Механическое сердце. Черный принц - Карина Демина

- Как тебя звали? - она вглядывается в лицо того, кто стал ее сыном.

- Войтех.

- Красивое имя…

- Доктор скоро придет.

- И ничего не сделает. Помоги мне сесть.

- Я не думаю…

- Помоги.

Славный мальчик, сильный и справится. Ей хотелось бы думать так, потому что иначе все зря. Но странное дело, мысль о том, что Войтех… нет, Освальд, ее дорогой Освальд, вернет Шеффолкам былую славу, более не приносила успокоения. Он же, усадив Ульне, спешно подвигал к ней подушки.

- Дышать тяжело, - пожаловалась она, прижав к ноющей груди руку.

- Доктор…

- Ничего не сделает, мальчик. Время пришло… почти пришло, - сердце запинается на каждом слове. - Будь добр, принеси мне книгу.

- Какую?

- Особую, Освальд… книгу Шеффолков.

…она хранится в шкафу, в резном ящике, украшенном разноцветной эмалью. Правда, та поблекла, потрескалась, а ведь когда-то Ульне любила эти картинки.

Рыцарь, повергающий дракона… и змей, что расправляет крылья… белая роза… странно, что она, потерявшая способность видеть - плывет все перед глазами - помнит их. На рыцарском шлеме алый плюмаж. И щит его перечеркнула трещина. Некогда Ульне опасалась, что щит этот не выдержит удара, и рыцарь погибнет.

Она откинула крышку, которая поддалась с трудом. И верно, без помощи своего мальчика Ульне бы не справилась.

…ее и только ее, пусть и привел его Тедди.

…бросил.

Изуродовал.

И да, Ульне боялась, что кузена своего, вечно сонного, слишком иного, чтобы было ему уютно в стенах Шеффолк-холла, что мальчишку, который поселился под маской ее сына.

Дикий совсем.

С волчьим голодным взглядом, с манерами, которые нуждались в хорошей шлифовке, жадный до всего и не способный увидеть солнце.

- Мама? - он держит шкатулку и книгу помогает извлечь. Какая же она тяжелая, разбухла от имен и дат, растрескалась от тайн, которые позволено знать лишь Шеффолкам.

И Освальд - не самая грязная из них.

…в тот день он стоял у окна, вцепившись бледными руками в гардины, не то желая содрать их, не то просто пытаясь не упасть. Он закрыл глаза и сквозь прозрачные бумажные веки смотрел на солнце. А по щекам катились красные слезы.

И Ульне, ставшая невольной свидетельницей этой слабости чужака, сказала:

- Прекрати себя мучить. Закрой окно.

Он не услышал.

И когда подошла, потянулась к гардинам, попытался оттолкнуть, но оказалось, что солнце истощило его силы. Мальчишка рухнул на пол, сдавил голову руками и завыл.

Наверное, ей следовало бы уйти, но Ульне осталась.

И села рядом.

Обняла его, удивляясь тому, до чего он худощав. Под тканью дрянного пиджака - тогда он совершенно не умел одеваться - прощупывались острые плечи и длинная лента хребта.

- Не надо, мальчик, - она гладила всклоченные его волосы, жесткие, пахнущие подземельем, и не позволяла вывернуться. Тогда у Ульне хватало сил. - Не плачь о том, чего нельзя изменить.

- Смириться? - выплюнул это слово.

Красноглазый, белолицый с разодранными щеками, с красной полосой свежего ожога на лбу и полукруглым шрамом, который выделялся резко, мальчишка был страшен.

И несчастен.

- Или смириться, или ждать, - ответила ему Ульне, вытирая кровь со щек. - Быть может, однажды жизнь подскажет, как поступить… терпение - это добродетель.

Она протянула ему испачканный кровью платок.

- Но для начала тебе стоит кое-чему научиться…

…он учился.

Менялся.

Изменился настолько, что Тедди это начало злить… ее беспокойный кузен захотел забрать и этого мальчика, хорошо, что не успел.

Освальд умен.

Упрям.

И честолюбив… он достоин носить имя Шеффолков.

- Подай нож, будь любезен, - Ульне не способна удержать книгу, и та падает, придавливает ноги немалым весом своим. А руки теряют способность нож удержать.

Пусть Освальд.

- Здесь, - Ульне проводит вдоль переплета. - Режь.

И клинок с хрустом ломает иссохшую кожу переплета. Рана ширится, и Освальд раздирает ее, уже понимая, что именно находится в тайнике.

Черный камень квадратной огранки, совершенный каждой гранью своей. Он вспыхивает яростно, оскорбленный многолетним пленом. И чернота отступает.

- Корону сделаешь сам, - Ульне протягивает руку, и камень ложится в нее. Тяжелый.

Слишком тяжелый для женщины.

А корона, надо полагать, и вовсе была бы неподъемна, но Освальду пойдет… семь зубцов… и не нужны другие алмазы, хватит и этого.

Черный принц.

Проклятый… в ушах звенит, и слышится голос отца… он сажал Ульне на колени, и она помнит, что от пиджака его вечно пахло псиной и табаком. Рыжие сеттеры вертелись у ног, укладывались перед камином.

…давным-давно, когда мир принадлежал людям, - хрипловатый простуженный голос был родным, и Ульне устраивалась в колыбели надежных рук.

- Ты опять рассказываешь ей эти сказки? - мама отвлекалась от шитья.

- Это не сказки, дорогая, это правда… - отец подмигивал Ульне.

Не сказки.

Правда.

Для двоих, ведь мама - не из рода Шеффолков, и значит, не имеет права на тайну, скрытую под толстым переплетом родовой книги.

Надолго?

Быть может, да… быть может, нет… алмазы иначе считают время, но Ульне ли не знать, что однажды наступит время, когда Черный принц обретет свободу.

Наступило. Он пылал черным пламенем, завораживал, манил, обещал, что мир изменится вновь… и наверное, когда-нибудь правнук Освальда расскажет другую сказку.

…давным-давно, - губы Ульне шевелились, но она не произносила ни звука, - когда мир принадлежал не только людям…

Марта смотрела на свечу, которая оплывала, медленно, но неудержимо кренясь. От свечи по потускневшему глянцу стола расползались отблески, тревожили вещи. Зеркальце в серебряной оправе, приоткрытую шкатулку, из которой выбралась змея жемчужной нити. Некогда белые, ныне жемчужины заросли грязью, как и все в этой комнате.

Пусто.

Жутко, и от жути этой не спасает овсяное печенье, которое Марта принесла с собой в корзинке с рукоделием. Спицы скользят беззвучно, накидывают петлю за петлей… чего ради?

Ульне умрет.

Доктор прописал сердечные капли и покой, он озирался, стараясь скрыть брезгливость и жадное пустое любопытство, которое донельзя злило Освальда. И тот терпел чужого человека лишь потому, что человек этот был способен помочь Ульне.

Или не был.

В воздухе пахнет валерианой…

…котика бы завести. Марте всегда нравились кошки, а отец не любил… кошки приходили на запах, обживали соседние крыши, орали и дрались, доводили до безумия цепных отцовских кобелей. А Марта втихую прикармливала их мясными обрезками.