Время скорпионов - D.O.A.

— Мне правда неловко за случившееся. И за вчерашний вечер. Это плохое объяснение, я знаю, но в последнее время я не совсем в себе… В общем, в таких случаях я имею обыкновение замыкаться. Что никак не облегчает общения с окружающими.

— Я тоже немного взвинчена. Трудный период.

— Да, в праздники всегда трудно.

Оба погрузились в свои мысли.

Амель поспешила вернуться к снимку:

— А кто остальные?

— Бывшие друзья.

— Такие ли уж «бывшие»? Значит, хорошие друзья, раз у тебя нет никакой другой фотографии, даже твоих…

Сервье промолчал.

— О, прости, я…

— Пойду приму душ.

Остаток дня прошел в том же духе, в относительной тишине, иногда становящейся тягостной, что способствовало самоуглублению. Амель приняла решение завтра же вернуться домой. Она поняла, что пустилась в авантюру, не зная, чего от нее ждет. То есть попросту бежала от ситуации, которой пока не готова была сопротивляться. Жан-Лу не может ей помочь. Молодой женщине казалось, что она нашла в нем терпеливого собеседника, умеющего слушать, не осуждая. Но теперь она видела, что эти достоинства ему не свойственны. Он просто оказался не способен к общению. Он был скрытен. И не слишком отличался от Сильвена, такого милого до свадьбы, или Ружара, чье поведение изменилось после того, как…

Сервье уже несколько минут наблюдал за своей гостьей. Она не притронулась к еде.

— Что, невкусно?

Амель резко выпрямилась:

— Нет. Просто… Я не голодна. — Она не любила, когда ее заставали врасплох. — Твои родители… — Она осеклась. — Какая я бестактная, прости.

Жан-Лу встал, чтобы убрать свою пустую тарелку.

Чувствуя все большую неловкость, Амель наконец решилась попросить, чтобы утром он проводил ее до ближайшей станции. Она задумалась, не зная, с чего начать, и прислушивалась к его шагам, пока звуки не прекратились. Амель спиной ощущала его взгляд.

Прошла целая вечность, прежде чем он заговорил:

— В первое Рождество без них я был вдали от дома, с одним типом, которого едва знал. — Его голос звучал тихо, неуверенно. — Мой тогдашний шеф пытался уговорить меня остаться, но я отказался. Я был ничем не связан. Человек, имеющий семью, скучал бы на моем месте. К тому же я не хотел снова оказаться в родительском доме. Я и возвращался-то туда после несчастья всего два раза. Сразу, а потом гораздо позже, только для того, чтобы подписать договор о продаже и убедиться, что ничего не осталось.

Сервье включил воду, сполоснул руки. Амель боялась пошевелиться, чтобы не прервать его исповеди.

— Так вот про то удивительное Рождество. Весь вечер я бодрился, твердя себе, что время лечит. Тогда я был полным идиотом. — Он оставался за ее спиной, очевидно, чтобы справиться с волнением. — Мои родители были убиты в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июля восемьдесят восьмого года одним придурком, ехавшим по встречной полосе с выключенными фарами. Они возвращались после ужина с друзьями. Никто так никогда и не узнал, что взбрело в башку тому водиле. Кто знает, может, курсант летной школы, пожелавший испытать свой «талант»? Он умер на месте, как и моя мать. Отец скончался ранним утром в больнице. — Молодая женщина хотела что-то сказать, но он удержал ее. — В тот день я был далеко, и со мной нельзя было связаться. День парашютных прыжков с приятелями. — Он как-то особенно произнес «с приятелями». — Мой отец как раз только что умер, когда… — Жан-Лу умолк.

— …была сделана эта фотография?

— В то время мне надо было кое-что доказать себе, убедиться, что я, как бы это сказать, не слишком осторожничаю. На этой фотографии у меня ведь и правда вид счастливого дурачка? Я приехал только на третий день. Врачи не позволили мне даже подойти к мертвой матери, только к отцу. Несмотря на то что он был закрыт простыней, я понял, что ему ампутировали обе ноги. Наверное, чтобы вытащить из автомобиля. — Сервье вздохнул. — Я даже не плакал. Просто почувствовал себя обозленным и абсолютно опустошенным. Меня как будто мгновенно лишили всякой способности чувствовать, вот так. — Он щелкнул пальцами. — Злость в конце концов прошла, тот козел ведь тоже умер. А вот от одиночества я так никогда полностью и не смог избавиться. Со временем оно даже сделалось для меня удобным.

