Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я понял, что работа над проектом «Союз – Аполлон» позволит мне посетить Советский Союз. Это была интереснейшая перспектива. СССР так долго находился в изоляции, что мы крайне мало знали и о стране, и о ее гражданах. Мы видели лишь официальные снимки и кинокадры с помпезных парадов военной техники, которые это закрытое изнутри и помешанное на секретности общество разрешало увидеть.
Мной двигало любопытство. До сих пор я общался с русскими космонавтами лишь дважды – в Париже в 1967 и 1969 годах. После этих встреч мне лишь захотелось узнать больше.
В месяцы после моего назначения участником проекта ЭПАС стороны провели несколько поездок-обменов с участием нашего служебного персонала и членов советской команды. Поездки в основном посвящались достижению компромиссов в построении правил, планировании экспедиции и проектировании стыковочной системы, которая позволила бы соединить два космических корабля с помощью единообразного, или андрогинного, стыковочного агрегата-кольца, чтобы американский и советский экипажи перемещались между кораблями.
Менее чем через год, в середине июня 1972 года, мне представилась возможность посетить Москву. Я должен был возглавить команду 35 участников переговоров, которым предстояло определить конфигурацию и план операций в экспедиции «Союз – Аполлон». Моим основным контактом в Советском Союзе стал профессор Константин Бушуев, руководитель проекта с советской стороны.
Хотя нам тогда не вполне четко объяснили, кто он такой, многие годы спустя мне удалось выяснить, что Бушуев был одним из ключевых технических руководителей в Опытно-конструкторском бюро Сергея Королёва, очень уважаемым инженером и конструктором, тесно связанным с советской пилотируемой космонавтикой еще с начала 1960-х годов. Константин Давыдович Бушуев работал одним из основных заместителей Королёва в первые годы работы ОКБ-1 в Подлипках.
Алексей Леонов
Программа первого визита американской делегации в Советский Союз после отбора всех участников ЭПАС разрабатывалась очень тщательно. Группе более чем из двух десятков инженеров и ученых NASA предстояло провести множество встреч с нашими конструкторами и специалистами, чтобы прийти к важным предварительным соглашениям перед подготовкой к полету, которому предстояло состояться в июле 1975 года.
Мы с Кубасовым уже упорно учили английский язык. Думаю, психологически решение, чтобы члены экипажей освоили чужой язык, стало очень важным, потому что мы должны были понять, как мыслят наши партнеры по полету. Кубасову и мне этим летом предстояло отправиться в Космический центр имени Джонсона в Хьюстоне и в Калифорнию, чтобы увидеть завод, на котором строили корабли «Аполлон».
Я очень ждал поездки. Хотя я часто бывал за границей Советского Союза, мне еще ни разу не доводилось бывать в Соединенных Штатах. Все, что знал об этой стране, я почерпнул из школьных учебников и голливудских фильмов, а еще я кое-что узнавал из западных СМИ, когда изучал новости о космической программе Америки. За прошедшие годы я несколько раз встречался с астронавтами США, и мне они нравились, хотя наши встречи всегда оставалось нелегким делом.
Возглавлял американскую делегацию в Москву американский астронавт, которого я раньше не встречал, Дэвид Скотт. Поскольку среди прибывших американцев он оказался единственным астронавтом, я ему уделял особое внимание. Я мало что знал о нем, не считая того, что читал в журнале Life, когда о нем писали перед его двумя полетами по проекту «Аполлон». Я видел фотографию его жены и знал, что у Дэвида двое детей.
Как командир советского экипажа в проекте «Союз – Аполлон», я активно участвовал в подготовке визита каждой американской делегации в Советский Союз перед нашим полетом. Чтобы отметить первый приезд наших партнеров, мы решили свозить их в ближайшие свободные выходные в Калугу, город, где родился Константин Циолковский, отец-основатель русской и советской космонавтики.
Тем утром я сидел в автобусе рядом с Дэвидом Скоттом. По первому впечатлению он не был таким общительным, как астронавты, с которыми я уже встречался. Позже мы познакомились ближе, но в то утро я чувствовал себя с ним неуютно.
Когда мы выехали на запад из Москвы, я показал место, где в Великую Отечественную войну немецкие войска приблизились на расстояние прямой видимости прежде, чем их погнали назад. Я рассказывал, что нацисты планировали уничтожить наш величественный город, затопив его, и построить в центре цитадель с огромной статуей Адольфа Гитлера.
Вскоре после поездки в Калугу мы пригласили Дэвида Скотта и других членов делегации в Звездный Городок, посмотреть на тренировочные центры и дома, где живут космонавты. Мы надеялись, что это поможет гостям расслабиться и наладить более тесные рабочие отношения.
Как всегда, наши жены затеяли невероятные хлопоты, чтобы как следует накормить гостей. Мы ходили из квартиры в квартиру, знакомя Дэвида и его компаньона со всеми участниками отряда космонавтов, и провозгласили много тостов за успех проекта «Союз – Аполлон» и за будущие успехи советско-американского сотрудничества.
Очевидно, Дэвид думал, что невежливо не принимать всех жестов нашего гостеприимства, но, когда число выпитых стопок водки и виски стало значительным, его явно повело. Жена одного из космонавтов его подбодрила, сказав, что каждому иногда бывает нехорошо. Но стало понятно, что пора провожать гостей обратно в их гостиницу.
Перед тем, как делегация покинула Советский Союз, я решил пригласить Дэвида в гости, в более личную обстановку – в мою художественную студию на улице Рылеева в центре Москвы. В 1965 году я стал членом Союза художников, и каждому такому художнику предоставлялась студия. Многие москвичи по выходным направлялись из города на дачу, а я, когда у меня была такая возможность, стремился в город, чтобы заняться живописью.
Третья встреча с Дэвидом, как я надеялся, дала бы нам возможность пообщаться поближе. Как обычно, я приготовил для гостя бутылку самой лучшей водки. И, как обычно, мы начали с тостов за хорошие отношения между нашими странами и за успех программы. А затем мы несколько часов разговаривали более серьезно.
Разговор для меня поначалу шел не очень приятно. Мы много говорили о различиях между жизнью в Соединенных Штатах и в Советском Союзе. Дэвид считал, что американская система лучше, я же, конечно, что наша. Мы перешли на повышенный тон, когда речь зашла о международной политике, особенно об американском вмешательстве в дела Вьетнама. Я не мог понять, зачем Штатам встревать в конфликт так далеко
