Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна - Антонина Коптяева

Ветлугин пожал плечами, сделал неопределенное движение рукой.

— В том-то все и дело — пусто!

— Значит?..

Ветлугин вспомнил разведчиков и старателей, работавших на свой риск на канавах Долгой горы.

«Не фанатики же они, в самом деле! Что их привязало там? „Целеустремленность“, — вспомнил он словечко Валентины. — Но какие надежды поддерживают эту целеустремленность»?

Разведка россыпи по ключу под горой давала хорошие данные: золото шероховатое, яркое; попадается с кварцем — золото явно местного происхождения. Выхода пород на Долгой тоже обещали многое, хотя жилы и выклинивались.

— Ну, что вы думаете? — поторопила Анна.

— Я думаю… Нужно еще раз съездить туда, посмотреть, — сказал Ветлугин.

Лицо Анны заметно просветлело: проклятая гора, затянувшая Андрея, доставляла ей немало тревог, да и Ветлугину тоже. Однако он не был ни мстительным, ни мелочным, и директор управления особенно оценила это сейчас.

«Но как он изменился, — подумала она. — Такой был веселый, говорун, а сейчас поблек. И постарел, пожалуй».

— Поедемте туда… завтра, — предложил Ветлугин после небольшого молчания, нервно играя незажженной папиросой; белоснежный рукав нижней рубашки выглянул из-под манжеты его ковбойки.

— Лучше подождем представителя треста, — сказала Анна, краем глаза успев заметить ловко пригнанную заплаточку на ковбойке Виктора. «Следит за собой, будто опрятная вдовушка», — подумала она доброжелательно, но, недовольная тем, что отвлеклась посторонней мыслью, добавила: — Он приезжает на днях. Правда, по другому вопросу… ознакомиться с введением новой системы на руднике, но он работал и по разведкам. А я договорюсь с правлением треста подождать с заключением до возвращения Подосенова.

Анна пошла к двери, но вернулась и сказала серьезно:

— Мне хочется, чтобы у вас все было хорошо. — Она вспыхнула до корней волос под быстрым взглядом Ветлугина и добавила: — Так радостно видеть счастливых людей.

Главный инженер ехал, небрежно кинув поводья. Глаза его рассеянно блуждали по сторонам: по этой дороге проезжали весной Валентина с Андреем.

«Как она обрадовалась тогда поездке с ним! Даже скрыть не сумела, — вспомнил горестно Ветлугин. — И меня приласкала: „Мы будем друзьями“. Вечное утешение для влюбленных неудачников! Благодарю покорно!»

Ветлугин сердился, но в то же время представлял, с какой радостью отправился бы он к Валентине при первой возможности.

«Да, Виктор Павлович, — говорил он себе, почти не глядя на дорогу, предоставляя лошади везти себя, как ей вздумается. — Вы, конечно, сразу полетели бы сломя голову, но возможности отлучиться с работы не предвидится! Ну-ка, я завтра махну в тайгу, а у меня восемь тысяч рабочих, сборка драг, введение новой системы на руднике… Размахнулась Анна Сергеевна, ничего себе! Почти на четыреста квадратных метров. В одну отработанную камеру колокольню Ивана Великого упрятать можно! И поеду я, отыщу свою хорошую где-нибудь в якутском таборе. А она сурова, занята: или палатку ставит, или с больным возится».

Виктор сердито тряхнул головой, как будто хотел отогнать невеселые мысли, и вдруг в стороне от дорожки увидел что-то синее. Кругом возвышался сосновый лес, развалы камней чернели между могучими стволами деревьев. Густо разросся шиповник, рябина клонилась, отяжеленная гроздьями еще желтоватых ягод. Было дико, глухо, но странное пятно привлекло внимание Ветлугина. Он свернул с дорожки и, отстав от спутников, поехал прямо через кустарник…

На земле, покрытой сухими сосновыми иглами и вылущенными шишками, лежала шелковая косынка. Синяя косынка с мраморным белым узором. Ветлугин поднял ее и с минуту с отчаянно бьющимся сердцем всматривался в знакомый узор. Он помнил каждую складочку на платьях Валентины. Это была ее косынка. Она будто хотела напомнить Ветлугину о его любви. Он поднес косынку к губам, но остановился. Как она попала сюда? Разве Андрей и Валентина ехали не по дороге? Зачем они сворачивали сюда? Может быть, они сидели здесь и… «Боже ты мой!» — Ветлугин взглянул еще и не узнал знакомого узора: все расплылось.

У новой канавы, особенно глубокой, сидел Моряк, упросивший-таки Чулкова перед отъездом перевести его с амбарчика обратно на Долгую гору, где «куда как людно и весело». Одна нога его была обута в сапог, широконосый, рыжий, стоптанный, другую ногу он неторопливо и ловко обертывал куском парусины.

