Керенский - Николай Королев

Правильно он формулирует казацкий закон, принятый еще Запорожской Сечей. Для казака махать шашкой – это работа, на жизнь зарабатывать, семью кормить. Но чтобы и живым оставаться. А это уже как Бог пошлет. Главное же сам не плошай. Этакий вот он воин-казак. Так мыслил и генерал Краснов Петр Николаевич. Потому, видимо, и разговор генерала с Керенским получился не совсем согласным. Один требовал не медля казаков в бой бросить, второй – подождать, осмотреться, чтобы наверняка ударить. Тем и людей поберечь. А значит и Россию отстоять. Одному время – минута дорога, другому время – в бою подмога.

Вышло все так, как у казаков писано. Город Гатчина еще спал, последний сон видел, а конница атамана Краснова, развернувшись в аллюр и с гиком «Сабли наголо! Даешь!», обрушилась на гвардейцев-большевиков. Клинки, выхваченные из ножен и загоревшие синим огнем над головами коней, опьяненных близкой кровью, переполнили ужасом боевую сабельную атаку. Увидев смерть в натуре, не то что живой, мертвый встанет и побежит.

Казаки взяли город без рубки, одним страхом. Защитники его, побросав все что у них было, бежали толпами, искали спасения живота.

– Обещал я Вам взять Гатчину! Вот он, город у Ваших ног! – С неподдельной гордостью триумфатор делал доклад Керенскому. – Нынче этот город, а завтра Царское Село будет нашим! Что потом – посмотреть будем… – Закончил хвастливо, с каким-то хитроватым умыслом Командующий конным корпусом свой короткий доклад Главковерху.

– Петр Николаевич, хвалю Вас и ваших доблестных казаков за смелую атаку и овладением городом. Вы дело сделали во имя России. Победа, безусловно, коснулась и меня лично. В этом вы правы. Но сейчас важно не упустить выигрышный момент, боевой горячий пыл казаков, на плечах отступающих войти в укрепленный гарнизон Царское Село. Какая честь полководцу будет!

– Александр Федорович, в каком же уставе записано, что воевать города надо беспрерывно – один за другим. – То играючи темляком дорогой запорожской сабли, то поглаживая ее золоченый эфес. – Изумился генерал.

– Но где сказано, чтобы Глава государства, извините за нетактичность, понукал бы своих генералов идти в наступление. – В тон Краснову твердо заметил Главковерх. – Нет таких государств! И генералов тоже… Вот вам случай записать в устав новую строку. Сколько вам отвести на сборы пять, десять минут? – Главковерх был категоричен…

– Мои казаки не пойдут с этого места до завтрашнего утра. Это мой приказ!

– А мое слово, брошено на ветер? Так что ли, комкор? Вас спрашиваю. – Мнется генерал, ответить не знает что. Поставили его к стенке…Будь он, Керенский, провидцем, умел бы досконально разбираться в душах людей его окружающих, он бы угадал мысли строптивого казацкого атамана. Главковерх знал о нем то, что он двуличный, и что в обстановке, выгодной для себя, Краснов, не задумываясь, пойдет на предательство. Но он не мог знать, что это произойдет уже через четыре дня.

– Тогда я сделаю это сам, коль начальники приучены только слизывать пенки с блюд. – С вызовом бросил реплику Керенский атаману. – А вы поглядите, как надо воевать. Я ничуть не приравниваю себя к полководцам, однако знаю их манеру: «Смелость города берет!»

Открытая машина Керенского, оставив Гатчину, мчалась в направлении Царского Села. Отчаяние, безрассудный шаг, что угодно, но только в этом сейчас он видел спасение Революции от разбоя толпы анархистов. Законы войны просты по своей сути. Враг дрогнул и побежал в Гатчине, дрогнет и побежит в Царском Селе. И еще усилие, напор, удар и враг покорится, бросит оружие. Нужны лишь решительность и смелость. На это рассчитывал Правитель России. Мало ли чего хотят комиссары в своих наспех придуманных органах власти – ЦК и СНК. Он, Керенский, не сложил с себя полномочий. Он есть Правитель России! Один! И никто кроме него! И вопреки логике, должен, просто обязан, сражаться за идею. Даже один! Один против всех. Сражаться с теми, кто против России.

Машина ворвалась в город. Полдень. Улицы полны праздного военного люда. С оружием. Александр Федорович, стоя во весь рост и возвышаясь над толпами, приказал остановить машину. Толпа сгрудилась, замерла от неожиданности происходящего. Высокий человек спокойно, с чуть заметной смешинкой на лице, из-под лобья с минуту обозревал людскую массу. Думал, чего они хотят в этот миг. Конечно же, не стрельбы, не войны, не смерти. Ждут от него чего-то хорошего или просто, чтобы их не трогали, не заставляли что-то делать, отпустили с миром.

