Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

Катя внутренне сжималась — а ну как спросят аусвайс или отнимут корзинку с яйцами. Правда, документ для передачи Катя до поры спрятала в чулок, но не полезешь же под юбку на виду у базарных торговок, потом придётся переложить в корзину.

Около развороченного здания, по виду — школа, в сторону леса тяжело промаршировал комендантский взвод, обмундированный в ядовито-зелёные шинели и широченные кирзовые сапоги.

Ещё прежде дед объяснил:

— На солдат не смотри, они для нас интереса не представляют. Но примечай — если с винтовками, то комендантский взвод. С автоматами — резервная часть. У нас в селе их батальон стоит. В тёмных шинелях — охранные подразделения СД. Они за линией железной дороги охраняют огромные склады с боеприпасами, и туда нет ходу даже по нашему, полицейскому пропуску. А любого кто подойдёт близко, срезают автоматным огнём, — и с протяжным вздохом добавил: — Уж сколько я просил Центр, чтоб послали бомбардировщик, да видно не время ещё. Приберегают к наступлению на сладкое.

Дойдя до предместья Гатчины, Катя поняла, что ноги гудят от усталости.

Опасливо покосясь на группу немцев, снующих около товарных вагонов на переезде, она прибавила шаг. На огромном указателе была намалёвана надпись «Lindemannstadt».

Бедная Гатчина. После революции она успела побывать Троцком и Красногвардейском, а теперь вот Линдеманнштадт. Какая мерзость! Катю передёрнуло от желания сорвать доску и швырнуть в огонь, чтоб вражеского духа не было на русской земле.

«Гады, гады», — крутилось в мозгу, когда она ступала по знакомым местам. Налево — императорский дворец, сюда их пионерский отряд возили на экскурсию на помощь колхозу в заготовке дров. Дойдя до высокого каменного обелиска, Катя замерла, не в силах поверить, что на самой его вершине паучьими лапами растопорщилась чёрная свастика.

Пропуская лакированный длинноносый «Опель», Катя прижала к себе корзинку с яйцами. Ей казалось, что все фашисты в городе смотрят только на неё и видят насквозь как стеклянную, до тонкого листика бумаги, еле заметно выпирающего из чулка. Она обратила внимание, что местные жители шли молча, сгорбив спину и опустив глаза в землю. Ни прямого взгляда, ни разговора, ни лишнего движения. Нет, не так ведут себя люди в блокадном Ленинграде. Даже в самые тяжёлые зимние месяцы они чувствовали себя свободными.

При виде идущего навстречу патруля из двух солдат Катино сердце совершило кульбит.

— Аусвайс!

Высокий немец с квадратной челюстью смотрел на неё выпуклыми глазами, выражающими крайнее презрение. Казалось, он брезгует даже стоять рядом с такой шмакодявкой, как эта замызганная русская девчонка в короткой кацавейке и сером платке.

— Вот, пожалуйста, битте, герр офицер, — нарочито дрожащим голосом забормотала Катя, называя солдата офицером, как учил дедушка.

Другой солдат на неё не смотрел вообще. Широко зевая, он откровенно скучал. Для себя Катя решила, что если придётся бежать, то надо рвануть со стороны ленивца. Она боялась выглядеть слишком уверенно и боялась переиграть, изображая из себя деревенскую дурочку. Торопливо расстегнув пуговку кацавейки, Катя неловко завозила пальцами по кармашку, заколотому английской булавкой. На локте болталась корзина с яйцами. Она вскользь подумала, что к концу досмотра от яиц ничего не останется.

Измятый аусвайс немец взял двумя пальцами. Рука была обтянута серой вязаной перчаткой. Катя покорно встала по стойке смирно.

Видимо немцу понравилось её смирение, потому что он не стал копаться в корзине с яйцами, а только отрывисто спросил на ломаном русском:

— Имя?

— Надя, — она поправилась, — Надежда Зайцева, герр офицер.

Аусвайс был отпечатан на плотной бумаге, напоминающей обёрточную. До сегодняшнего дня у Кати не возникало нужды в документе, поэтому, когда немец вдруг резко поднял руку вверх и гортанно лающе крикнул, привлекая чьё-то внимание, она решила, что это провал. Вниз от шеи по спине проскользнул холодок, словно лёгкое дуновение ветра.

Внешне спокойно Катя посмотрела в направлении жеста, ожидая увидеть наряд автоматчиков, но, оказалось, немец призывал не их. За спинами нескольких прохожих Катя увидела высокую девушку в бежевом пальтишке и кокетливом светлом беретике.

Знакомая улыбка, тёмные брови вразлёт, вальсирующая походка.

Оля? Ой, мамочки!

Время споткнулось, остановилось и прыгнуло вперёд, отмеряя секунды до встречи.

Молниеносно надвинув платок на лоб, Катя втянула голову в плечи и опустила голову так низко, как могла.

В ожидании Ольги немец вертел в руках аусвайс, но не отдавал. Он широко улыбался и вроде бы забыл о присутствии Кати.

Она осторожно попятилась, едва не уткнувшись в другого патрульного. Стряхнув с себя вялость, тот успел принять придурковато-бравый вид.

— Герр офицер, аусвайс, битте.

Приподняв одно плечо, Катя скособочилась наподобие горбуньи.

Немец поморщился и бросил аусвайс в корзину с яйцами.

— Данке шён, — шепнула Катя одними губами, думая только о том, как незаметно улизнуть от Ольги. Но было уже поздно, потому что Оля встала вровень с патрульным, бойко заговорив с ним по-немецки.

Катю она сперва не узнала, но потом её взгляд стал горячим и влажным. Когда-то, в другой, мирной и уютной жизни, они с Ольгой умели понимать друг друга без слов, стоило только переглянуться. И сейчас в сжавшемся до точки пространстве гатчинских улиц Катя мысленно умоляла Ольгу: не узнай!

Красивое лицо Ольги чуть порозовело. Одним пальцем поправив складку беретика, она повернулась к патрульным и беспечно заговорила о чём-то веселом. Взрыв хохота толкнул Катю в спину, и она побежала вперёд, не чуя под собой ног.

* * *

За период оккупации в Гатчине было расстреляно 100 человек, повешено 762, умерло от истязаний 35 008, погибло военнопленных 80000, угнано в рабство в Германию 17000 советских людей. Согласно переписи, проведенной немцами в июне 1943 г., в Гатчине числилось 22 тысячи жителей, в момент освобождения здесь находилось 2,5 тысячи человек[52].

В Красногвардейске (Гатчине. — И. Б.) и его ближайших окрестностях был размещён огромный аппарат разведывательных и карательных подразделений и организаций, нацеленных на город Ленина. По планам гитлеровцев эти подразделения должны были наводить «новый порядок» после планируемого ими захвата Ленинграда. А пока… пока различные зондеркоманды, подразделения гестапо, СД, абвера и разведшкол проходили свою кровавую «практику» здесь, по месту «временной» дислокации.

Кроме этого, в Красногвардейске был создан отдел пропаганды, который подчинялся непосредственно управлению пропаганды группы армий «Север».

Специально завербованная гитлеровцами агентура из числа предателей, набранных из местного населения, докладывала гестапо о всех, кто проявлял свои симпатии к советской власти. Не случайно поэтому в Ленинградском штабе партизанского движения Красногвардейский (Гатчинский) район считался самым трудным для подпольной работы в Ленинградской области. Почти все попытки направить сюда из Ленинграда людей для развёртывания партизанской борьбы и сбора