Коридор - Сергей Каледин

Лева для порядка пожил немного в Басманном - свидетельство о браке спасло его от исключения из комсомола и, соответственно, из института,- но потом, очумев от непрекращающееся ора дочери, злобной раздражительности жены и суетливости тещи, перебрался обратно в Уланский - временно. Липа привычно завела профессоров. На этот раз по детским бвлезням. Однако Таня, несмотря на профессоров, ничем не болела. Только много орала. Особенно по ночам. И во сколько бы Липа ни пришла с работы, на ночь внучку (C)на обязательно забирала к себе - у Люси может пропасть молоко, хотя молока у Люси не было с самого начала.

Был, правда, случай, когда Липе предоставилась возможность взволноваться за безупречное здоровье ребен

ка: у той от надсадного крика вышла кишочка. Липа метнулась к телефону за профессором, но Глаша, воспользовавшись тем, что у профессора долго было занято, прикрыла дверь в комнату - телефон висел в передней,- взяла девочку за ноги и потрясла вниз головой.

- Чего звонить-то попусту, людей беспокоить...- сварливо сказала она, выходя к всклокоченной Липе, которая с трубкой в руке курила папиросу за папиросой.- У ней все подобралося на место. Гляньте-ка... Липа глянула и спокойно уселась покурить. С курением в квартире был теперь такой порядок: Липа курила в передней на табуретке, Георгий - в уборной, тоже сидя.

Смотреть двоюродную внучку собралась Марья.

Марья приезжала в Москву всегда одним и тем же поездом в пять утра. "Чтоб день не ломать". Встречать же ее Липа посылала Георгия пораньше, на случай, если поезд придет не по расписанию. Теперь обязанность встречать Марью перелегла на Леву.

В этот раз он специально ночевал в Басманном, был поднят Липой в три утра и заспанный, подняв воротник Пыльника, поплелся на Курский вокзал. Липа принялась за традиционные пироги, затеянные к приезду сестры.

Марья привезла всем подарков, Липе, кроме прочего, привычно сунула денег и приступила к главному: как живут молодые?

Липа забормотала неопределенно, пыталась уклониться от ответа, но, припертая Марьей, должна была сознаться, что Лева проживает в основном отдельно от семьи у своих родителей.

Марья взглянула на Люсю. Та потупила глаза.

- Гнать его к чертовой матери,- спокойным голосом Сказала Марья, нимало не смущаясь присутствием за утренним столом самого Левы и тем, что всего десять минут назад вручала ему ценные свадебные подарки, хвалила за нужную стране профессию инженера-торфяника и обещала помогать материально.

Люся пожала плечами. Марью она не любила, но ей нравилась родственная безоговорочная солидарность.

Что касается Левы, он опешил.

- Как же так? - попытался он перевести разговор в шутку.- Марья Михайловна... Я вам ничего плохого..

Ночь, можно сказать, не спал, встречал... Чего же сразу гнать?

Но Марья шуток не понимала.

- Гнать,- спокойно повторила она.- Встречал - молодец, а семья есть семья: не согласен жить как положено - вон! Чего же здесь неясного?

Липа в ужасе замахала на Марью руками, убоясь по такой нелепости утерять, можно сказать, еще не окончательно приобретенного зятя, тем более что тот уже снимал с вешалки пыльник.

- Что ты, что ты, Машенька! - заверещала Липа.- Да Левочка... Да он... Отличник'.. Активист!.. Что ты, Машенька!..

- Правда, тетя Маруся,- вмешалась Аня.- Ты уж совсем!.. Не соображаешь...

Марья подняла руку, прекращая суету:

- Ладно! Тихо! Ну, извини, иди сюда.- Она поманила Леву пальцем.

- Иди, иди, Левочка,- Липа подтолкнула зятя к сестре.

- Ну, дай я тебя поцелую, раз такое дело,- сказала Марья, отведя руку с папиросой.- Ну, ладно, все. Жалко, Жоржику на работу надо, а то я наливочки привезла...

- Машенька, ни в коем случае! - Липа строго взглянула на заулыбавшегося было Георгия.- Будет вечер, и все будет... Ни в коем случае! Он заместитель главного бухгалтера. Может себя скомпроментировать!

- Тьфу ты! Мещанка! Утром-то хоть чепухи не мели. Дура толстолобая.

- Жоржик...- мягким голосом укоризненно сказала Марья. Рано потерявшая мужа, она к зятю относилась уважительно, а кроме того, считала, что в браке сестры с Георгием Липе повезло больше, чем ему.- Да что скажу, а то забуду: летом молодых с сыном ко мне в совхоз.

- У нас Танечка,- робко поправила Марью Липа.

- Тем более.

- А ты поглядеть на внучку не хочешь, Машенька?

- А чего на нее глядеть-то без толку? Ты, Людмила, не обижайся. Я ж, Лип, сама знаешь, в детях-то не больно разбираюсь... Побольше будет - другое дело. А что у вас про войну говорят? - неожиданно спросила Марья Леву.

