Время скорпионов - D.O.A.

23.12.2001

Камель вкатил во двор возле своего заброшенного гаража большой металлический мусорный бак. Двор был зажат между высокими глухими стенами задних фасадов соседних домов и совершенно пуст. Через некоторое время Камель вернулся с пластиковым мешком, перекинул его содержимое в бак, залил бензином и поджег. В небо сразу поднялись клубы черного жирного дыма. Чтобы его вчерашняя одежда хорошо горела, он пошуровал в баке куском арматуры.

Продолжая следить за огнем, он вставил в мобильный телефон микросхему, которую утром ему передал Фарез. Кроме того, он получил от сообщника последние устные инструкции, поступившие через Неззу от предыдущего звена. Harjih, если читать наоборот. Hijrah, хиджра. Событие произойдет в две тысячи втором году, то есть в тысяча четыреста двадцать третьем по мусульманскому календарю. Включенный телефон потребовал ввести ПИН-код. Ксентини набрал 3241. Спустя несколько секунд раздался сигнал, сообщивший, что пришла эсэмэска, 23.12.01 10:14 «Зеленый» — Арно 196-33.

Зеленый. Операция подтверждена во второй и последний раз.

Камель вздохнул. Он и сам не знал, с облегчением или разочарованием. Дальше ему давались указания относительно того, где и когда он должен взять то, чего ему недостает. Он бросил взгляд на бочку: одежда почти догорела. Но он хотел быть совершенно уверенным, сходил за деревяшками для растопки и подкинул в огонь. Новое орошение бензином: огонь разгорелся еще лучше. Ксентини вынул микросхему, разломал ее надвое и вместе с телефоном бросил в костер. Затем еще немного пошуровал импровизированной кочергой и ушел. У него еще много работы.

Амель проснулась поздно. Она находилась не то чтобы в совершенно незнакомой, но все же в не слишком привычной комнате, и ей понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить цвет обоев и мебели своей детской. Она у родителей. Вместе с осознанием этого факта в ее памяти всплыли детали вчерашнего дня. Очередная, энная размолвка с Сильвеном. На этот раз вызванная совершенным каждым из них открытием: она по-прежнему принимает противозачаточные средства, а он просматривает ее электронную почту. Оба разозлились, стали кричать, и молодая женщина наконец нашла в себе силы довести до завершения план, изложенный матери две недели назад: оставить мужа. Крики и слезы, вновь ненадолго затеплившаяся нежность ничего не изменили: около полуночи она оказалась в такси по дороге в Ле-Плесси-Тревиз, к дому умирающих от тревоги родителей.

Мысль об этом заранее продуманном уходе вызвала в ней угрызения совести. Амель сомневалась: теплые воспоминания не желали полностью уступить место горечи последних месяцев. Бывали и очень светлые моменты, и сложные, не зависящие от них обстоятельства, и ошибки с обеих сторон. Но она с облегчением понимала, что больше не надо лгать ни мужу, ни самой себе. Не надо отступать со своих позиций. Пока эти мысли укладывались у нее в голове, она схватила мобильник и включила его. Он пикнул раз десять, показав три голосовых сообщения: Сильвен, Сильвен и… снова Сильвен. С каждым разом его голос становился все более осипшим. В ее ушах звучала его печаль. В последнем сообщении он плакал. Он любит ее. Он на все готов. Он не хочет потерять ее. Она ему нужна.

Амель с трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Она уничтожила послания мужа, долгим взглядом посмотрела на телефон, рассердилась на себя, что думает о том, другом, как раз сейчас не дающем о себе знать. Никаких писем, никаких звонков. И набрала номер Сервье. Амель знала его наизусть: за последние две недели она неоднократно пыталась ему дозвониться. И никогда не говорила после короткого сигнала. Сработал автоответчик. Тишина.

— Я от него ушла. — Она разъединилась.

Карим томился на заброшенной ферме в какой-то глухомани, а воображение рисовало ему картины последних часов операции. В первую ночь он просто спал, на сей раз спокойно, ощущая удобство внушающей доверие обстановки. Жестокость содеянного им потревожила его сон только вчера, в комплекте с чувством вины — его миссия провалилась — и угрызениями совести. Убивать ему было не впервой, но прежде все происходило на театре военных действий и действовал он против вооруженных солдат. Как бы Феннек ни уговаривал себя, что континентальная Европа находится в рамках некой военной спецоперации, это нисколько не притупляло чувств, испытываемых им с тех пор, как он лишил жизни трех человек. Даже если, когда они пришли за ним, ими, возможно, двигали не самые дружеские чувства.

