Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– Гостеприимство дома Клавдия пресытило тебя, Юния Клавдилла? – обратился к ней Тиберий.

– Капуя – тихий спокойный город, я прошла полный курс этрусской истории, разучила новый алфавит и решила навестить своего супруга. Префект претория был настолько любезен, что по возвращении в Рим завез мне письмо Гая Цезаря.

Тиберий промолчал. Юния попыталась отломить крылышко птицы, но неожиданно лопнула застежка на фибуле, и плотная сиреневая ткань поползла вниз, обнажив точеное плечико. Юния невозмутимо придержала ее и, выхватив тонкую булавку из волос, сколола. Цезарь спрятал усмешку, увидев эти действия и то, как вытянулось лицо Калигулы.

Гай пришел на помощь супруге и подал ей крыло голубя.

– Твой отец, Клавдилла, испрашивал у меня позволения на женитьбу, – произнес Тиберий.

Глаза Юнии заблестели.

– Я рада, что отец решил обзавестись наследником. Надеюсь, его выбор пал на дочь Павла Эмилия, она скромная, порядочная девушка, ее брат – близкий друг моего супруга.

При этих словах она толкнула в бок возлежавшего рядом Калигулу.

– О, да! – подхватил тот. – Лепид – один из моих друзей.

Юния обернулась к Гаю и незаметно наградила его презрительным взглядом. Сколько можно трястись от страха, если их выходка уже всем известна, а Тиберий и не думает гневаться.

– Если дозволит мой цезарь, я сразу после завтрака уеду. Я оставила посреди дороги Ливиллу, отправившись сюда. Думаю, я успею нагнать ее на подступах к Риму.

Массивный золотой торк Калигулы своей тяжестью заставил ее согнуть шею, и Юнии пришлось сделать вид, что она преисполнена самого глубокого почтения к императору. Гай предложил всем выпить и пожелать цезарю долго здравствовать. Мальчишки засуетились, Вителлий достал лиру и красивым голосом исполнил торжественную песнь во славу императора.

– Спасибо, мои добрые сиротки. Ваше веселое общество скрашивает мое одиночество на этом благословенном острове, особенно после смерти самых близких друзей. – Тиберий казался растроганным. – Гай Цезарь, до меня дошли слухи, что твоя супруга прекрасно поет. Я хочу услышать ее голос.

– Юния с радостью исполнит любое твое желание, отец.

Клавдилла, с трудом собрав тяжелые складки самодельной туники, поднялась с ложа, грациозно поклонилась цезарю, незаметно для себя обнажив плечи, расцарапанные нашитыми золотыми цветами, и вышла из-за стола.

Ей было страшно, что в любой момент она может оказаться обнаженной перед гостями, если не выдержит булавка, цепь сизифовым камнем давила на шею, а нежное тело ныло, исцарапанное жесткими нитками занавеса.

Но она красивым жестом вынула из волос шпильки, распустив лунное золото волос, и, пока поясняла, что будет исполнять предсмертную песнь Сафо, бросившейся от любовного отчаяния в море с высокой скалы, закрепила ткань. И уже спокойно приняла лиру из рук Вителлия.

Тонкие пальцы пробежали по струнам, полилась тихая грустная мелодия, и Юния запела жалобную песню, наполненную стенаниями брошенной любовницы. Здесь звучала и надежда на счастье с любимым, и безысходность оттого, что его сердце уже принадлежит другой. Гневные слова срывались с ее уст, подобно рою разъяренных пчел, когда она проклинала соперницу, но голос тут же смягчался в призыве к возлюбленному, умоляя одуматься и вернуться к той, что безумно его любит.

В грусть песни выплеснулась и ее тоска в разлуке с Гаем, и боль вынужденных измен, и страх перед туманным будущим.

В конце последнего куплета она с силой ударила по струнам, чтобы мелодия на мгновение заглушила ее затихающий предсмертный плач, но голос опять окреп в искренних пожеланиях счастья неверному жениху, и на самой высокой ноте Юния неожиданно умолкла, тронула струны, и лира издала тихий звук, подобно волнам, что сомкнулись над головой несчастной.

Молчание воцарилось в триклинии, Тиберий долго безмолвствовал, прежде чем произнес:

– Я счастлив, несравненная Юния, что мне довелось услышать столь дивное пение. Твоя песнь осветила самые потаенные уголки моей души, вспомнилась моя драгоценная Випсания, наши счастливые дни. Спой, Клавдилла, что-нибудь веселое, чтоб душа не ныла в страданиях.

– Я рада исполнить пожелание цезаря.

И хотя плечи девушки нестерпимо ныли под грубой тяжестью ткани, шея затекла, а лира валилась из рук, Юния посмотрела на Калигулу, улыбнулась и запела песенку, любимую римлянами. На непристойных куплетах она испуганно замолкала, прикрывая рот рукой и из-под ресниц стыдливо посматривая на Тиберия, а мальчишки радостно и громко завершали припев. Постепенно все развеселились, и даже хмурое лицо цезаря озарила улыбка. Он позволил Клавдилле сесть и освежиться сладким вином. Наклонившись, Тиберий сказал:

– Мне нравится твой наряд, Юния Клавдилла. Ты не жалеешь деньги на дорогие прихоти.

Юния вежливо улыбнулось, выдернула булавку и собрала волосы:

– Повелитель позволит мне уехать сегодня в Рим?

– Да, ты уедешь, но мы должны побеседовать наедине.

Тиберий хлопнул в ладоши, все обернулись.

– Оставьте нас, мальчишки. И ты, Гай Цезарь, тоже уйди.

Юния поймала взгляд Калигулы, полный немого ужаса, и постаралась как можно спокойней улыбнуться ему.

– Ты нравишься мне, Клавдилла, – произнес Тиберий, едва они остались одни. – Ты смелая девушка! Не побоялась явиться на мой остров без дозволения, переодетой, как и в прошлый раз, преторианцем. Ты думала, я не замечу, что твой нелепый наряд сделан из испорченного занавеса?

Юния склонила голову, щеки ее запылали от стыда.

– Но не красней, глядя на тебя, я вспоминаю только лучшее, что было в моей нелегкой жизни. Я мог бы заставить тебя остаться тут со мной, запереть точно певчую птичку в клетку, но ты же улетишь, подобно легкому ветерку. Ты не создана для Калигулы, своим лицемерием он похож на раба, которого бьют палкой и заставляют улыбаться побоям. Я возвысил твоего отца, чтобы ты могла выбрать лучшего жениха империи, но ты осталась верна глупой детской любви. Неужели ты еще не распознала, что за низкое существо твой супруг? Разведись, я прошу, нет, приказываю!

Волна ненависти захлестнула Клавдиллу, она медленно подняла голову, сопротивляясь соблазну ударить отвратительного старика. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо свой гнев, обвинить в гибели семьи Калигулы и в том, что только страх перед расправой заставил Гая притворяться и лицемерить.

Но девушка спокойно ответила:

– Как прикажет повелитель. Но твое пожелание совпало с моей просьбой, ради которой я и предприняла это путешествие. Да позволит цезарь мне самой подыскать нового супруга.

Тиберий недовольно нахмурил брови, но ничего не ответил и дал ей знак удалиться. С тяжелым сердцем девушка выбежала из триклиния, сдерживая гнев, сдавивший горло. Калигула ждал ее, бледный и осунувшийся, в своей кубикуле. Она молча переоделась и увлекла его за собой в сад.