Братья - Да Чен

Карандаши поспешно зашуршали по бумаге.

— …это твое сердце…

Головы почтительно склонились.

— Помни Балан… твою душу, — возобновившийся приступ кашля не дал ему договорить. — Ты должен знать… это не я спас тебя в… — еще один приступ. Хэн Ту задрожал, вытаращив глаза.

— Где? — спросил доктор, сам весь в поту.

— Пожалуйста, президент, не умирайте.

— …в… лодке.

Врачи переглянулись. Хэн Ту испустил дух и лежал, словно младенец, еще не открывший глаза и не увидевший мир.

В день моей инаугурации на площади Тяньаньмэнь собрались десятки тысяч людей. Они несли портреты, скандировали лозунги:

— Да здравствует новый председатель Китайской Республики Шенто! Да здравствует коммунистическая партия! — Ночное небо украсили огни фейерверков, музыка, песни наполнили город. Возвышаясь на трибуне над людским муравейником, скандировавшим бессмысленные слова, я не чувствовал ни капли бушующей внизу радости, никакого отзвука кружащей голову эйфории, никакого воодушевления. Я ощущал себя сиротой, праздник казался каким-то извращенным продолжением торжеств, посвященных похоронам Хэн Ту. Громыхающая музыка не могла восполнить пустоту в моей душе.

В эту волшебную ночь, сравнимую с победами Наполеона, я думал только о последних словах усопшего и иронии судьбы. Хэн Ту не был моим спасителем, а я столько раз рисковал ради него жизнью. Но я не сожалел. Моя любовь к старику поддерживала меня, и вера в это принесла свои плоды. Примеров было более чем достаточно.

Глядя на бушующие людские волны, я все пытался понять, кто мог быть тем человеком, который по каким-то неведомым причинам спас мне жизнь. Кем он был? Из жалости или по доброте душевной он дал мне возможность обрести себя. Или им руководил злой умысел, по которому мне предстояло перебираться с одного тонущего корабля судьбы на другой, без отца и матери, быть вечным скитальцем, выставленным другими на посмешище. Последний из Балана, которому было предначертано умереть с первым вздохом. Кто же спас меня?

Хэн Ту все знал обо мне, но все же доверял незаконнорожденному сыну его заклятого врага. А может быть, в этом и была затаенная подлость человека, державшего под рукой отпрыска, чтобы как ножом при случае поразить сердце отца. В любом случае это была кровь Лонов. В конце концов, именно сын, то есть я, презренный ублюдок, собственной рукой заколол отца, сбросил его в море, пролив ту же кровь, что текла в моих жилах. Это я преследовал своего единокровного брата.

Я засунул руки поглубже в карманы. Я почти ощущал на руках кровь, невидимую другим, но при этом не испытывал мук совести.

Меня не отпускали мысли о могущественном человеке, верившем в силу предания о старинном талисмане, которое он рассказал мне на борту баркаса, где меня должны были казнить. Где ты теперь? Чем занимаешься? Почему ты не рядом со мной, неизвестный герой, которого не нашла заслуженная награда за спасение потомка аристократического рода? Если бы ты появился сейчас передо мной, я бы немедля отблагодарил тебя. Я бы отдал свои долги, облегчил свою ношу.

Я вздохнул. До конца празднества я чувствовал себя разбитым стариком. О, это проклятое наследие — неизбывное одиночество! Я пытался опереться на что-то существенное в моем прошлом. Единственное, что всплывало в памяти, — отзвук голоска Суми и ее нежные ножки, бегущие по утренней траве.

В тот вечер я тосковал по безвозвратно ушедшим. Не было больше Суми, Балан сгорел. Но странно: в безмолвии своей души, тоскуя по недостижимому, в любви к ним я чувствовал умиротворение. Я закрыл глаза, дал моим мыслям улететь далеко — в край моего детства, страну гор. Как мне хотелось оказаться там. Но я был плотно окружен стеной моих «молодых генералов», бряцающих медалями и орденами, которые были им дороже всего на свете. Строй охранников внизу ограждал меня от энтузиастов из толпы и офицеров рангом пониже. Передо мной мелькали какие-то перекошенные физиономии, скорее даже маски. Вокруг не было ни одного дружеского лица.

Я очнулся от очередного поздравления. Это Хито принес фужер с шампанским, привлекая мое внимание к выступлению самого лучшего армейского ансамбля, который прибыл специально для того, чтобы исполнить песню, написанную по случаю моего вступления в должность.

Мощная, ритмичная музыка напоминала горы и море. Я закивал и замахал рукой, как это делал председатель Мао, и толпа внизу разразилась криками и восторженными возгласами.

Я удалился довольно рано со всеми приближенными, к большому разочарованию моих генералов, и вернулся на свою виллу за красными стенами, чтобы провести без сна весь остаток ночи. Мой мозг постоянно прокручивал события из далекого детства. Затем яркие краски сменились пустотой. В этой пустоте, лишенный своей власти, я вернулся к тому, чем был на самом деле: сиротой без роду и племени. В сердце моем царил голод, ноги были холодны, а весь внешний мир за стенами резиденции казался раскисшей грязной дорогой Балана, на которой в сезон дождей лежали бесчисленные гниющие солдатские трупы. Тысячи демонов плясали вокруг, цеплялись за меня, пытавшегося залезть на скользкий утес. Наконец я не удержался и рухнул в бушующее подо мной море.

На смену тоске пришел покой. Я пребывал в этом раздвоенном состоянии всю ночь, пока меня не одолела усталость и не сморил сон. Утром я проснусь, и все будет в порядке. Но я ошибся. Мое расколовшееся сознание не отпускало меня из полузабытья. Я отказывался есть, не хотел ни с кем разговаривать. Воспоминания детства преследовали меня. Я дрожал от холода, хотя в комнате было тепло. На меня накатывала тошнота, несколько раз меня вырвало. Это встревожило моих приближенных. У них возникли опасения, что у их свежеиспеченного председателя помутился рассудок.

В один из дней мой инстинкт самосохранения возобладал, и я велел позвать двух врачей — одного современного, а другого с большим опытом в нетрадиционной медицине. Последователь древней школы пощупал мой пульс, осмотрел язык, простучал грудную клетку, прислушался к звукам в животе. Представитель западной науки врачевания взял изрядную дозу крови на анализ, сделал рентген головы и грудной клетки, познакомился с моими яичками и напоследок даже засунул средний палец в мой задний проход, изрядно унизив мое достоинство.

— С вами ничего особенного не происходит, — с апломбом заявил он. — Сердце здоровое, легкие в порядке. Все остальные органы без патологий и функционируют нормально. Если ничего не случится, вы проживете до ста лет.

Опытный доктор понимал, что мои проблемы — в голове, но не осмелился сказать об этом, потому что правда не раз доводила его до тюрьмы, и больше он не спешил вернуться в тот кошмар.

— Президент, вы здоровы как