- Где у нас? - не понял тот.- Дома? Марья поморщилась, давая понять, что дальние родственники ее вообще не интересуют никоим образом.

- При чем тут дома? В институте.

- В институте? Ну... У нас же пакт с Германией...

- А-а-а...- отмахнулась Марья, понимая, что нужного ответа не дождется: осторожничает.- При чем здесь пакт?.. Война скоро будет!..

- Да что ты, Машенька! - всплеснула руками Липа. ft - Будет, вот увидишь, будет... Помяни мое слово.

Шляп Липа не признавала ("не модница"), платков -тоже ("не деревенщина"). Берет Олимпиаде Михайловне Бадрецовой-Степановой, руководителю группы планового отдела Наркомчермета, подходил более всего. К тому же он служил ей все сезоны.

Почти каждое утро, когда Липе надо было выходить - из дому, жизнь в Басманном приостанавливалась: всей семьей искали берет.

- Где мой берет? - пересиливая радио, работающее, как всегда, на полный мах, привычно вскричала Липа воскресным летним утром сорок первого года.

Команда была подана, сама же Липа взяла расческу. Причесывалась она с повышенным вниманием. Запрокидывала назад голову, привычно встряхивала ее, как бы распространяя по спине волосы, хотя их с каждым годом становилось все меньше, особенно на затылке. Вычесанные волосы Липа любовно скручивала в комочек и не выкидывала, а прятала в пакетик, предполагая в дальнейшем сделать из них шиньон, чем раздражала членов семьи,- шиньонов давно не делали и не носили,- но не очень, потому что к этому, как и к поискам берета, привыкли.

- Побыстрей, Липа! - сердился Георгий.- Кто едет снимать дачу в двенадцать часов?

- Мы же не гулять едем,- спокойно отвечала Липа, не наращивая темпа.Серебряный бор недалеко. Снимем и вернемся. Аня!.. Ищи берет!..

Георгий вздохнул и сделал вид, что ищет берет, но искал невнимательно, кое-как: поглядел на подоконнике, зачем-то выдвинул ящик буфета.

- ...Люся!.. Ты ищешь? Ищи как следует!.. Жоржик, будь любезен, взгляни под кроватью, кот мог затащить.

- Не ори ты, Христа ради! - прошипел Георгий, становясь на корячки.Не глухие.

В данном случае Георгий был прав: радио почему-то не работало и перекрикивать было нечего.

- Странно, почему радио молчит? - пожала плечами Липа, глядя на себя в зеркало.

- Ты причесывайся,- отозвался Георгий, шурующий под кроватью чемоданы.Нет тут никакого берета!

- Погляди повнимательней...

В соседней комнате заплакала Таня.

- Глаша!-вспомнила Липа.- Не забудь: Танечке только рисовый отвар, овсяный ни в коем случае - ее слабит...

- Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! сказало вдруг радио.- Передаем важ-ное правительственное сообщение...

Липа-застрял а расческой в волосах. Георгий затих под кроватью. В комнату влетела Люся, за ней Аня.

- Чего такое?-тыркнулась в комнату Глаша.

- ...без объявления войны...

- Тьфу! - Георгий вылез из-под кровати весь в пыли, ногой запихнул на место высунувшийся угол чемодана.- Съездили! Сняли дачу!

В маленькой комнате орала забытая Танька.

Война быстро бежала к Москве.

Георгий достал с полатей немецкий "царского времени" велосипед, Липа разыскала пожелтевшее удостоверение, выданное ей двадцать лет назад на пользование служебным велосипедом, и на сдутых шинах Георгий свел велосипед на Разгуляй - сдавать.

По коридору бегала Дуся-лифтерша;

- Я - что, я верующая. Верующих они не трогают, они только жидов да партейных бьют. А верующих они - нет, не обижают...- И осеняла себя широким крестом.

Пришел мрачный Роман. Георгий с Митей Малышевым пили водку: старый Георгиев друг послезавтра уезжал с семьей из Москвы.

Роман удивился, увидев за столом и Леву. Он ничего не сказал, но Лева принялся объяснять ему, что, хотя у него и бронь, как у старшекурсника, он все равно пошел бы добровольцем, но не может, потому что, если его убьют, мать этого не переживет.

Роман поморщился:

- Сама воевала, а тебя - не переживет?..

- А у вас ведь тоже бронь, Роман Михайлович? - не без ехидства спросил Лева.

- Конечно! - воскликнула Липа.- Он же начальник подстанции! Его никто и не отпустит. Роман не сказал ничего.

Михаил Семеныч умер в конце сентября. Застудился. Хоронили его на Ваганькове на участке для староверов, как просил.

Через день Роман пришел в Басманный, принес два чемодана с вещами:

- Я ухожу, Липа.

- На фронт?! Но как же, Ромочка?! У тебя броня, у тебя язва!..