Мареновая роза - Стивен Кинг

Скрип шагов по крошащимся каменным ступенькам. Спустя мгновение шаги стали сопровождаться гулким эхом, и Билл догадался, что Норман вошел внутрь здания, которое темнокожая женщина назвала храмом. Он понял еще, что приступ кашля, к счастью, прошел, так и не начавшись.

Он крепче прижал к себе женщину в голубом платье, наклонил голову и прошептал ей на ухо:

— Что нам теперь делать?

— Ждать, — защекотал его ухо ответный шепот.

2

Неприятное открытие, заключавшееся в категорическом нежелании маски сниматься с лица, здорово испугало Нормана, но прежде, чем страх успел перерасти в панику, заметил неподалеку в траве предмет, от вида которого мысли о маске начисто улетучились из головы. Бегом преодолел небольшое расстояние и опустился на колени возле этого предмета. Поднял свитер, повертел в руках и со злостью отшвырнул в сторону. Подобрал куртку. Все верно, куртка, которая была на ней. Мотоциклетная куртка. У мальчика есть самокат, и они, по-видимому, совершили прогулку. Она сидела у него за спиной, потираясь промежностью о его задницу. «Куртка великовата, — отметил он автоматически. — Наверное, дружок одолжил ей одежку на время». Его вывернуло от ярости, и, плюнув в сердцах, он зашвырнул куртку в траву и поднялся во весь рост, дико озираясь по сторонам.

— Сука, — пробормотал он. — Сучье отродье. Воровка.

— Норман! — донесся из темноты ее крик. И на секунду у него перехватило дыхание.

«Близко, — подумал он, — святое дерьмо, совсем близко, очевидно, она в этой хижине».

Он оцепенел, застыв в полной неподвижности, ожидая, не крикнет ли она еще раз. Через несколько секунд так и случилось. — Норман! Я здесь, внизу!

Его руки потянулись к маске, но не для того, чтобы попытаться сорвать ее; в этот раз он нежно погладил резиновую кожу бычьей морды.

— Viva el toro, — буркнул он под маской и пустился вниз по склону холма к развалинам. Ему казалось, что он видит ведущие в том же направлении следы — примятые или сломанные стебельки высокой травы в тех местах, где, возможно, ступала ее нога, — но при тусклом лунном свете трудно судить наверняка.

Затем, словно в подтверждение правильности избранного им курса, зазвучал ее издевательский, сводящий с ума крик:

— Я зде-е-есь, внизу-у-у-у-у-у-у, Норман!

Как будто она больше не боится его; как будто она не в состоянии дождаться, пока он спустится к ней. Мерзавка!

— Оставайся на месте, Роуз, — произнес он. — Главное, никуда не исчезай, слышишь?

Служебный полицейский пистолет все еще торчал из-за пояса брюк, но теперь он не занимал в планах Нормана важного места. Трудно сказать, разрешается ли стрелять в галлюцинациях, а если да, то к каким последствиям это может привести, и он отнюдь не горел желанием выяснять это. Он намерен поговорить со своей бродячей Розой в более интимной обстановке, для которой пистолет является слишком грубой деталью.

— Норман, в маске ты выглядишь настоящим кретином… Я больше не боюсь тебя, Норман…

«Все чувства преходящи, стерва, — подумал он, — в чем ты убедишься очень скоро».

— Норман, ты идиот…

Ну да ладно, может, она уже не в здании, вероятно, Роуз уже выскочила с другой стороны. Какая, впрочем, разница? Ей вздумалось устроить с ним бег наперегонки по пересеченной местности? Если она считает, что обгонит его, то ее ждет пренеприятнейший сюрприз. Последний сюрприз в ее жизни.

— Какой же ты дурак… неужели ты действительно думал, что сумеешь поймать меня? Глупый старый бык!

Он взял немного правее, старясь двигаться тихо, напоминая себе, что не стоит производить шум, как — ха-ха — бык в посудной лавке. Задержался на минутку перед первой потрескавшейся ступенькой лестницы, ведущей к входу в храм (так вот что это за избушка; все понятно, это храм вроде тех, что фигурируют в греческих мифах, сочиненных праздно шатающимися мужиками в свободное от совокупления, пьянства и войн время), и окинул строение внимательным взглядом. Вне всякого сомнения, тут давно не ступала нога человека, и храм постепенно превращался в руины, однако у него не возникло неприятного чувства — наоборот, мрачные стены храма показались ему знакомыми, как стены давно забытого родного дома.

— Норррма-а-аннн… ты уже не хочешь поговори-и-и-и-ить со мной?

— Как же, как же, обязательно поговорю, — пробурчал он. — Поговорю, как же, обязательно поговорю с тобой начистоту, падаль.

Краешком глаза он заметил в спутанной высокой траве справа от ступенек какой-то предмет: прячущееся в сорняках большое каменное лицо, глупо уставившееся в ночное небо. Пять шагов привели Нормана к сброшенному идолу, и секунд десять или больше он смотрел не отрываясь в каменное лицо, проверяя и перепроверяя, действительно ли видит то, что видит. Зрение не подвело. У огромной головы, валяющейся в траве, было личико дражайшего нормановского папочки; слепые глазки сверлили бесстрастный круг луны.