— Сапог-то потерял, что ли? — хмуро спросил его Ветлугин.

Моряк — весь точно сбитый, линялая рубаха, сопревшая от пота, так и расползалась на его плечах и широкой груди, — поднял голову, узнав Ветлугина, улыбнулся.

— Работаем, — заговорил он, продолжая свое занятие. — Сапог-то? Нет, не потерял. Ногу я убил. Ломом. Лом уронил, ну и зашибся. Распухла нога-то, не идет в сапог.

— Значит, лечиться надо, а не работать! — посоветовал Ветлугин.

— Где же тут лечиться? — просто сказал Моряк. — К вам на прииск идти далеко. В бараке одному сидеть тошно: я человек компанейский.

— Прикроем здесь работы, тогда подлечишься, — желчно сказал главный инженер.

Моряк спрятал концы веревки, завязанной им над лодыжкой, всунул забинтованную ногу в короткий опорок и только после того глянул исподлобья на главного.

— Ловко придумано! — в голосе его прозвучало осуждение и даже угроза. — Как же вы прикроете дело без Андрея-то Никитича? Вишь, какие прыткие! Конечно, вам все равно: будут работать на Долгой горе или не будут. А мы тут, можно сказать, душой прикипели.

— Да ведь нет ничего!

Моряк молча встал, порылся в кармане, достал бумажку, вытряхнул из нее на ладонь блестящие желтые крошки и поднес ладонь, бугристую от мозолей, к самому лицу начальника:

— Это как называется, товарищ инженер?

— Золото! — Сразу забыв обо всем, что волновало его, Ветлугин начал рассматривать светлые крупинки; золото было такое же, какое встречалось в россыпи внизу, на Звездном. — Где ты его взял?

— Здесь, в этой канаве. В кварце попало. Только оно в цельных кусках было, в руде, а я их растолок.

Виктор покачал головой.

— Зря! Ну, кто теперь поверит, что оно отсюда?!

Углы толстых губ Моряка растерянно опустились.

— Я без умысла. Столько радости у нас было! Мы ведь сейчас сами большие, сами маленькие!

— Еще попадается?

— Нет покуда. Мы сегодня со всей охотой метра два прошли, хотя скала сплошная. Но нету.

— Вот здесь опять обнаружена и сразу выклинилась жилка с золотом, вкрапленным в кварце, — сказал Ветлугин Анне, подходившей вместе с представителем треста.

Все стали рассматривать найденное золото.

— Оно похоже на то, что нам показывали внизу, на левом увале россыпи, — заметил представитель треста, перекатывая пальцем желтые крупинки на пухлой ладони.

— Похоже потому, что наш чалдон растолок образцы руды, — сказал Ветлугин.

Представитель треста обернулся к Моряку, который то краснел, то бледнел от волнения.

— Работаете на разведке, наверное, не первый год, а позволяете себе такие поступки? Я убежден, что коренное месторождение здесь уже нарушено. И не на Долгой было оно основным, а в гольцах верховья. Ведь золото-то обнаруживается по течению всего ключа. Чем же вы меня разубедите теперь? Безобразие! Разве вы не знаете, что каждое вещественное доказательство должно быть сохранено для документации! Оно неприкосновенно, как мертвое тело до приезда следователя.

«Ну и дурак! — подумал Ветлугин, сразу обрушив все свое внутреннее раздражение на трестовского инженера за его тупость и нападки на рабочего, который с подбитой ногой притащился на крутой водораздел и целый день работал „со всей охотой“. — С какой стати ездят такие умники и при чем тут мертвое тело? Ему только бы лишнюю командировку отметить, а для нас это вопрос жизни».

Тун-тун-тун… Железо кричало звонко, страстно, и этот отрывистый зов далеко разносился по дикой долине. Андрей сидя съехал с крутизны по плотному моховищу и несколько минут сидел неподвижно, упираясь ногами в дерн, на котором в сухих кочках поднимался корявый ольховник. Зубчатый лист колебался перед самым лицом Андрея. Геолог потянулся к нему, сорвал его губами: он был шершав и прохладен. За лесом все так же звонко долбил бур Кийстона, завезенный сюда с разведочной базы еще зимой. Слушая далекий звон железа, Подосенов зажмурился: казалось, звенела земля, теплая под августовским солнцем.

Тоненький звук выделился еще в этом звоне, в лесном слитном шорохе. Андрей открыл глаза. Прямо перед ним бегала по валежине крохотная пичуга, боязливо вертела головкой в широком воротничке сердито, но жалко встопорщенных перьев. Он смотрел на нее и не шевелился, любуясь. Осмелев, она перебежала через его вытянутую ногу, и тогда совсем близко, под сухими былками прошлогодней травы, он увидел ее гнездышко. Уже оперившиеся птенцы смирно лежали в нем, сбившись в серую кучку, блестя черными бисеринками глаз.