Мама Стифлера - Лидия Раевская

— Вполне.

— Тогда до встречи.

На электронных часах, висящих над дверью кабинета было одиннадцать тридцать шесть.

…Когда Костя вернулся домой, за окном уже было темно.

"Как тогда, год назад… В ноябре темнеет так рано…"

Он щёлкнул выключателем, и привычно посмотрел на стену.

И вздрогнул.

Танечки не было.

Сначала он не понял, на какую-то долю секунды в нём возникла паника, которая тут же трансформировалась в первобытный, суеверный ужас, когда он увидел на полу осколки стекла.

"Как так?! Не могла она упасть, не могла никак! Портрет на четырёх саморезах держался, не на гвозде хлипком!"

Ещё не веря своим глазам, он кинулся к осколкам, и лихорадочно стал сгребать их ладонями. Боли от порезов Костя не чувствовал.

На глянцевую щёку Тани упала капля крови, и потекла вниз…

В доме напротив на три секунды зажёгся, и быстро погас свет…

Второй звонок от Айболита раздался через две недели.

— Костя?

— Да? — ответ прозвучал вопросительно.

— Первая стадия прошла удачно.

Напряжение, державшее его в своих тисках четырнадцать дней, вдруг как-то отпустило его, выйдя через поры кожи как воздух из воздушного шарика.

— Я… Я… Я рад…

"Рад. Да какое там к чёрту рад?! Я в восторге! Господи, я счастлив! Пусть это только начало, пусть. Но теперь шансы возросли"

— Я тоже рад, поверьте.

— От меня ещё что-то требуется? Говорите прямо. Если неудобно говорить по телефону, я могу подъехать к вам туда, где мы с вами были в последний раз. Вы ведь там?

Сухое покашливание в трубке.

— Нет, сейчас там находится очень ограниченное число людей, и в моём присутствии нет необходимости. После удачного завершения первой стадии должно пройти ещё минимум две недели. Вы слышите меня? Минимум. Пока от вас ничего не требуется. Ждите звонка.

"Танечка, всё будет хорошо. Я постараюсь. И ты постарайся. Всё должно получиться…"

… И полетели дни и недели.

Костя механически, как робот, просыпался, чистил зубы, надевал костюм и пальто, и ездил на работу.

Десятки встреч и совещаний он проводил на автомате, а потом устало садился за руль, и несся туда, где целый день ждала его в одиночестве Таня.

Таня в новой рамке.

Иногда раздавались звонки с телефона, номер которого не определялся, и голос Айболита сухо, но с плохо скрываемой радостью, сообщал, что "Всё идёт хорошо". И тогда становилось легче. И с каждым таким звонком росла уверенность, что всё действительно идёт хорошо.

Идёт и закончится хорошо.

Теперь, когда Костя возвращался домой, за окном ещё было светло.

Ноябрь с запахом гари отступал всё дальше и дальше…

Приближая долгожданный июль.

За окном летний дождь смывал в канализацию остатки июньского тополиного пуха.

Он сидел за столом, и рисовал на листе бумаги маленькую девочку в платье с оборочками, и с двумя косичками.

В дверь постучали.

Он вздрогнул, и поспешно убрал рисунок в ящик стола.

— Входите.

Дверь распахнулась.

— Ко-о-стик… — раздалось с порога, и, распространяя вокруг себя горький запах духов, в кабинет вошла молодая женщина, — Ко-о-остик… Я тебе звоню третий день, а ты не берёшь трубку. Что такое? Мы с тобой поссорились? Я что-то упустила?

— Здравствуй, Аня. — Поздоровался, и одновременно попытался увернуться от поцелуя в щёку. Не успел.

Девушка улыбнулась, поигрывая ямочками на щеках, и бесцеремонно уселась на край стола:

— Что такое? Ты не рад меня видеть? Ты огорчаешь меня, Косточка.

Косточка. Когда-то ему даже нравилось это прозвище. Так его называла только Аня. Гсподи, сколько ж лет прошло с тех пор? Хотя, и не так уж много… Шесть. Или семь. В общем, меньше десяти это точно. Танечки у него тогда ещё не было.

С трудом поборов в себе желание спихнуть Аню со стола, он улыбнулся:

— Очень рад. Очень. Давно тебя не видел. Знаешь, я занят был очень. Работа-работа-работа. Может, и пропустил твой звонок, не обижайся.

Аня улыбнулась ещё шире, и кокетливо поболтала в воздухе ножкой, обутой в красную лаковую туфельку.

— Не оправдывайся, Костик. Таким мужчинам как ты — оправдываться не к лицу. Ты же всегда был таким… Уверенным в себе. Что с тобой?

— Ань, ты же знаешь…

Улыбка девушки стала вдруг скептической:

— Костя, полтора года прошло. Пол-то-ра. Год траура ты выдержал, молодец. Долго ещё бобылем ходить будешь? Тебе всего тридцать семь. Жизнь продолжается, Костя. Ты в последний раз когда отдыхал? Когда ездил куда-то? Что ты как улитка сидишь в своей раковине, и носа не кажешь? Мертвое — мертвым, живое — живым. На Тане твоей свет клином не сошёлся…

…Он даже не понял, каким образом его рука оказалась на Анином горле.