Амель тоже испытывала потребность высказаться:

— В последнее время я как-то пренебрегала общением со своими родителями. Несмотря на все их недостатки, я знаю, что, если понадобится, они всегда окажутся рядом. На самом деле мне с ними повезло. Я старалась держаться на расстоянии от них, но это принесло больше горя, чем я думала. Хотя есть и польза. И только теперь я начинаю понимать, как мне будет не хватать их, когда их не станет. Не хочу даже думать, что я буду делать…

— Все как-то справляются.

Только услышав над самым своим ухом голос Сервье, молодая женщина поняла, что бессознательно говорила вслух.

Он присел возле нее и пристально смотрел куда-то в невидимую даль.

— У нас была небольшая семья: мои родители и я, ни брата, ни сестры, но все же мы всегда умудрялись ненавидеть друг друга. И всего пара друзей, которых я со временем потерял из виду. — Короткий смешок. — Я всегда легко знакомился с людьми, а вот чтобы сохранить их дружбу, нет, это мне не удавалось. — Он почувствовал, что Амель повернулась к нему, но не пошевелился. — Всю жизнь я ищу себе оправдания, иногда успешно, чаще не очень.

Губы Амель коснулись его щеки.

— Спасибо.

— За что?

— Что приехала. — Прежде чем подняться, Жан-Лу на миг опустил голову. — Пойду за дровами, надо затопить на ночь.

30.12.2001

Амель прочла на указателе название «Сен-Прива-д’Алье», и вскоре они увидели городок, взобравшийся на нависающий над ущельями Алье скалистый выступ. Ехали недолго. По покатой улочке, застроенной домами из старого камня, внедорожник спустился к центру деревни и остановился у въезда на главную площадь. Вокруг нее теснились несколько лавок, церковь с внушительной колокольней и последний, еще обитаемый остаток старинной крепости. Было воскресенье, служба закончилась, и под колокольный звон из церкви выходили верующие. Они недоброжелательно уставились на проходивших мимо чужаков.

Особенно на девушку.

Пораженная такой неприкрытой враждебностью, Амель остановилась. Сервье прошел дальше, но замедлил шаг, чтобы подождать ее. Она двинулась за ним, а он, будто ничего не произошло, направился к пекарне.

Амель была готова забыть об этом эпизоде, но, войдя в лавку, замерла при виде других посетителей. Она почувствовала в них ту же агрессивную подозрительность, с какой ее встретили возле церкви. Стоило ей появиться, как в помещении внезапно возникло напряжение, все повернулись и надолго уставились на нее. Жан-Лу, разумеется, тоже это заметил, но снова предпочел промолчать.

В отчаянии молодая женщина выскочила из лавки. Через несколько минут ее спутник присоединился к ней на улице и тоном, не допускающим возражений, предложил выпить кофе в деревенском баре. Он знаком с хозяином, он очень «славный».

Пти Пьер,[246] как назвал его Сервье, суетился за стойкой пустой в это время «Старой корчмы». Мужчины тепло поздоровались, словно расстались только вчера, и Пьер, низкорослый сухощавый и любезный тип лет шестидесяти пяти-семидесяти, настоял, чтобы его познакомили с Амель, после чего друзья углубились в беседу, из которой журналистка очень скоро оказалась исключенной. От нечего делать она принялась разглядывать стену позади барной стойки. Ряды бутылок с алкоголем, вымпелы, старая реклама на жести, а в конце стойки небольшая витрина.

Подойдя ближе, Амель обнаружила в ней несколько сувениров, военное происхождение которых не оставляло никаких сомнений. Красный берет с металлическим значком в форме крыла с продолжением в виде руки, вооруженной мечом, на фоне морского якоря. Рядом с головным убором статуэтка, изображающая ангела, поражающего змею, с надписью на пьедестале: «Ст. сржт.[247] П. Мартоне — сент. 1968». Бархатная коробочка с орденом в виде выцветшей красной ленты с тремя белыми вертикальными полосками над двумя звездами, расположенными одна под другой: одна поменьше, с пятью лучами, из бронзы, а другая с четырьмя лучами и символическим изображением Республики. Несколько старых черно-белых фотографий солдат на фоне пустыни.

На одной из них, позади троих мужчин во французской военной форме, Амель разглядела пленных. Их позы, связанные за спиной руки и то, что они лежали на земле, не оставляло никаких сомнений. Они были одеты по-арабски. Ей показалось, что у одного из пленников, повернувшегося к объективу, лицо в крови. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть, внезапно отпрянула и, не сказав ни слова, вышла из бара.

Когда Сервье наконец появился, она бродила возле «лендровера» и, прежде чем он успел что-нибудь сказать, попросила его поскорее уехать.