Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для праздного препровождения времени имелась биллиардная комната, которую любил хозяин. Вечером, после чая, семья вместе с постоянными жильцами — Иостом до его женитьбы на племяннице Марии Петровны (в чём Фет принял большое участие, склонив богатую купеческую семью Щукиных на брак со швейцарцем неясного происхождения и скромного по её меркам достатка), его матерью, поселившейся в Воробьёвке, подолгу гостившим у дядюшки Петей Борисовым и Петром Шеншиным, когда он между приключениями проживал у брата, — раскладывала пасьянсы. Часто бывали гости — Боткины, оставшиеся старые друзья (так, июнь 1879 года по настойчивому приглашению Фета провела в Воробьёвке Александра Львовна Бржеская). Наезжал кое-кто из соседей-помещиков, чаще других — Павел Николаевич Каратеев, очень нравившийся Фету своей практичностью и скромностью и не чуждый отвлечённых интересов.
Занятие хозяйством сводилось в основном к бухгалтерии, строгому учёту, которому Фет с первых лет супружеской жизни придавал большое значение. Постепенно он «привык вести хозяйство из кабинета, из которого в подзорную трубу случайно мог видеть всё происходящее даже на отдалённом конце имения, чуть не однажды в год проверяя ход дела в такую пору, когда упущение было ещё поправимо»521.
Центром этой жизни стал уютный кабинет на третьем этаже, быстро оказавшийся заваленным бумагами и книгами. Из него открывался красивый вид, хозяин мог проводить в нём сколько угодно времени даже в горячие для сельскохозяйственных работ дни. Какими интеллектуальными занятиями это время заполнить? В поэзии Фет видел не труд, оправдывающий хозяйственное бездействие, а скорее досуг. В воробьёвский период он написал немало «безделок», стихотворений «на случай», шутливых экспромтов. Зато перевод какого-нибудь большого и желательно философского сочинения показался ему вполне достойным интеллектуальным аналогом сельского труда. Что это могла быть за книга, подсказал ему недавно обретённый преданный поклонник и друг Николай Николаевич Страхов.
Известный критик, публицист, опытный журналист, соратник Достоевского по журналам «Время» (из-за неосторожной статьи Страхова о Польском восстании «Роковой вопрос» журнал был закрыт в 1863 году) и «Эпоха», недолго редактировал «Отечественные записки» (до того, как они попали под власть Некрасова и Елисеева) и «Зарю», но к 1873 году отказался от активной журнальной деятельности и поступил на службу библиотекарем юридического отдела Императорской публичной библиотеки. С 1874 года Страхов был членом Учёного комитета Министерства народного просвещения, в этой должности рецензировал естественно-научные книги, а свободное время посвящал научной работе — писал и издавал брошюры по естественно-научным, философским и политическим вопросам. В августе 1871-го состоялось его знакомство с Львом Толстым. Вскоре Страхов стал не только собеседником писателя, но отчасти и сотрудником: в следующем году помогал ему в издании знаменитой «Азбуки».
Фет познакомился со Страховым во время гощения у Толстых в Ясной Поляне летом 1876 года, и тот сразу вызвал его симпатию. В одном из первых писем новому корреспонденту, в ноябре 1877-го, он признавался с простодушной откровенностью, которую начал в себе культивировать: «Я открыл в Вас кусок круглого, душистого мыла, которое не способно никому резать руки и своим мягким прикосновением только способствует растворению внешней грязи, нисколько не принимая её в себя и оставаясь всё тем же круглым и душистым плотным телом»522. Страхов счёл это комплиментом и был польщён.
Поэта привлекли его сдержанность и отзывчивость, готовность спокойно принимать разногласия, терпимость, особо важные в отношениях с людьми, склонными к резким, однозначным суждениям, каким был он сам. Страхову была присуща редкая способность любоваться человеком при разных проявлениях его темперамента, даже в тех случаях, когда тот говорил что-то задевающее. Ему действительно нравился Фет — и именно тем, чем тот и хотел нравиться, что Страхов называл «неподдельностью», то есть отсутствием «фразы», и о чём он искренне писал поэту: «Вы для меня человек, в котором всё — настоящее, неподдельное, без малейшей примеси мишуры. Ваша поэзия — чистое золото, не уступающее поэтому золоту никаких других рудников и россыпей»523. Несмотря на кое-какие расхождения, Страхов уважительно относился к Фету-мыслителю, никогда не пытался, подобно Тургеневу, его высмеять, но был готов серьёзно обсуждать даже такие идеи, которые могли казаться ему «завиральными». Даже критику (например, когда он не советовал печатать какой-нибудь текст, считая его неудачным) Страхов выражал в уважительной форме, не забывая подчеркнуть достоинства в отвергаемом труде. Видимо, в этом проявлялся редакторский опыт работы с авторами.
Всё это было особенно важно потому, что философские и общественно-политические взгляды друзей не совпадали. Общей была неприязнь к нигилизму — Страхов принимал активное участие в борьбе с радикализмом и неоднократно становился объектом осмеяния и резкой критики со стороны тех же нигилистских журналов, которые травили поэта. Однако Фету были чужды те позиции, с которых его новый друг нападал на нигилизм. Считавший себя учеником старого приятеля Фета Аполлона Григорьева, сотрудник Достоевского, горячий поклонник трудов Н. Я. Данилевского, предвосхитившего многие историософские идеи трактата «Россия и Европа», Страхов публично отстаивал позиции «почвенничества» — своего рода правого славянофильства, а русский радикализм трактовал как зловредное последствие тлетворного влияния Запада на здоровое национальное начало; итоговый сбфрник его «антинигилистических» статей (первое издание вышло в 1882 году) получил название «Борьба с Западом в нашей литературе». Фет же ещё с университетских времён относился к полемике западников и славянофилов, бывшей тогда в самом разгаре, равнодушно и как минимум иронично, будучи скорее умеренным западником. Славянофильская вера в богоизбранность русского народа, в преимущества простонародья перед образованным сословием и тем более любовь к общине были ему чужды.
Более близки были их взгляды по философским и естественно-научным вопросам. Знакомство поэта с философским творчеством Страхова началось с книги «Мир как целое. Черты из науки о природе», вышедшей в 1872 году, где наука признавалась высшим источником познания. Его «правый», консервативный позитивизм (Страхов не делал революционных выводов, как последователи Писарева и Чернышевского) был Фету симпатичен и соответствовал его собственному своеобразному, так сказать, стихийному позитивизму сельского хозяина и поэта, любящего природу, окружающий мир в его вещности и не мыслящего духовного вне телесного. У Страхова можно было найти подтверждение любимой мысли Фета, что красота в природе есть внешнее проявление пользы, целесообразности. К тому же
