порвав итальянский бумажный флот», могут спокойно переправить войска в Грецию[807].

Последние важные известия месяца пришли из Югославии. Болгария присоединилась к Гитлеру, Турция решила не вступать в войну, и Югославия стала последней надеждой Черчилля на создание своего Балканского фронта. В конце марта Колвилл написал: «Дипломатическая борьба за душу Югославии достигает своего пика и меняется с головокружительной скоростью». Черчилль знал, что Гитлер, если не поможет дипломатия, использует другие средства, чтобы заполучить Югославию. Принц-регент Югославии Павел понял, что оказался в опасном положении. Павел, сказал Черчилль Колвиллу несколькими неделями ранее, похож на человека, оказавшегося в клетке с тигром, который «старается не дразнить зверя, когда приближается обычное время кормежки». Павел пытался потянуть время. Но время вышло. Загипнотизированный речами Гитлера на встрече в начале месяца и понимая несостоятельность своей позиции, Павел (которого Черчилль в насмешку называл «принц Паралич») подавил свои чувства и чувства своих соотечественников. Он тайно отправил своих министров ночным поездом в Вену, где 25 марта они подписали Тройственный пакт. Кадоган предсказал это несколькими днями ранее, когда написал в дневнике: «Югославы, похоже, продали души дьяволу. Все эти балканские народы – нестоящие люди. Бедняжки». Узнав, что они наконец связали свою судьбу с Гитлером, он написал: «Сбиваются в кучу… слабые, глупые, простофили». Через несколько часов после подписания пакта Черчилль телеграфировал посланнику в Белграде Рональду Кэмпбеллу: «Не допускайте, чтобы между Вами и принцем Павлом или министрами образовалась брешь. Продолжайте надоедать, понукать и приставать. Требуйте аудиенций. Не принимайте ответа «нет». Цепляйтесь за них, указывайте им на то, что немцы уже считают покорение Югославии непреложным фактом. Теперь не время для упреков или величественных прощальных жестов. Однако в то же время Вы не должны упускать из виду ни одно из тех средств, к которым мы, возможно, вынуждены будем прибегнуть, если убедимся, что нынешнее правительство Югославии уже связало себя безвозвратно». Он имел в виду государственный переворот[808].

Когда о подписании соглашения объявили в Белграде, в городе вспыхнуло восстание; почву подготовили агенты SOE с помощью денег и влияния. «Хорошие новости, – написал Кадоган. – В Белграде государственный переворот». Петр, семнадцатилетний принц, был объявлен королем. Принц Павел сбежал в Афины. «Великий день, – написал Колвилл 27 марта. – Революция в Белграде полностью изменила ход событий и превратила ночь в рассвет. Премьер-министр был вне себя от радости» до такой степени, что сообщил Гопкинсу телеграммой все хорошие новости, пришедшие из Восточной Африки и Белграда: «Вчера был великий день»[809].

Это был ложный рассвет. После подтверждения сообщений из Югославии Черчилль сделал вывод: «Следует ждать дурные вести». И он был прав. Гитлер не мог смириться с обманом и революцией в течение одной недели. Черчиллевские специалисты по ведению неджентльменской войны в SOE произвели переворот, но поджег Югославию Гитлер. Сообщения из Югославии привели его в ярость. Время для псевдодипломатии прошло. Он сообщил генералам свое решение, обойдясь без привычного многословия: «Я решил уничтожить Югославию»[810].

24 марта Роммель, дожидавшийся восемь недель, пока полностью соберется его армия, решил предварительно прощупать британские позиции в районе Эль-Агейлы, в 400 милях к западу от Барбии и в 500 милях к востоку от Триполи, у границы между Киренаикой и Триполитанией. Черчилль принял всерьез сообщение, которое Уйэвелл прислал в Лондон тремя неделями ранее, что немцам, прежде чем предпринять серьезное наступление, понадобится накопить силы и что имеющиеся у немцев трудности «делают маловероятной возможность крупномасштабного наступления до конца лета». Уэйвелл ошибся в оценке противника. И Роммель ошибся в Уэйвелле. Роммель предположил, что найдет в Эль-Агейле большую британскую армию, которая готовится продолжить наступление в западном направлении. Вместо этого он нашел настолько плохо подготовленную армию, что даже не было смысла в разведке боем. Роммель был не из тех, кто упускает возможность ввязаться в драку. Несколько недель назад О’Коннор сообщил миру, что «лиса убита у всех на виду», но новый лис незаметно подкрался к курятнику и обнаружил настежь открытую дверь. И Роммель вошел. Он сделал это в нарушение приказов немецких командующих и вопреки пожеланиям генерала Гарибальди, которому формально подчинялся. Только на прошлой неделе Берлин приказал Роммелю избегать общих наступательных действий до прибытия в начале мая 15-й танковой дивизии. Черчилль тоже считал, что крошечная армия Роммеля не обладает достаточной силой, чтобы до середины мая представлять реальную угрозу. Вот почему, получив сообщение о действиях Роммеля, Черчилль телеграфировал Уэйвеллу: «Я полагаю, что вы ждете, пока черепаха достаточно далеко высунет голову, чтобы затем отрубить ее». Такое же сообщение он отправил в мае 1940 года французскому главнокомандующему Жоржу, когда перешедшие в наступление немецкие танки создали угрозу французским флангам[811].

Роммель, нанеся несколько прощупывающих ударов, 13 марта перешел в наступление в двух направлениях, к Бенгази и Дерне. Черчилль не принял во внимание характер противника. Генерал Филипп Ним, командующий Западной армией, не изучил ни противника, ни местность. Уже было слишком поздно, когда Ним сообщил Уэйвеллу, что эскарп южнее Бенгази не защищает его фланг. Ниму следовало провести разведку местности до наступления Роммеля[812].

В Восточной Африке положение было лучше: к 30 марта британцы заняли всю Эритрею. Война там закончилась, в значительной степени благодаря потрясающей кампании Уингейта, которая не принесла ему продвижения по службе: он слишком отличался от генералов старой школы в Каире и Лондоне. Вскоре, в результате нервного расстройства, он пытался покончить с собой, перерезав себе горло. Наградой за роль в завоевании Эфиопии стало изгнание в Бирму. Но менее чем через год его качества, не вписывавшиеся в общепринятые нормы и правила, сослужили хорошую службу Черчиллю в борьбе против нового врага, намного более опасного, чем итальянцы[813].

Победа над Аостой в Эфиопии, уничтожение итальянского флота и «возвращение души» Югославии позволили Колвиллу написать в дневнике, что «замечательные выходные стали кульминацией недели побед». На выходные они приехали в Чекерс, где Черчилль, одетый в халат, «провел большую часть времени, вышагивая – довольно легко – взад и вперед по Большому залу под звуки граммофона (под военные мелодии, вальсы и самые известные песни в исполнении духового оркестра) в глубокой задумчивости»[814].