Рассказы - Вячеслав Морочко

— На вот, здесь подпиши, — инспектор протянула листок с убористым текстом.

— Что это?

— Какая разница?! Подпиши и гуляй!

Тот, к кому она обращалась на ты, мог считать себя нежно обласканным материнским вниманием, даже — облагодетельствованным. Какое образование она получила и где набиралась опыта до последнего места работы, почти никому в институте ведомо не было. Слухи однако ходили такие, что у многих, включая директора, по спине пробегали мурашки. Бытовало однако крамольное мнение, что зловещую эту молву о себе она распускала сама.

— Вы умная женщина, Октябрина Антоновна, так объясните, пожалуйста, мне, дураку, на кой ляд вам сдалась моя подпись? — он по опыту знал: даже самому мощному интеллекту не устоять против мастерской лести. Комплимент нужен всякой душе, точно воздух. Ведь так еще много на Свете жестокосердных людей, иссушенных неутоленною жаждой признания.

— Много разговариваем! — выразила недовольство инспектор, но объяснила: — Характеристики подписывает дирекция и профоком. Председатель профкома сейчас за границей с тургруппой. Его заместитель болеет… А ты у нас, Пляноватый, в профкоме за номером три — так что ставь «закорючку» как представитель общественности.

Фамилию «Пляноватый» она выговаривала в небрежной манере, как будто хотела сказать «Сопляватый».

— Ах вот оно что… — протянул он, зевая.

— Ты думал, мы шутки тут шутим!

Владимир Владимирович, приблизив листочек к глазам, огорчился: слова расплывались. Еще минут десять назад он свободно читал без очков, а теперь — все в тумане.

— Эх, слепондя! — рассмеялась Звонкова, подвинув к нему запасные свои «окуляры». — А еще петушишься! На вот, попробуй мои.

— Куда хоть бумага пойдет? — спросил он.

— Сейчас пошла мода «выбирать» на ученом совете руководителей лабораторий, отделов и мастерских, а, кто занимает должность давно, — того пересматривать — избирать как бы снова… Во всех этих случаях составляется характеристика.

— Теперь ясно, — сказал Владимир Владимирович и, напялив чужие с латунной оправой очки, вслух прочел: — «Характеристика на начальника отдела Стрельцова Генриха Дмитриевича…» — подняв бровь, поглядел на суровую женщину и окунулся в беззвучное чтение.

Это была заурядная положительная характеристика, какие пишутся сотнями тысяч, а то и десятками миллионов для аттестаций, представлений на повышение, загранвояжей, по требованию правоохранительных органов и т. д. Сверху — «когда, где родился, учился, работал, национальность» (в кадровом как в коневодческом деле порода — наипервейшая вещь), а далее — «За время работы…», «Исполняя обязанности…», «На посту…» зарекомендовал (проявил) себя так-то и так-то… Трудолюбив, исполнителен, наращивает (совершенствует…, развивает…, внедряет…), пользуется заслуженным уважением (авторитетом) у коллектива… Характер, разумеется, ангельский и, конечно, достоин… быть выдвинутым. У Звонковой в шкафу лежит стопка таких заготовок с пропусками вместо фамилий, инициалов, дат, городов, учреждений отделов. Стрельцову сгодилась первая из подвернувшихся под руку — без души, без любви, без малейшего вдохновения: для внутреннего, так сказать, пользования. В конце концов, здесь его знают — может быть, и зачитывать не придется, но приготовить все нужно по полной программе.

Кончив читать, Пляноватый хмыкнул и покачал головой.

— Ты хорошо его знаешь?

— Вместе учились. Он был на виду.

— Вы друзья?

— Не сказал бы.

— Враги?

— Тоже нет. Нам с ним нечего было делить. Вплотную не сталкивались… Но я бы такого не написал.

— Значит, ты не согласен с характеристикой?!

— В корне!

— Будь добр, садись и пиши, что ты думаешь.

— Вообще-то попробовать можно.

— Попробуй. Вот ручка, а вот — лист бумаги.

— Головку я трогать не буду, а суть уточню.

— Уточни, уточни… Но учти одну вещь: не люблю переделывать.

— Но и так не пойдет!

— Там увидим… Пиши!

Повторять стандартные формулы, но с частицею «не» он не стал. Касаться же отношений Стрельцова к Левинскому было бы глупо: зачем сюда впутывать Льва? Он выплеснул на бумагу лишь то, что о Генрихе думал.

— Генрих Дмитриевич, — писал Пляноватый, — относится к людям, которые не привыкли выстаивать очереди а, умеючи жить, берут все нахрапом и видят призвание в том, чтобы «представительствовать» за счет «недопущенных». А создавая элитные группы подобных себе, будучи по натуре мерзавцами и бездарностями по существу, способны достигнуть высоких постов, в то время как обладание даже самою скромною властью с точек зрения нравственной и производственной им противопоказано категорически.

— Ладно, посмотрим, что ты предлагаешь, — сказала Звонкова, поднося его писанину к глазам, а, читая, поморщилась и усмехнулась. — Про очередь — это ты зря. Вообще, Пляноватый, характеристики так не готовятся…

Ему снова послышалось «Сопляватый».

— По твоему такие, как Генрих, нам не нужны?

— Если и нужны, то исключительно для оттачивания бдительности у доверчивых.

— Видишь, все же для чего-то нужны. Хочешь, я приколю твой листок к моему: руководство сравнит — разберется.

— Как вам угодно… — он вдруг почувствовал, что написанное им в самом деле наивная чушь, и вообще по сравнению с Октябриной Антоновной он в этом деле — слабак.

— Послушай, чего я скажу, — с материнским терпением объясняла Звонкова. — Может, в науке без фактов нельзя, но в отношениях между людишками первое дело — порядок. Ваш брат ученый нацелен на Истину и не в силах понять простой вещи, что главное — это удерживать кадры в узде!

Поднявшись чтобы уйти, Владимир Владимирович почувствовал на себе странный взгляд. Эта странность была не в глазах, — в плотно сжатых гy6ax Октябрины Антоновны. Уже в коридоре — насторожился, уловив сзади клацание запоров железного шкафа, потоптался на месте, как бы спрашивая себя: «Ну чего я еще здесь торчу?»

— Разрешите! — Владимир Владимирович влетел к кадровичке.

— Кто дал вам право врываться? Выйдите вон! — вдруг завыкала женщина.

Окинув глазами поверхность стола, он понял, что не ошибся: листочек, написанный им, был приложен не к характеристике Генриха, а к только что извлеченному из раскрытого сейфа досье самого Пляноватого.

— Так я и думал!

— А вы меня что тут, за дурочку держите? Эта писулька характеризует не Генриха, а вашу особу!

— Значит, подпись моя не нужна?

— Найдется кому закорюку поставить! Стрельцова назначили — стало быть руководству виднее. И вообще… Я в вас ошиблась… Ну ничего, — Октябрина Антоновна смотрела орлицей. В голосе слышался клекот: — Тут собрано все! — она возложила ладонь на досье. — Я давно наблюдаю за вами!