Братья - Да Чен

время, она утрачивала свои реальные черты, оставаясь только в глубинах моей души, в отзвуках и тенях воспоминаний. Я боялся, что наступит день, когда ее реально не станет. Каждый божий день эта мысль неотвязно преследовала меня, усугубляя растущую душевную пустоту. Порой меня сжигало чувство бесконечной вины. Почему я наслаждаюсь жизнью, а она чахнет в заточении? Причем наслаждаюсь жизнью не где-нибудь, а в роскошной Трамп-тауэр на Пятой авеню.

Когда же я снова увижу ее? Эта мысль не отпускала меня и неотступно следовала за мной повсюду: в моем роскошном офисе, по дороге на работу, во время напряженных переговоров и горячих споров с моими амбициозными сотрудниками, во время докладов об очередных успехах в моих компаниях. Когда?

Однажды мне позвонил мой давнишний приятель Дэвид Гольдберг и пригласил вместе пообедать. Обычно он звонил по двум поводам. Один из них — деньги. За это время из диссидента, нуждающегося в помощи, я успел превратиться в того, кто был в состоянии помогать другим. Когда ему были нужны деньги, Гольдберг был само терпение и очарование. Но сегодня его голос звучал слишком нетерпеливо и неподобающе экзальтированно для обсуждения финансовых вопросов. Скорее это была вторая причина — Суми. Я срочно приказал секретарю отменить все запланированные на сегодня дела и заказать столик в японском ресторане неподалеку от моего офиса.

— Ненавижу это место, — пробурчал Гольдберг, усаживаясь за стол и ослабляя узел галстука.

— Я тоже.

— Ну и почему же мы тогда здесь?

— С их ценами здесь никогда не бывает много посетителей, и мы сможем спокойно поговорить.

— В таком случае начнем с саке.

— При условии, что плачу я.

— А я когда-нибудь возражал? — Дэвид сосредоточенно изучал меню. — А с тебя все равно причитается за те новости, что я приготовил.

— Говори же наконец, — поторопил я.

Гольдберг обвел взглядом полупустой ресторан и прошептал:

— Наш человек в тюрьме Синьцзянь сообщил, что туда приезжал этот дьявол. Встречался с Суми.

— Что ему было нужно от нее? — прерывистым голосом спросил я.

— Вряд ли тебе это понравится.

— Еще саке, — велел я официанту.

— Любви.

— Любви?! После того как он приказал вырвать ей язык?

— Наш человек сообщил, что Шенто просто обезумел, целовал и обнимал ее, пока она не пристрелила его…

— Она стреляла в него? Он мертв?

— Нет, к сожалению, выжил.

Я опрокинул рюмку саке и с такой силой стукнул ею об стол, что даже шеф-повар прибежал извиняться перед клиентом, приняв это за знак недовольства медленным обслуживанием.

— Значит, остается только одно, — произнес я.

— Могу я как-то помочь?

— Раздобудь мне точные координаты, где находится тюрьма в пустыне. И данные по системе охраны.

— Что-то мне не нравится эта идея… — Гольдберг отложил палочки.

— Да, и предупреди ее заранее, чтобы она была готова.

— Я не собираюсь помогать. Ты погибнешь, спасая ее. Она…

— Достань то, о чем я тебя попросил. Если я погибну, в твоем распоряжении останется миллион долларов.

— Я не знаю, что и сказать.

— И не надо. Просто действуй.

— Тан, не делай этого, — тихо попросил Дэвид, когда я встал из-за стола.

На фоне потрясающе голубого неба, какое бывает только во сне, горы выглядели особенно угрожающе, холмистая поверхность раскинулась под нами в своей беззащитной наготе. Во время всего пыльного пути на вертолете я чувствовал себя ничтожной соринкой, оказавшись между громадой земли и бесконечным пространством неба. В голове у меня была только одна мысль — о Суми. С каждой секундой я становился ближе к ней. В самом начале маршрута — у границы Афганистана, где к нашей группе присоединился Али Моссаби, арабский друг и соратник Дэвида в борьбе за гражданские права, — я испытывал волнение. Но как только вертолет пересек китайскую границу, тревога улеглась. Вся энергия сосредоточилась на страстном желании спасти Суми. Снова и снова я воображал, как увижу ее, обниму, расцелую, выплесну все слова любви, накопившиеся за время разлуки, сантиметр за сантиметром обласкаю ее, убеждаясь, что это она — цела и невредима. Эйфория охватила меня. Умом я понимал, в какую опасную авантюру ввязался и вообще все безрассудство этой затеи.

Тот факт, что меня сопровождали четыре отставных морских пехотинца из спецназа, был слабым утешением. Мне предстояло сразиться с безумцем. Если о нашей операции стало известно, Шенто применит любое самое страшное оружие, чтобы нас остановить.

Под нами расстилались бесконечные барханы, изредка их пересекали засохшие речные русла. Через несколько минут нам предстояло поменять вертолет, после чего просто так повернуть назад уже не удастся.

— Вижу флаг впереди, — сообщил наш пилот — ветеран вьетнамской войны.

Впереди по курсу показалась точка, красным цветом выделяющаяся на фоне песков. Она увеличивалась в размере по мере приближения. Рядом с ним виднелись фигурки людей, они размахивали руками, стоя рядом с вертолетом со знаками Китайской народной армии.

— Спасибо, отец, — прошептал я. Именно он помог мне разработать план операции. У него остались связи в армии, люди, которым он до сих пор мог доверить свою жизнь. И они пришли мне на помощь, чтобы спасти ту, которую я любил больше всего на свете.

Наш вертолет приземлился поблизости, подняв песчаную бурю. Несколько минут песчинки метались в бешеном танце, но потом успокоились.

Наша группа — я и еще шесть человек, все в форме китайской армии, — спрыгнула на землю. Прикосновение древней пустыни было мягким и прощающим. Сюда еще не ступала нога человека.

Хотя каждая секунда была на счету и приближала меня к любимой, я испытал непреодолимое желание упасть на колени и поцеловать эту землю — землю моего отца и деда, землю моих предков. Она всегда жила в моих снах. В каждой песчинке были любовь и тревоги моих близких. Я опустился на колени и пять раз низко поклонился. Потом поднялся и посмотрел вдаль.

— Вы готовы, господин Лон? — прокричал командир Гибсон, который возглавлял наш небольшой отряд. Лопасти вертолета с красными звездами на борту уже пришли в движение, погнав по земле еще одну песчаную поземку.

Я подпрыгнул, подтянулся на руках и оказался внутри боевой машины. Оглянувшись в тесном отсеке, я остолбенел.

— Папа? Мама? Дедушка? — Внутри кабины передо мной в полевой форме, вооруженный, в привычном перекрестье ремней, сидел отец. У деда на коленях уютно расположился короткоствольный «УЗИ». И даже мама, как всегда элегантно выглядевшая в шелковом шарфе, держала в руках серебряный револьвер. Еще мгновение — и наши руки и тела переплелись в объятии.

— Дорогой мой сын, да ты прекрасно выглядишь, — только и заметила матушка.

— Тан, парень, да у тебя теперь борода.

Мы с трудом