Он остановился только тогда, когда она захрипела.

— Блядь! — То ли выругался, то ли констастатировал факт, и, сжав руку в кулак, подошёл к окну, упёрся лбом в стекло, и свободной рукой ослабил узел галстука. Глубоко задышал.

Потом обернулся.

Аня сидела на полу, держась руками за горло, и кашляла.

Он молча наблюдал за тем, как меняет цвет её лицо. С красного на молочно-белый.

Кашель утих.

— Всё? — Спросил он, и его щека нервно дёрнулась.

Аня медленно поднялась с пола, не сводя с него глаз. В её взгляде читалась целая гамма чувств. От страха до презрения.

— Тебе надо лечиться, Костя. Ты реально поехал головой. Тебе нельзя находиться в обществе нормальных людей.

— Так не находись. В моём обществе. Я тебя не звал.

Видно было, что шок уже позади. Анины щёки стали розоветь.

— Мне говорили, что ты после её смерти с катушек съехал. Я не верила. Я, наверное, одна только и не верила…

— А теперь?

— Теперь? — Аня посмотрела в окно, и задумалась, поглаживая своё горло, — А теперь верю. Ты стал другим, Костя. С тобой страшно.

— Страшно? Вот и не звони. И всем тем, другим, тоже передай, что Власов съехал с катушек. Власов страшным стал! У-у-у-у-у-у! — он взвыл, и поднял над головой руки, — Страшно? То-то же. Вот пойди, и расскажи всем. Быстро!

Аня посмотрела на него с жалостью:

— Никому я ничего не скажу. Потому что… А это уже и неважно почему. Прощай, Косточка. И старайся держать себя в руках. В следующий раз на моём месте может оказаться не тот человек… Дурак ты.

Он не стал провожать Аню глазами. И одновременно со звуком захлопывающейся двери раздался звонок.

Номер не определён.

Трясущимися руками он схватил трубку, и постарался выровнять дыхание:

— Слушаю.

— Костя, три недели беременности. Пока всё хорошо.

У него перехватило дыхание, и он схватился рукой за горло.

Как Аня.

— Костя, вы меня слышите?

Он сглотнул слюну, и хрипло ответил:

— Да. Я вас слышу. Спасибо.

В трубке возникла пауза. Словно на том конце раздумывали: положить трубку сейчас, или добавить к сказанному ещё что-то. Потом раздался голос:

— Если вам интересно посмотреть на результаты УЗИ, можете приехать через час по известному вам адресу.

Не успев даже обдумать ответ, его язык самопроизвольно выпалил:

— Я еду!

— Хорошо. Ждём вас.

Отбой.

Часы показывали два часа дня.

На деревянном кресте лежали жёлтые листья. Жёлтые-желтые. Чистые, без единого пятнышка.

"У тебя сарафан такой был, помнишь? Жёлтый. Ты в нём как девочка была… Маленькая"

Рука не поднималась почему-то взять — и смахнуть эти листья на землю.

"Пусть лежат. Красиво"

Памятник пока не ставили. Место, говорят, плохое, глинистое. Земля долго оседает. Второй год песком поднимаем каждые полгода. А всё как не приеду — крест в землю уходит по самую табличку…

Фотографию тоже бы заменить нужно. Эта выцвела за лето. Глаза у неё карие были. Как у Бэмби из диснеевского мультика. А на фотографии серые. Это от солнышка. Выгорели…

— Ну вот… Пришёл я, Тань…

И молчу стою.

Странно всё как-то. Как не к ней пришёл. Слова приходится выдумывать-выдавливать. А совсем недавно — сами откуда-то рвались… Может, оно так и надо. Может, и к лучшему это.

Я молчу, и она молчит. Только листья жёлтые лежат на кресте как солнечные зайчики.

— Тань, ты прости меня, прости…Мне тяжело говорить, но сказать надо… Я, наверное, в последний раз прихожу, Тань. Я не бросаю тебя, нет. За тобой тут присмотрят, я уж договорился. Скоро, совсем скоро мы с тобой снова будем вместе. Рядом, как раньше. И я не хочу даже вспоминать… Чёрт… В марте ты уже… Уже… Как это назвать-то, Господи? Вернёшься. Маленькая Танечка. Девочка с карими глазами… Мы же оба этого хотели. И у нас всё получилось. Назови это как хочешь: чудо, Божья помощь, неимоверная удача… Без разницы. Главное, что всё почти получилось.

Я оторвал взгляд от листьев-зайчиков, и посмотрел ей прямо в глаза. Таня смотрела на меня серьёзно. Хотя, может, и показалось. Может, и не смотрела она на меня вовсе. Или не на меня смотрела. Я выдавил из себя улыбку. Такую, которую выдавливают из себя родственники неизлечимо больного человека, скрывая от него диагноз: