Власть и наука - Валерий Сойфер

После такой статьи ни Кольцов, ни Берг не прошли в академики (последнего избрали академиком в 1946 году), а для разбора дел в кольцовском институте Президиум АН СССР назначил специальную комиссию во главе с первым человеком, подписавшим письмо в "Правде", -- А.Н.Бахом. В комиссию вошли Т.Д.Лысенко, хирург Н.И.Бурденко, акад. АН УССР А.А.Сапегин, члены-корреспонденты АН СССР Н.И.Гращенков и Х.С.Коштоянц, И.И.Презент и другие. Члены комиссии стали наезжать в институт, беседовали с сотрудниками. Несколько раз приезжал на Воронцово поле Лысенко. В конце концов, были набраны нужные материалы, и было назначено общее собрание коллектива института, на котором комиссия собиралась выслушать сотрудников, изложить свои впечатления и зачитать свое решение.

На таких собраниях нередко верх берут личности малосимпатичные, злобные, или честолюбцы с неудовлетворенными амбициями, или неудачники, ищущие причину своих неуспехов в коварстве невзлюбивших их начальников. Но в небольшом кольцовском институте людей, использующих "огонь критики" для решения своих делишек, почти не оказалось. Лишь двое -- тогдашний заведующий отделом генетики Института Н.П.Дубинин, рвавшийся к креслу директора (он, кстати, председательствовал на собрании), и человек со стороны, имевший те же цели -- Х.С.Коштоянц7 выступили с осуждением, но ... лишь старых взглядов Кольцова по вопросам евгеники. Видимо понимая, что можно нарваться на всеобщий публичный взрыв негодования со стороны присутствующих коллег, даже эти двое принялись заверять присутствующих членов комиссии, что старые кольцовские заблуждения были временными, что они давно забыты и не оказывают никакого влияния на текущую деятельность директора института. Они оба повторили, что Кольцов представляет собой блистательного ученого и честного человека, не способного к двурушничеству. Собрание всецело поддержало Кольцова, что было совершенно удивительным фактом тех дней. Предателей и слабых духом людей в коллективе института не оказалось. По существовавшим правилам игры осудить Кольцова должен был коллектив сотрудников. А если коллектив этого не сделал, то и привлекать Кольцова к уголовной ответственности за вредительство в данный момент оснований не было. Демагогическая система сыграла в этом случае дурную шутку с создателями демагогии: воля коллектива священна!

Таким образом набрать порочащих Кольцова фактов из сегодняшней его деятельности комиссии так и не удалось. Сам Кольцов и на этот раз не отступивший от своей мужественной позиции, выступил на собрании спокойно, и без дрожи в голосе произнес то, что в те дни никто говорить в подобных ситуациях не решался. Он не согласился ни с одним из обвинений, ни в чем себя виновным не признал, не только не каялся, но дал ясно понять, что презирает тех, кто навалился на него и за прошлые и за сегодняшние "проступки".

"Я ошибался в жизни два раза, -- сказал он на собрании. -- Один раз по молодости лет и неопытности неверно определил одного паука. В другой раз такая же история вышла с еще одним представителем беспозвоночных. До 14 лет я верил в Бога, а потом понял, что Бога нет, и стал относиться к религиозным предрассудкам, как каждый грамотный биолог. Но могу я ли утверждать, что до 14 лет ошибался? Это была моя жизнь, моя дорога, и я не стану отрекаться от самого себя" (69).

От подобного поворота комиссия опешила, так как большинство людей в стране уже было приучено к единственно допустимому в те годы стилю поведения, утвержденному в умах тысячами подобных собраний -- каяться и униженно умолять простить прегрешения. Хотя в текст решения комиссии были вписаны фразы об идейных ошибках Кольцова, но все ошибки были набраны из давно прожитой жизни.

Чтобы показать, какая прочная морально чистая обстановка царила вокруг Кольцова и каких учеников он воспитал, можно сослаться на поступок молодого сотрудника Кольцова -- Валентина Сергеевича Кирпичникова. В конце 1938 года он решился на ответственный и очень в те годы опасный шаг. Искренне веря, что Лысенко постоянно дезавуирует успехи генетики и дезинформирует при этом Сталина, Кирпичников написал письмо вождю, в котором изложил свои мысли, подкрепив их броскими и понятными примерами пользы генетики для сельского хозяйства. Он к тому же привел аргументы, отвергающие обвинения лысенкоистов по поводу фашистской сути евгеники.

