Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления - Дженис Росс

что умение действовать решительно и стремительно было наилучшей стратегией в противостоянии советскому официозу. Его излюбленный жанр сказки, в сжатой форме рассказанной через хореографическую миниатюру, был блестящим примером этой стратегии в действии. Он лихорадочно работал в классе, часто проводя репетиции трех разных балетов одновременно, поскольку в начальный период создания репертуара он сменил три репетиционные базы. Ирина, признанная протеже Вагановой и выдающийся педагог, преподававшая по ее системе, известная своей четкостью и виртуозностью, обеспечивала техническое сопровождение ежедневных занятий с труппой, чтобы танцовщики, приходя на репетиции Якобсона, были физически готовы к его не имеющей аналогов работе по перевыражению классического языка движений. В своем выступлении 21 декабря 1970 года Якобсон изложил свою концепцию работы труппы, сформулировав свою цель – сделать так, чтобы тела его танцовщиков в полной мере подходили для современного балета. Он, в частности, отмечал, что в Кировском театре у артистов балета великолепно развиты стопы и ноги, но это только половина того, что необходимого для исполнения классического балета:

…я видел, что артисты исполняют классику… Но чтобы танцевать модерн, они меняют только верхнюю часть корпуса – торс, руки, кисти – что приводило меня порой просто в ярость. Как можно допустить, чтобы ноги артиста исполняли настоящую классику, а верх его корпуса говорил совсем о другом?[290].

За год до этого, в декабре 1969 года, Якобсон провел открытые прослушивания, во время которых набрал свою труппу. Он создал то, что сам он называл «коллективом труппы», с ядром из танцовщиков, набранных в основном из Ленинградского и Пермского балетных училищ, известных своей сильной, но в то же время очень традиционной подготовкой. В январе те, кто был принят, получили уведомления, а в феврале они начали прибывать. Татьяна Квасова, которая изначально входила в труппу Гусева, вспоминает, какое негодование она испытала, когда узнала, что Якобсон станет новым директором труппы. «Сначала нам это не понравилось, потому что мы окончили балетную школу и хотели танцевать классический балет. Мы знали Якобсона по его миниатюрам – “Снегурочка”, “Тройка”, “Кумушки”, но я хотела танцевать классику», – вспоминает она. Квасова была так решительна, что поднялась в его кабинет и объявила, что собирается уйти из-за репертуара[291]. Якобсон в ответ, по ее словам, сказал: «Если вы хотите классику, вы получите такую классику, которую еще никто никогда не танцевал». На следующий день он приступил к постановке па-де-де на музыку Моцарта. «Он поставил такую вещь, что после меня ее никто не смог станцевать, – смеется Квасова, ставшая одной из звезд труппы. – Он говорил нам: “Что вы делаете? У вас в ногах играет музыка!”»[292]

Труппа начала репетировать в марте 1970 года. Первые три месяца репетиции проходили только по вечерам из-за трудностей с поиском подходящих помещений. Последние шесть месяцев подготовки к открытию были напряженными, так как работа шла в сжатые сроки и нужно было получить одобрение и подтверждение от худсовета, регулирующего культурные мероприятия в СССР. Вдова Якобсона рассказывала о череде препятствий на его пути, поскольку проект создания собственной труппы продвигался вперед и чиновники начали опасаться, что им не удастся надлежащим образом контролировать результаты его работы. Открыв небольшое окошко свободы, они оказались не готовы к тому, к чему это может привести. Их попытки закрыть это окошко становились тем агрессивнее, чем больше они осознавали масштабы влияния Якобсона и широту его амбиций. Ирина подробно описала, как он играл в кошки-мышки со своими цензорами:

[Он] обговорил возможность пересмотреть труппу, объявив новый конкурс, а также затребовал время на подготовительный период. Согласились. Затем попросили принести планируемую программу и для обсуждения ее собирали бесконечные совещания.

Досконально хотели знать, что и как Л. В. собирается ставить, требовали рассказать каждую миниатюру. «Балет не рассказывают, балет показывают», – то отшучивался, то отругивался Л. В. Если для какой-то миниатюры композитор был выбран не русский, а тем более такие чуждые советской музыке, как Альбан Берг или Антон фон Веберн, то сразу вставал вопрос: а зачем именно они, а почему нельзя других? Но и Шостакович вызывал такое же начальственное недовольство. Якобсоном все время были недовольны. Но он умел перетянуть на свою сторону любого, заставить себе подчиниться. Потому что в вопросах творчества он был бескомпромиссен и никогда не отступался от своего замысла. Почти за каждый из них он вел борьбу и рано или поздно выходил из нее победителем. Не удивительно, что власти его не любили. Они видели, что он их нисколько не боится. Он не заискивал, не лебезил, он был совершенно свободным человеком. А это в то время, как известно, было весьма не типично [Якобсон И. 2010: 14–15].

Однако накануне открытия первого сезона своей труппы Якобсон проявил необычное терпение по отношению к этим неизбежным попыткам контроля. В декабре 1970 года в выступлении перед журналистами в ЛОВТО, ленинградском отделении Всероссийской театральной ассоциации, он вспоминал:

У нас было уже три просмотра. Первый – тогда, когда мы еще не успели начать работу, а последний прошел семнадцатого декабря. Я отношусь к этим просмотрам с полным пониманием и одобрением. Необходимо проверить то, что я делаю. Не каждый верит, не каждый понимает. Деньги же огромные: в год 400 000 рублей, почти полмиллиона. На нашу программу из восьми отделений отпущено 200 000 рублей. Естественно, что руководители волнуются: что будет дано за эти деньги?[293]

Правда, далее, более реалистично смотря на ситуацию, он признал, что для этих просмотров были и другие мотивы:

Но я был бы необъективен, если бы не сказал, что есть люди, которые относятся к созданию новой труппы недоброжелательно: кто – с позиций ревности, кто – с позиций недоверия, непонимания, кто – еще с иных позиций, имея на этот счет разного рода соображения. <…> Я за свою большую театральную жизнь привык, чтобы мне что-то мешало. Иногда это мешает достижению положительных результатов, все время ставятся палки в колеса, но мы их выбрасываем и катимся дальше. И… делаем свое дело энергично, с любовью, с полной отдачей сил[294].

В своей работе Якобсон неуклонно, с решимостью и любовью, шел к обретению индивидуального голоса, интуитивно связывая свою работу с императивами модернизма, которые в это время все сильнее проявлялись в танце на Западе. В течение трех десятилетий он своей хореографией испытывал границы допустимого внутри советской системы, а теперь наконец прорвался на следующий уровень, став во главе организационной структуры – балетной труппы. Советские власти жестоко поиздевались