Княжья воля - Константин Кудряшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это тебе за Младу!
Вовремя обернувшись, обнаружил за спиной шатающегося на негнущихся ногах скандинава с топором в лапах. Ишь, сообразительный какой…
Первый мах он произвел, держа топорище двумя руками. Не достал. Еще мах. Когда топор пролетел мимо я попытался сократить дистанцию, чтобы наверняка приложиться клинком по тугой шее, и получил тупым концом топорища по скуле. В глазах потемнело. Отшатнувшись, я увидел как урман резко убрал верхнюю руку с рукояти и с хаканьем выпрастал топор в длинный полет по косой траектории. В ребрах вспыхнуло жгучее пламя. Урман снова перехватил оружие двумя руками и ринулся на сближение. Я видел его горящие кровью, выпученные глаза, широко раззявленный, обросший блеклым волосьем безмолвный рот.
Я ударил мечом навстречу. Урман без труда отбил мой легкий клинок в сторону, неуловимым движением крутанул топор в руках и ударил обухом мне по пальцам, сжимающим оружие. Меч шмякнулся в лужу крови натекшую с Ульфа. Урман не дал мне шанса его поднять — замахнулся и рубанул по верхнему уровню. Я торопливо сделал шаг вперед, подсел под удар, вцепился в топорище изо всех сил, едва не встретившись лицом с острым лезвием. Три секунды мы пыхтели, пытаясь вывернуть рукоять топора из враждебной хватки, затем я догадался лягнуть урмана по покалеченной лавкой ноге, отпустил топор и добавил локтем в зубы. Урман неловко отпрянул и слепо махнул перед собой топором. Я грохнулся на пол, пропуская мах над головой, подобрал скользкий меч и от души влупил скандинаву по многострадальным нижним конечностям. Без ноги особо не побегаешь, поэтому урман неуклюже взмахнул руками, рухнул навзничь поперек мертвого Ульфа и бешено завращал сведенными страшной болью глазами.
Меч снова выпал из моей руки. Ушибленные пальцы отказались держать оружие. Взопревший я выскользнул из ставшего вдруг непомерно тяжелым полушубка, левой рукой вытащил из чехла на поясе нож. Ударил в грудь урмана сильно и точно, чувствуя как трещит под коротким клинком грудина заморского вояки.
За возней с урманами я совсем позабыл о Минае, а тот меж тем опомнился и решил доделать то, что не удалось его дружинникам. Я едва успел оторваться от поверженного врага и подняться на ноги, как с неожиданной прытью Минай кинулся на меня словно призовой бык на новичка-тореадора. Рожа в крови, видать, шарахнулся обо что-то когда приземлялся, усищи спутаны. По-борцовски сложившись, влетел большой головой в мою грудь, обнял крепко, оторвал от земли и с разбегу впечатал спиной в стену. Сильнейший удар с сипом выхаркнул из меня воздух. Влажная, скорченная ладонь сцарапала мое лицо в горсть и отправила затылок на встречу с бревнами сруба. Смачно приложил, аж пелена на глаза наплыла. Чтобы вернуться в чувство, я зарычал медведем и впился в мякоть Минаевой ладони как голодный волк в кабанью ляжку.
— А-э-э-э! — яростно взревел Минай, отдернул кровоточащую длань и сразу же получил кулак в ухо. Вообще-то я целил в основание нижней челюсти, но в таком плотном клинче чуть поехала не в ту сторону рука, сбитая с убойного курса локтем Миная.
Борина шатнуло вбок. В этот момент дверь опочивальни заходила раскатистым ходуном под ударами снаружи. Похоже, Бейнир вернулся, да не один, а с приятелями…
Я прыгнул на Миная. Слившись в жарких объятиях, словно жадные любовники, мы рухнули в кровавую слизь и покатились со звериным рыком.
Минай в полтора раза тяжелее, да и силушка в руках у него имелась. Очень скоро он меня подмял, надавил коленом в живот и вцепился скрюченными, пухлыми пальцами в горло. Разжать его хватку я не пытался — только силы терять, со всей мочи напряг шейные мышцы, прижимая подбородок к груди. Обеим руками я шарил по полу пока разбитыми пальцами не наткнулся на рукоять спасительного топора, показавшегося неподъемным.
Первый удар получился слишком слабым, чтобы опрокинуть Миная, угодил обухом по затылку и только слегка пошатнул. Боярин усилил давление, мне на нос капнула горячая слюна с натужно перекривленных, толстых губ. Я наплевал на боль и поудобнее сжал длинную рукоять ближе к середине.
Хрясь!
Точно в висок.
Левое боярское око выпрыгнуло из глазницы и повисло на жилах, пятная щеку. Минай слюняво выбулькнул и обмяк, не убирая потных лап с моего горла.
Дверь уже не ломают, а рубят. У меня несколько секунд, чтобы встретить новых врагов.
В каком-то диком исступлении, тяжело и торопливо дыша, я спихиваю с себя боярское тело, привстаю и луплю по открывшейся шее со всей ненавистью, на которую еще остались силы. Топор вонзился в половые доски, отделив большую усатую голову от тяжелых плеч.
Остатки двери разлетаются на куски и в опочивальню вваливаются люди с оружием, растекаются по комнате. Семеро их. Ну вот и пришел тебе, Андрюша, преждевременный конец… Я попятился к окошку и с топором наперевес жду кто первый рискнет приблизиться на расстояние удара. Из семерых трое мне знакомы и нападать они не спешат, обходят со сторон.
Последним в опочивальню шагнул Змеебой.
Встал, оценивающе оглядел натюрморт из расфасованных тел, вонзил в меня твердый, испытывающий, но доброжелательный взгляд.
— Мясником потрудился, Стяр?
— Пришлось…
— Лоботь, останься, остальные дорезайте тут всех оружных, — помолчав, строго повелел Змеебой и шестеро бойцов поспешили вон из палаты.
Я выдохнул и опустил топор, справедливо полагая, что сопротивляться бесполезно, если захочет, воевода уделает меня как щенка.
— Ты как здесь, Бурун?
Змеебой подошел ближе и протянул в мою сторону левую руку ладонью вниз. На одном из пальцев тускло блеснул подаренный мною золотой перстень с тремя царапинами. Благодаря этому перстню Змеебой когда-то получил свое прозвище.
— Это вещица Миная.
— Как узнал? — искренне удивился я, — Ты уверен?
— Я верю Дрозду и пришел покарать убийцу, но ты меня немного опередил.
Змеебой повернулся к дружиннику.
— Лоботь, грузите все ценное в телегу. Стяра тоже в телегу, прикидайте сеном и увозите все… на его корабль. Быстро!
Глава тридцать третья
Длинно тянется за стремниной бурый, безлюдный берег. Мимо проплывают сонные, обнаженные деревья и подтопленные кустарниковые заросли. Вспухшая, весенняя Двина кипит на стрежне коричнево-грязными гребнями, взбивает пену возле прошлогоднего камыша и плавней. Река возбужденно и радостно гудит, словно ворочает невидимые, тяжелые мельничные жернова и