Человек не торопился, выжидал, собирался с мыслями. Психологически это было оправдано. Напряжение достигло предела. Вот он достал часы, держа их за ремешок на ладони на виду у всех, щелкнув, открыл крышку циферблата.

– Я, Керенский! Даю вам пять минут на то, чтобы вы все как один сложили оружие и покинули город. Все до одного! – Голос глубокий и наполненный силой, облетел притихшую толпу, так что последний солдат его услышал и понял смысл каждого слова. – Это мой приказ вам! Время пошло…

Произошло все само собой. Правитель не красовался, стоя в автомобиле и, отдавая необычный приказ войску противника, знал, что он будет исполнен. Царское Село свободно. Где же казаки со своим атаманом? Они подоспели в самый раз, когда разношерстная красная гвардия, свалив в кучу оружие, уже оставила гарнизон.

Перед авто Керенского тут же появился сам атаман. Перед авто, перебирая тонкими ногами, затанцевал прекрасный белый иноходец генерала Краснова. Что твой Буцефал – любимый конь Александра Македонского. Седок и конь словно гордились собой, выставляли напоказ свою независимость. Вот мы какие – сами по себе, нас не возьмешь. Являли лихость казацкую самому Керенскому. «Наших не трожь!»

А ведь это было только что проявлено неповиновение. Открытое и наглое неповиновение! В условиях военного времени! Преступив закон Военного времени! Стечение подобных обстоятельств явление редкое. Квалифицируется как предательство, как измена Родине. Разрешается оно простым расстрелом. По решению полевого суда. Приговор выносится на месте или… задним числом. До поры такой практики не существовало. Введена недавно Военным и Морским министром Керенским. Обстоятельства того требовали.

– Вот и Вы, Петр Николаевич, очень кстати, что Вы здесь. Только что намеревался послать за Вами. – Как ни в чем не бывало, говорил Александр Федорович как бы с неподдельной радостью и радушием. Этим своим приемом он обезоруживал атамана казаков. Ссоры сейчас не допустимы. Дешевле будет приблизить несогласного, надо полагать более чем несогласного, чем оттолкнуть его от себя. Противопоставить, нажить открытого врага. А им обоим еще воевать и воевать. Поэтому амбиции в сторону.

Он действительно заставил себя забыть неприятный инцидент с Красновым. Зная цену компромиссам как лучшему средству в улаживании конфликтов перед неуступчивостью (хотя сам бывал иной раз тверже алмаза), посчитал, ни к чему сейчас доводить дело до курьеза. Говорят, на переправе лошадей не меняют. Разумно!

– Генерал, на ваших глазах неприятель оставил позиции и ищет спасения в Петрограде. Гоните своей конницей его до города. Там силами гарнизона и казаками очищайте его. Большевиков хорошо бы низложить еще в зародыше.

– Нельзя посылать пять сотен сабель на пулеметы красных. Они их перемелют на колбасу в первой же атаке, подождем прибытия бронепоезда и батареи орудий. Возьмем красных в клещи… – Тоже вроде о деле говорит…

Площадь перед вокзалом запружена народом. Будь то пехота, солдаты находились бы в строю или отведены на отдых. Но поставь кавалериста в строй – не знает он этого. Конь знает, а казак…Тоже знает, но не показывает. Потому на площади, как на базаре: толчея из людей и лошадей вместе. Будто нарочно неразбериха создалась. Человеку даже военному непросто понять, что к чему. Запутается…

Однако этого не сказал бы только один человек из всех, генерал Краснов. Какая глупая игра в кошки – мышки завязалась на узкой полоске земли, именуемой фронтом. На этой вытянутой языком пяди российской земли вдоль железнодорожных путей и автомобильной дороги Гатчина-Петербург. До самых подступов к столице. Бессмысленные передвижения войск не давали никакого представления о происходящем здесь. Ни о картине боевых действий вообще, ни о том, кто кого здесь воюет. Его, Краснова, затея играть в детские игры, его спектакль, часть его плана предательства. Третейское соглашение адептов Черемисова, Полковникова, Краснова. Согласованный сторонами план предусматривал проведение «операции» максимум за полутора недели. Четыре дня оставалось до срока. Красные уже близки к полной победе над «жиденькими» силами защитников Революции.

– Вот и все. Дело в шляпе! – Готов подвести итог сделанному скорый на похвальбу Черемисов. Его осадит Краснов, сильный корпус дает ему право на решительное слово.

– Спешка вредна на войне, особенно в нашем положении. А вдруг карты наши откроются, и банк срежут другие. Войска, которыми мы будто бы повелеваем, не предсказуемы. В головах у солдат и младших чинов полный сумбур. Нынче они нашим, завтра не нашим…