Понимая, что вряд ли ему удастся попасть лично на прием к Сталину, он явился к Наркому легкой и пищевой промышленности Полине Семеновне Жемчужиной, жене В.М.Молотова (Жемчужину позже обвинили во вредительстве и при полном бездействии Молотова арестовали как врага народа). Пройти к ней не составило никакого труда, уже минут через десять секретарь наркома, справившись о цели визита, пригласила Валентина Сергеевича в кабинет Жемчужиной.

Так как Кирпичников не знал заранее, удастся ли ему поговорить с Наркомом, то он, помимо письма Сталину, подготовил краткое обращение к Жемчужиной, в котором, в частности, писал:

"Академик Лысенко, известный всей стране своими работами по яровизации и летним посадкам картофеля, объявил лженаучными самые основы генетики. Его авторитет и поддержка печати... привели к тому, что положения Лысенко многими партийными и беспартийными принимаются за линию партии, считаются частью марксистской теории. В результате генетика изгоняется из школ, из Вузов, из различных Институтов, даже в Институтах Академии Наук уже намечены увольнения людей, несогласных в короткий срок переменить свои убеждения и смело критикующих Лысенко.

Тяжело наблюдать, как наука, давшая практике исключительно много... наука, в области которой Советский Союз сумел выйти на одно из первых мест мира, объявляется ложной, антидарвинистической, буржуазной наукой. Больно видеть, как дискредитируются крупные советские ученые и как ряды людей, думающих о своем положении больше, чем о судьбе науки, начинают двурушничать и, великолепно понимая истинное положение вещей, на словах отказываются от своих взглядов. Больно видеть, как противники генетики стремятся связать ее с евгеникой, хотя мы знаем, что фашистская расовая "наука" ничего общего с наукой не имеет; расисты используют, извращая в равной степени и генетику и противоположные ей точки зрения -- по мере надобности. Наконец, Советский Союз теряет многих друзей среди левой интеллигенции капиталистических стран..." (71).

Жемчужина внимательно выслушала посетителя, обещала передать письмо Кирпичникова в руки Сталину, но о судьбе его Валентину Сергеевичу узнать ничего не удалось. Он считал, что возможно Жемчужина решила не отправлять письмо, а много лет спустя пришел к мысли, что она этим спасла ему жизнь (72). Вот с какими людьми столкнулись Лысенко, Презент, Коштоянц в Институте Кольцова!

16 апреля 1939 года состоялось заседание президиума АН СССР, на котором рассматривался отчет Комиссии. Решение президиума было для тех лет необычным. Несмотря на выступления газет "Правда", "Соцземледелие", журналов "Под знаменем марксизма", "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства" и других, несмотря на попытки некоторых членов комиссии накалить обстановку, дело не было доведено до того, чтобы назвать деятельность Кольцова враждебной, квалифицировать его как вредителя и врага советской власти, и тем самым дать материалы, нужные для его ареста. Президиум вынужден был признать, что комиссия "правильно квалифицирует деятельность профессора Н.К.Кольцова". Кольцов остался в институте, ему сохранили лабораторию, сняв, правда, с поста директора института. Директорское кресло занял лысенкоист по духу Г.К.Хрущов (некоторое время научным директором считался Заварзин, а Хрущов числился административным директором). Ни Дубинину, ни Коштоянцу счастье не улыбнулось. Кольцов после этой истории перестал здороваться с Дубининым. Он не смог простить предательства в самую трудную минуту жизни, предательства, совершенного человеком, которого он не раз спасал (он взял Дубинина на работу в тот момент, когда его выставили из Коммунистической академии за склоку и беспочвенные обвинения в адрес своего же учителя Серебровского; написал в 1936 году прошение о том, чтобы Дубинину присвоили степень доктора биологических наук без написания докторской диссертации и ее защиты, -- и добился, чтобы это было сделано; не раз восхвалял Дубинина в своих статьях).

Новый директор института через год сумел выжить Кирпичникова из института, несмотря на прекрасные успехи молодого ученого в области генетики рыб, пытался даже отдать Кирпичникова под суд за фальсифицированный дирекцией "прогул" работы, но суд отклонил ходатайство дирекции и партийной организации института, так как Кирпичников представил судье доказательство своего алиби (73).

А разгневанный тем, что потопить Кольцова не удалось, Презент продолжал клеветать на Николая Константиновича. В журнале "Под знаменем марксизма" появилась его статья (74), в которой он пытался накалить страсти еще раз. Презент писал: