Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уважение к Страхову как к учёному и знатоку философии и подвигло Фета обратиться именно к нему с вопросом, каким переводом ему имело бы смысл заняться. Сам поэт предполагал перевести кантовскую «Критику чистого разума». «Вот и придумал я себе дело. Хочу я перевести на русский язык “Kritik der Remen Vemunft” Kant’a. Знаю, что это труд громадный. Но этой-то стороной он мне и улыбается. — Куплю я себе существующие к нему объяснения и стану работать... Я бы желал для читателей снабдить перевод рядом примеров, для уяснения терминологии. Напишите мне совершенно откровенно, какого Вы мнения о моей затее?»524 — просил Фет в письме от 28 декабря 1877 года. Страхов затею не одобрил: полный и, по его мнению, неплохой перевод «первой критики» на русский язык уже был сделан профессором философии Санкт-Петербургского университета Михаилом Ивановичем Владиславлевым в 1868 году. Кроме того, Страхов считал, что в современной философской мысли, и без того заражённой скептицизмом и критикой всех общественных, моральных и религиозных начал, потребность в пропаганде «скептического» труда отсутствует. После размышления он посоветовал новому другу перевести Шопенгауэра: полного русского перевода «Мира как воли и представления» не существовало, и тщательный труд в этом случае был бы заведомо полезен. И Фет взялся за эту непростую задачу.
Страхов, постоянно жаловавшийся на занятость в министерстве, к тому же имевший собственные многочисленные творческие планы, тем не менее был готов оказывать помощь — благо сам имел опыт перевода философских трудов Ипполита Тэна, Штрауса, Эрнеста Ренана и др. И при встречах, во время практически ежегодного и долгого гощения Страхова в Воробьёвке, и в письмах они обсуждали возникавшие при переводе проблемы. «Шопенгауэр то и дело ссылается на это сочинение (видимо, «Uber die vierfache Wurzel des Satzes vom zureichenden Grunde». — M. M.) и для краткости называет его “Der Satz vom Grunde”. По зрелом размышлении я перевёл это название “Положение об основании”. Слово “Satz” здесь имеет то самое значение, которое в математике имеет теорема, в противуположность или отличие от аксиомы. В логике я не знаю более соответственного слова, как положение... Напишите, прав ли я», — запрашивал Фет своего консультанта 29 января 1879 года. Страхов терпеливо отвечал 24 декабря: «Satz vom Grimde — закон основания. Что основания — это Вы сами перевели совершенно верно; а закон потому, что у нас употребляют выражение — законы мышления, и один из них, закон достаточного основания, Шопенгауэр считает одним из четырёх видов общего закона основания». «Спорить не стану... поставлю с благодарностью “закон”»525, — отвечал переводчик и в том же письме задавал новые вопросы, на которые получал развёрнутые ответы и варианты перевода, с которыми обычно соглашался.
Потребовавший больших усилий, но и принёсший большое удовлетворение труд был сделан всего за год, к концу 1879-го. Предисловие, в котором Шопенгауэр парадоксально истолковывался как религиозный философ, написал Страхов; он же помогал уже плохо видевшему поэту держать корректуры, полностью взял на себя издательско-редакционные вопросы, от переговоров с типографией до выбора шрифта и бумаги. Эта работа заняла ещё около года — Страхов подходил ко всему скрупулёзно, к тому же делал перерывы, вызванные болезнями, собственными делами, а потому испытал на себе гнев Фета, желавшего поскорее представить свой труд публике. Тем не менее острые углы удалось сгладить. Книга была напечатана в типографии М. М. Стасюлевича в начале 1881 года тиражом 700 экземпляров и продавалась по два с половиной рубля. Всего Фет израсходовал на её издание около тысячи рублей.
Немногочисленные критики, писавшие о фетовском переводе, называли его отличным. Однако время для популярности самого Шопенгауэра и идеалистической философии такого типа в России ещё не пришло, поэтому нельзя сказать, что сразу после выхода книга пользовалась бешеным спросом у публики. «Книга идёт хорошо», — сообщал переводчику Страхов. Однако окупилась она не скоро. Позднее в связи с ростом интереса к Шопенгауэру она только при жизни Фета будет переиздана дважды — в 1888 и 1892 годах. (Некоторое время фетовский перевод оставался единственным, но в конце XIX века и в начале XX столетия появились новые, наиболее точным из которых считается выполненный Ю. И. Айхенвальдом в 1901 году и по сей день признающийся «стандартным»).
Однако Страхов мог быть и менее покладист и поощрителен и прямо (к чему его стимулировал сам Фет, настаивавший, что хочет слышать только правдивое, искреннее мнение) высказывать неодобрение литературной продукции друга. Это касалось в первую очередь сочинений по общественным вопросам, от которых новоиспечённый помещик Шеншин не хотел отказываться даже во время работы над абстракциями и отвлечённостями. Не переставая пылать ненавистью и презрением к «семинаристам», Фет под влиянием философски размеренного текста Шопенгауэра намеревался выступить против них уже не в жанре злободневного очерка, полемической заметки, но в серьёзном трактате дать обобщающий разносторонний портрет этого вредоносного явления русской жизни.
Во второй половине 1878 года он увлечённо работал над сочинением, которое сначала носило солидное наукообразное название «О современном умственном состоянии и его отношении к нашему умственному благосостоянию», а в завершённом в декабре варианте — более хлёсткое: «Наша интеллигенция». Фет повторяет давно сложившиеся у него взгляды на просветительские идеи, свободы равенства и братства как абстракции, не имеющие отношения и невыполнимые в реальной жизни, не имеющие никакой почвы в России (поскольку русский крестьянин вовсе не пролетарий, а скорее мелкий собственник), на «семинаристов», использующих эти идеалы для разрушительной деятельности, а также на недалёких дворян, «землевладельцев средней руки», являющихся основными подписчиками подрывных изданий, где такие идеи проповедуются, и потому в странном ослеплении действующих против собственных интересов, финансируя своих главных врагов. Завершив этот труд, Фет отдал его на утверждение двум теперь самым важным для него судьям — Страхову и Толстому. Обоим фетовский опус не понравился не столько содержанием (против него они не возражали), сколько формой — показался нелогичным, непоследовательным, невыдержанным по тону; печатать его даже в переделанном виде Страхов и Толстой не советовали. Фет принял их приговор — трактат «Наша интеллигенция» так и не увидел свет при жизни автора.
Не была опубликована и ещё одна статья, также написанная в конце эпохи Александра II, в октябре—ноябре 1879 года, в которой Фет
