Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы - Нейл Страусс

И это окно могло очень быстро захлопнуться. Иногда у нас было всего полчаса или двадцать минут с Винсом. И если вы просили его спеть более двух раз, он говорил, “Пошёл ты…”, и уезжал. Моим впечатлением от Винса было моё поднятое запястье и взгляд на часы. Ему не хотелось находиться в студии: он предпочитал поле для гольфа.

Значит, даже когда он вернулся, он не вёл себя так, будто он — часть группы?

Я думаю, что была ревность, потому что Никки и Томми были сопродюсерами альбома, и он тоже хотел быть сопродюсером. Он мог бы им быть, но мы не могли заставить его петь в студии, а что уж говорить о продюсировании. Винс один из тех парней, на кого вы не можете надавить (guys who you can’t push too hard). Если он появляется и случайно делает что-то, и случайно это “что-то” получается хорошо, ну, и в итоге, вы имеете то, что имеете.

Памела Андерсон была поблизости во время записи?

Ну, все мы прошли через по-настоящему хорошие времена с Памелой и по-настоящему дерьмовые времена с Памелой во время записи этого альбома. Она обычно делала это каждую пятницу, когда она заглядывала в студию с бутылкой водки. Она говорила, “Ладно, сегодня пятница, вам, парни, нужно выпить”. Она так настаивала на этом, что Томми каждую пятницу напивался в стельку. А в скором будущем, когда прошло всего несколько месяцев, в ток-шоу Джея Лино она говорила, “Мой муж — алкоголик”. Я тогда ещё подумал, “О чём она говорит?”

Так, что же, по-твоему, происходило на протяжении всего этого процесса записи? Тебе не приходило в голову, “Вытащите меня из этого кошмара”?

Это было действительно тяжело, потому что, когда им было удобно, у меня было два сопродюсера; когда их не было, всю работу приходилось делать самому. В конечном счёте, я сорвался на крик. Я никогда этого не забуду, потому что моя мать сидела рядом со мной на Рождество, а я разговаривал с Никки по телефону. Я сказал, “Если ты не предложишь лучший вариант первого сингла, считай, что ваша карьера закончена, а через шесть месяцев вы обвините во всём этом меня “. А он, “Нет, я точно знаю, что я делаю, и я всё делаю правильно. Это идеальный первый сингл”. В тот момент я был уверен, что воссоединённые «Motley Crue» не станут бомбой просто потому, что материал был паршивым. Если бы у них был правильный альбом, они, возможно, легко бы взяли и двойную и тройную “платину”.

Значит, ты решил, что умываешь руки?

Что ещё я мог поделать? Устаёшь от постоянного, “Нет, нет, нет, нет” и вечных препирательств с людьми. Когда первый сингл потерпел неудачу, я получил звонок от Никки, который сказал, “Мне кажется, мы выпустили не тот сингл”.

“Вот же ты козлина!”, - заорал я на него.

Как бы там ни было, но это уже не имело значения, потому что к моменту выхода альбома, «Motley Crue» стали знаменитостями такого масштаба, чего они, вероятно, не могли себе представить даже в самых своих ужасных кошмарах. Это действительно было странно для меня, потому что, внезапно, их личная жизнь стала более важна, нежели их музыка.

ЧАСТЬ 11. “ПУШКИ, ЖЕНЩИНЫ, ЭГО”

Глава 1. Томми

«Безумная история, повествующая о вилке и посудомоечной машине»

Я думал, что она самая весёлая девушка на планете. Ей нужно было стать комиком. Она постоянно была в движении и говорила быстрее, чем любая другая девчонка из тех, кого я знал. По существу, она была маньяком, и я, чёрт побери, тащился от неё .

Первая ночь, которую мы провели вместе, случилась во время перерыва в туре с Кораби. Она жила в Ресида со своей дочерью, Тэйлэр, от её брака с вокалистом «Warrant» Джени Лэйном. Помню, я смотрел клип на песню “Cherry Pie” и думал, что она самая горячая тёлка из всех. У неё были идеально белые волосы, огромные глаза самочки, большие лоснящиеся губы и громадные титьки — кому какое дело, были они настоящие или нет. Её звали Бобби Браун, и она украла моё сердце. Второе, что она сделала, открыла свой рот.

Я спал в её кровати после нашего первого свидания примерно в четыре утра, когда внезапно здание начало раскачиваться. Я понятия не имел, что происходит: сначала я подумал, что это какой-то безумный сон, затем я подумал, что какой-то чувак пытается проникнуть внутрь. Когда я медленно вернулся в сознание, я вдруг понял, что весь дом ходит ходуном. Мы лежали голые в её кровати, не зная, что делать, как вдруг её большой платяной шкаф рухнул на пол, разбив при этом экран телевизора на тысячу мелких кусочков.

“Тэйлэр!” закричала вдруг Бобби. Её дочь находилась одна в другом крыле дома, и никто не знал, что там происходит. Мы соскользнули с кровати и упали на пол, практически наложив в штаны. Мы распахнули дверь и выскочили в коридор. Всё валилось на пол, а дом так жутко раскачивался, что нас постоянно кидало от стены к стене, когда мы пытались ползти. Чем ближе мы подбирались к двери Тэйлэр, тем сильнее грохотал дом, и нам казалось, что сейчас он просто рухнет, мать его. Пока мы ползли до её комнаты, я оглянулся назад и увидел, что весь дом разваливается на части. Кухня и гостиная просто полностью откололись и исчезли, оставив после себя зияющую дыру темноты. Я был уверен, что мы погибнем.

Тэйлэр лежала на полу и плакала, в то время как землетрясение бросало её по всей комнате. Я схватил её и закричал, “Чёрт, давайте выбираться отсюда”. Затем Бобби и я выскочили из комнаты в направлении передней, осторожно, чтобы нас не выбросило в оторванную часть дома, где нас, в любом случае, внизу поджидала пропасть. Входной двери не было, так что мы выбежали в тот проём, где она обычно находилась, и оказались на улице. Снаружи земля дрожала не так интенсивно, и мы присоединились к её соседям, которые оплакивали то, что осталось от их домов.

После такого первого свидания, пути назад не было. Бобби и Тэйлэр переехали в мою халупку на берегу, и после шести месяцев совместного веселья, я положил обручальное кольцо за пятнадцать тысяч долларов на верхушку шоколадно-орехового пирожного, которое она заказала во время обеда, затем встал на колени и попросил её стать моей женой. Она сказала “да”, и это был момент, когда всё покатилось под откос. Но покатилось медленно, так медленно, что я едва ли мог это заметить.

Скотт Хамфри однажды прослушивал музыку, которую я написал, а Бобби в это время набросилась на меня за то, что после бритья я не смыл волосы с раковины или что-то типа этого. “Эй, чувак”, сказал Скотт. “И ты позволяешь ей высказывать тебе подобные вещи?”

“Ты о чём?” спросил я его.

“Она обходится с тобой так, будто ты вовсе не человек. Она всегда такая?”

“Ну, да”, сказал я. И вдруг эти любовные шоры упали с моих глаз, и я начал замечать вещи, которых никогда раньше не замечал. Вещи, связанные с ней, которые казались из ряда вон: она крадучись передвигалась по дому, прятала от меня вещи, пропадала в странных командировках, получала телефонные звонки от парней, которых я не знал, а когда я просыпался по утрам, её обычно не было в кровати. Можно было подумать, что у неё другой парень, с которым она обманывает меня. Но я был уверен, что Бобби выше всего этого.