— Эгей, старый хрыч! — произнес он почти нежным тоном. — Ты-то что здесь делаешь?

Каменный папаша промолчал в ответ, зато раздался крик Роуз:

— Норман! Сколько же можно ждать, мать твою? Почему ты такой МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ? Норман!

«Ну и язычку научилась она у своих подружек! — заметил бык, с той лишь разницей, что теперь его реплики звучали в голове у Нормана. — Ей повезло, повстречалась с великими людьми, никаких сомнений — они полностью изменили ее жизнь».

— Сука, — произнес он гортанным дрожащим голосом. — Ах ты, сука!

Он порывисто отвернулся от каменной рожи, попутно подавляя в себе желание плюнуть в нее, как плюнул на кожаную куртку… или расстегнуть джинсы и помочиться на отцовскую физиономию. Не самое подходящее время для игр. Он поспешил по растрескавшимся ступенькам к темному входу в храм. Каждый раз, когда ступал на камень, молния пронзительной боли обжигала ногу, взметаясь по позвоночнику и отдаваясь в челюсти. Казалось, лишь благодаря маске челюсть держится на своем месте: от боли хотелось орать. И пожалел о том, что не прихватил с собой лекарства из черно-белого полицейского «чарли-дэвида».

«Как она осмелилась на такой поступок, Норми? — прошептал слабый голос в его сознании. Похоже, вопрос задал отец, хотя Норман не мог припомнить, чтобы тот разговаривал таким неуверенным и обеспокоенным тоном. — Как, черт побери, осмелилась? Что с ней случилось?»

Он помедлил, занеся ногу над верхней ступенькой; все лицо саднило, нижняя челюсть болталась, как незакрепленное автомобильное колесо.

«Не знаю и знать не хочу, — огрызнулся он. — Но я скажу тебе одну вещь, папуля, — если, конечно, это ты, когда я до нее доберусь, то сделаю так, что горько пожалеет о своей безрассудности. Клянусь, пожалеет об этом».

«А ты уверен, что хочешь попробовать?» — не унимался призрачный голос, и Норман, уже было двинувшийся вперед, озадаченно остановился и склонил голову набок, словно прислушиваясь.

«Знаешь, мне кажется, что можно поступить умнее, — продолжал голос. — Разумнее было бы признать ничью. Понимаю, звучит неприятно, но ради твоего же блага хочу высказать свои соображения, Норми. Если бы штурвал сейчас находился в моих руках, я сию секунду повернул бы его в противоположную сторону и вернулся туда, откуда пришел. Потому что здесь все неправильно. Тут все перепутано так, что сам черт ногу сломит. Не знаю, что это за место на самом деле, но чувствую — чистейшей воды ловушка, И если ты сделаешь опрометчивый шаг и дверь западни захлопнется, у тебя возникнет гораздо больше поводов для беспокойства, чем разболтавшаяся челюсть или маска, которая не желает отдираться от лица. Почему бы тебе не плюнуть на все и не отправиться восвояси? Проверить — вдруг удается вернуться назад в ее комнату? Может, лучше так и сделать и дождаться ее там?»

«Ты забываешь про них, папочка, — возразил голосу Норман. Его до глубины души потрясла настойчивость отцовского монолога, однако он не хотел признаться себе в этом. — Спустя какое-то время туда заявятся копы: и мне не сдобровать. Они изрешетят меня прежде, чем успею уловить запах ее духов. А еще она послала меня… Я не уйду, потому что она превратилась в проститутку. Это видно даже по ее манере речи».

«Да наплюй ты на ее манеру речи, идиот! — взорвался отцовский голос. — Если она испортилась, брось ее, и пусть догнивает на земле вкупе со своими подружками! Может, еще не поздно отойти от вулкана на достаточное расстояние, чтобы выброс распаленной лавы не угодил тебе в лицо».

Сам того не желая, он задумался над отцовскими доводами, а затем поднял взгляд и прочел надпись, высеченную на камне над входом в храм.

«ЖЕНЩИНА КРАДУЩАЯ КРЕДИТНУЮ КАРТОЧКУ МУЖА, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НА ЖИЗНЬ».

Сомнения рассеялись. Он не станет больше слушать скулеж папочки, только и умеющего, что щупать детские гениталии. Норман вошел в зев дверного проема и углубился в темноту храма. Темно… но не настолько, чтобы ничего не видеть. Через узкие окна внутрь прорывались мощные, словно состоящие из серебристых блестящих пылинок, лунные лучи: освещая развалюху, пугающе похожую на церковь в Обрейвилле, которую боготворили Роуз и ее родственники. Ой зашагал по сугробам шуршащих мертвых листьев, а когда стая летучих мышей с писком закружила над головой, едва не цепляя Нормана крыльями, хлопнул в ладоши и отмахнулся от них?