Блестящие разводы - Джун Зингер

— Не знаю, но когда я был во Вьетнаме, то часто испытывал страх. И тогда мне хотелось, чтобы ты оказалась рядом и все стало хорошо. Но на этот раз, в Легионе, я хотел слышать, как ты смеешься и говоришь так, что всем становится легко. Получается, что я как бы еще больше скучал по тебе. Это звучит странно?

— Нет, это звучит чудесно.

Это звучало так, что он скучал по ней уже не как мальчик, но как взрослый мужчина. Может быть, в этом и заключалась та самая разница — мальчик наконец вырос в мужчину?

Потом до нее дошло, что он все еще стоит в своем мокром пальто, с которого капало и уже набежала лужица. Хьюби и его лужицы!

— Снимай скорее эти мокрые вещи! Время обеда. Ты голодный?

— Изголодавшийся, — усмехнулся он, — готов съесть целую лошадь.

Т. С. запретил кому-либо, кроме Норы, а после энергичных настояний и доктора Росса, входить в его комнату — никаких посетителей, никаких сиделок, слуг, кроме Олафа, чтобы зарядить проектор, или домоправительницы, чтобы принести поднос или сменить постельное белье, если Норы почему-либо не было дома. Для Хьюби он сделал редкое исключение, объяснив это так:

— У Хьюби такая сияющая улыбка, которой я ни у кого и никогда здесь не видел. Должен сказать, Нора, хоть я и ненавижу жаловаться, ты в последнее время ее утратила. А Хьюби не морщится, даже если я сплевываю кровью. Это мой тип людей. И честно скажу тебе, мне уже начали надоедать эти старые фильмы, а Хьюби всегда составляет хорошую компанию, какой была его мать до тех пор, пока не начала терять чувство юмора. Теперь Хьюби малость повидал мир, и наверняка у него есть что рассказать, в том числе всякие истории, которые ты бы назвала настоящими мужскими шутками. А мне хочется немного посмеяться. Ты знаешь, я всегда говорю — оставляй всех смеющимися…

Но тут он, хоть и пытаясь улыбаться, не смог удержаться на должном уровне и со стоном откинулся на подушку. Она вынуждена была позвать Хьюби, чтобы тот сделал Т. С. инъекцию, сама она ощутила нехватку сил, чтобы верно направить иглу, к тому же ей стало немного дурно.

Похоже, что Хьюби подоспел вовремя, когда она сама уже сникла, и еще она подумала, что он во второй раз появился вовремя. Хорошо иметь сына, на которого можно положиться.

Возможно, она бы не рассердилась на Хьюби, когда он объявил о своем скором отъезде, если бы не надеялась, что именно он поможет Т. С. «оставить их смеющимися». На этот раз его поведение было более чем безответственным, — оно было каким-то бесчувственным, на гране жестокости. Если таким был Хьюби-мужчина, то она была бы рада вернуться к его незрелости, лишь бы он снова стал добрым и любящим мальчиком, каким был когда-то.

— Куда ты отправляешься на этот раз? Присоединиться к бродячему цирку? — с горечью спросила она. — Или к какой-нибудь колонии хиппи? Ты не слишком стар для подобных вещей? Или это стремление убежать от ответственности настолько сильно в тебе, что ты не можешь задержаться на три-четыре недели, хотя бы до весны?

— Не думаю, что ты поймешь меня, мама. Я не убегаю прочь. Просто у меня есть обязательство высшего приоритета.

— Обязательства… высшие приоритеты? — Она фыркнула. — Такие высокопарные слова. Скажи мне, что же это за благородное обязательство?

— Я вступил в Корпус мира.

— Ты шутишь!

По Хьюби не засмеялся, он даже не улыбнулся.

— Значит, ты серьезно, — сказала она и засмеялась, хотя не видела ничего смешного во всем этом, а том числе и в том, что обязательство перед Корпусом мира может быть высшим приоритетом.

— Но, Хьюби, — сказала она в недоумении, когда гнев прошел, — что ты будешь делать в Корпусе мира? Ты никогда не посещал колледж, у тебя нет ни профессии, ни навыков, ты ничего не умеешь, только воевать.

Произнеся эти слова, она почувствовала, как это несовместимо — любящий, нежный Хьюби и профессия убивать. И оставался вопрос: как он может быть использован в Корпусе мира?

— Когда я служил, мама, кроме умения воевать, я научился и некоторым другим вещам. Всегда найдется парень, за которого нужно написать письмо, кому-то нужно прочитать, чтобы он услышал человеческий голос, или помочь еще как-нибудь. И здесь мои. пристрастия, даже мои школьные знания могут пригодиться. Всегда найдется какой-то бедолага, который нуждается в помощи или нескольких сочувственных словах, которым научила меня ты. Иногда, чтобы приободрить парня, достаточно бросить ему какую-нибудь шутку, и я пытался вспомнить все те шутки, которые отпускал Тони, когда у меня были неприятности, и я тогда смеялся, вместо того чтобы впадать в уныние.