Карим вспоминал, какое лицо было у Мохаммеда в тот момент, когда его настигли пули. Он будто бы снова видел недоумение в его взгляде, но не только. Было что-то еще. И единственное слово, пришедшее Кариму на ум, чтобы назвать это что-то, было «освобождение». Как будто смерть позволила исламисту покинуть мир, картина которого, по всей видимости, его больше не прельщала и меркла перед упованием имама на лучшую загробную жизнь. Это знание не слишком помогало Феннеку, а лишь усиливало его тревогу.

Если Карим был волен в своих перемещениях по приютившей его ферме, то покинуть ее он все же не мог. За его прогулками по окружающему дом и обнесенному оградой парку постоянно наблюдали двое «надзирателей». Всего он насчитал восемь охранников. Сменяя друг друга, они дежурили по четверо, следили за домом и его гостями. Высокая глинобитная стена окружала сад, примыкающий к главной постройке, где все и проживали. Все было под контролем. Камеры внутри и снаружи, датчики движения, загорающиеся яркими прожекторами, стоило кому-нибудь пройти поблизости, и система сигнализации, оснащенная зондирующими лучами, реагирующими на движущийся объем и вибрацию.

Военная разведка еще до конца не разобралась со своим агентом и старалась держать его под рукой.

Он подошел к кованым стальным воротам — единственному отверстию в глухой стене, через которое можно было видеть, что происходит снаружи. За решеткой по обе стороны подъездной дороги тянулся лишенный листвы лес, почти сплошным кольцом обступивший главное здание и службы. Кроме юго-востока, где до самого горизонта простирались лежащие под паром поля. Карим видел их из своей комнаты на третьем этаже и сориентировался по робким проблескам солнца.

Мысль покинуть это место завладела уголком его сознания со вчерашнего дня, когда он понял, что не может сам открыть окно в своей комнате, так как оно заперто. Если ему все же удалось бы без помех спуститься, там его ждала бы встреча с обученными собаками, которых каждый вечер спускали с цепи.

Феннек повернул назад. Когда он поднимался по ступеням крыльца, за его спиной раздался звук мотора. Сопровождающий не удивился, — похоже, он ждал этого визита. Створки ворот автоматически раскрылись, и в парк въехал серый легковой автомобиль.

Карим посмотрел на часы: было пятнадцать ноль четыре.

Машина остановилась. Из нее появился улыбающийся Луи. Пришло время разбора полетов.

24.12.2001

Смертельный рейв. Наркотики. — Многие сотни молодых людей собрались в пятницу вечером в Компьенском лесу на рейв-парти. Во второй половине дня в воскресенье под одним из автомобилей был обнаружен зарезанный мужчина около тридцати лет. По словам следователей, возможно, речь идет о смерти, связанной с наркотиками. Жертва, имя которой в интересах следствия пока не сообщается, уже была известна полиции, поскольку проходила по многим делам, имеющим отношение к обороту наркотических веществ.

«Антирейверское» законодательство до сих пор почти не применяется. — Несмотря на появление газеты «Журналь офисьель», следящей за парламентским голосованием 15 ноября 2001 года, раздел «Праздничные сборища музыкального характера» Закона об общественной безопасности до сих пор не вынесен на рассмотрение Государственного совета…

24.12.01. Рождество — …

В резком свете лампы над изголовьем Камель смотрел на свою трясущуюся от напряжения правую руку. Он был гол, в поту, и все, что у него еще оставалось от достоинства, хлюпая, утекало между пальцами. Он задумался о своей неудаче в Булонском лесу и ощутил одиночество. Несколько лет тому назад он, всегда бывший светским человеком, регулярно отмечал Рождество с женой и детьми, чтобы доставить им радость и сделать французские подарки — объект всех их вожделений. В праздничном вихре рождественского вечера он всегда находил в себе силы трахнуть жену, думая о тех, с кем он встретится ранним утром в квартире, которую специально снимал в Алжире, возле базара Триоле.

Все, что было ему дорого, находилось за сотни километров и, возможно, навсегда стало недостижимым. Он боялся, что уже никогда не сможет вернуть его. Вот уже пять лет Ксентини не видел своих ребятишек. Когда начались его невзгоды, мать забрала детей. Не могло быть и речи не только о том, чтобы прикоснуться к ним, но и в последний раз увидеть их хотя бы издали.