Но еще более важным оказалось то, чему я научился под огнем, когда вокруг не оказывалось подготовленного персонала. Пришлось быстро научиться владеть снаряжением, к чему не всегда готовили, или как отдать последние почести, или оказать срочную медицинскую помощь. Однажды мне пришлось отрезать другу размозженную ногу, чтобы высвободить его и перенести в безопасное место. Я понимаю, что это звучит чертовски самонадеянно, но суть дела в том, что то, что я смог предложить без подготовки, было лучше, чем ничего. Именно такое положение сейчас в некоторых странах третьего мира — кое-что все-таки лучше, чем ничего. А кто научил меня всему этому, как не ты и Хью? Так что, как видишь, я лучше подготовлен, чем ты думаешь.

— Да, теперь я понимаю, — пристыженно сказала она, настолько потрясенная, что ей потребовались некоторые усилия, чтобы подобрать нужные слова.

— Пару лет назад я торчал в крохотной деревушке в Африке, нам нечего было делать, кроме как болтаться вокруг, пить то, что можно было раздобыть, и играть в карты. И вот однажды я увидел, как несколько туземцев пытались соорудить какую-то примитивную конструкцию почти без материалов, без механизмов, без «ноу-хау»[12], и я решил попробовать помочь им.

Честно скажу, что толку от меня по многим причинам оказалось немного, но тем не менее мы построили эту конструкцию, хотя и получилось очень коряво. И тут меня словно осенило: если бы я был хоть чуточку подготовлен, я бы мог это сделать лучше и быстрее, дело в том, что мне понравилось заниматься этим! Понравилось работать руками, чтобы построить что-то. Поэтому я прошел соответствующий курс по простому плотницкому делу и затем такой же по основам строительного. Итак, я овладел ремеслом, я мог что-то делать и учить других.

Он весело рассмеялся, так же как смеялся, когда был мальчишкой и дурачился, прыгая по лужам на школьном дворе.

— В следующий раз я пройду соответствующий курс водопроводного дела. Вреда не будет…

Нет, мой дорогой Хьюби, вреда не будет! И не будет вреда, если ты еще немного попрыгаешь по лужам — на этот раз более глубоким и красивым, чем раньше, прежде чем станешь слишком старым, слишком взрослым, чтобы предаваться таким занятиям.

Обнимая его, она думала о людях, у которых он, по его словам, всему научился: о себе самой, о Хью, отдавшем себя служению людям и усыновившем его, о Тони, актере с добрым юмором и любовью к жизни. Но были и другие — неродные отцы, которые, конечно, тоже оставили свои метки. Дорогой Хьюберт, чья нежная и любящая натура, возможно, тоже повлияла на Хьюби, и не имеет значения, помнит ли мальчик это или нет, и Джеффри, который, невзирая ни на что, обладал многими хорошими качествами. А Т. С.? Они едва знали друг друга, и она сожалела об этом. Как чудесно было бы, если бы Хьюби мог у него тоже кое-чему научиться.

Но эти навыки… Эти умения… Эта любовь, по словам Хьюби, к работе руками, это мастерство, которое, очевидно, таилось в нем и оставалось нераскрытым, должно было скрываться в генах и от кого-то исходить. И кто еще это мог быть, кроме как «Герцог Баттский, Монтана» Джонни Уэйн?

В какую-то долю секунды до нее дошло, что стоит ей сделать один звонок, и через день или два она будет знать все, что ей нужно о герцоге. Но нет, ей не следует ничего разузнавать. В конечном счете Хью уже самостоятельный мужчина, и ей вполне достаточно знать это.

— Когда ты уезжаешь?

— Через несколько дней. Я думал, что останусь до весны, но не смогу.

— Хорошо. У меня такое чувство, что в этом году будет ранняя весна.

— Но, мама, ты в самом деле должна поместить его в госпиталь. Ты не можешь оставить его здесь. От него ничего уже не осталось, лишь кожа да кости, и ты сама уже недалека от этого.

— Я не могу отдать его в госпиталь. Я обещала ему, что он умрет в своей собственной постели, значит, так оно и должно быть. Ты ведь не бросил своего друга, когда потребовалось отрезать его ногу, чтобы он остался жив, разве не так? И я не могу бросить своего друга, когда он нуждается в том, чтобы я помогла ему умереть так, как он хочет.

— Что я могу сказать, кроме того, что горжусь тобой? Требует мужества и большой силы воли то, что ты делаешь. А Т. С., я видел, как многие храбро умирали на поле боя, но Т. С. показал мне, как храбро может умирать мужчина в своей собственной постели, смеясь даже над тем, что убивает его!..