Уриель Акоста - Карл Гуцков

Акиба

Де-Сантос! Слушай! Так ли понял я?Элиша Бен-Абуя вовсе не жил?То существо живое, человек,Талмудом признанный, — не что иноеКак миф один и символ? Только образ?Все то, что плоть для верующих душ,Что каждый может осязать и видеть,Все это — облако, простой туман,Поздней принявший облик человека?Такого мненья не было еще.Оно греховней новизной своею,Чем те, что были некогда, Итак,Текст отреченья вы ему вручите.

Сантос

(передает Уриелю пергамент)

Сломить вас сможет лишь одна судьба!Как встарь ваш дух надменный отвергаетВсе то, что здесь ваш лепетал язык.

(Указывая в глубину сцены.)

Там, где находится ковчег завета,Публично вы покаетесь в грехахВо всем, в чем вы, притворствуя, сознались.

Уриель

Как? Пред общиной?

Бен-Акиба

Но сперва одинПрочтите вы, что предстоит вам громкоПред всей общиной нашею прочесть!Так, значит, Ахэр не жил? Ну, а вы?Ведь вы живете! Почему ж АбуяЛишь миф один?

Уриель

Вы правы — я живу!

Акиба

Ну, то-то же! Так, значит, жил и Ахэр!Да, да, мой сын, иди и отрекись,Лишь для того, чтоб ум твой стал трезвее…И поприлежней почитай Талмуд!Все те, кто жил в сомненьях, отрекались,А если кто-нибудь и находилМысль дельную и умную, то этоБыл лишь цветок из старого венка[1].Все новое от неба! Все бывало…Здесь на земле бывало все не раз…

(В то время, как его уводят.)

Талмуд читайте, Ахэр, поприлежней!

(Издали.)

Уже все было… всякое бывало.

Сантос и Эмбден следуют за ним.

Уриель, затем Рувим.

Уриель (глядя на пергамент)

Позорное признанье! В грудь моюТы ранами кровавыми вписалосьИ в ней верней запечатлелось ты,Чем на пергаменте, где черным ядомИ жалом змей начертано оно!О, этих ран лекарства не залечат!А если б время заживило их,То эти шрамы не дадут мне чести.Сегодня ночью я в моей тюрьмеМать увидал во сне… Пришла онаМеня своею нежностью утешить…А рядом с ней в сияньи лучезарномЮдифь стояла… Я проснулся… ВновьОдни лишь стены голые темницыМой встретил взор… И гнев меня объял,Как некогда объял он Галилея.О, Галилей! Под пыткою, без силТы присягнул, что шар земной недвижен,Когда ж тиски ослабли, ты вскочил,И прогремел над сонмом кардиналовТвой гордый голос мощный, как гроза:«А все же вертится она!» И это«А все же вертится она!» звенитВ моих ушах всегда; ни на минутуМне не дает покоя мощный зов.Все ж вертится она!

За сценой детский хор поет псалом.

О, голоса!О, хор невинных детских душ! Не зная,Поют псалмы о мщении они!Должно ль так быть? О, всемогущий боже,Ты видишь ли, как пресмыкаюсь я?Что хочешь ты, всевышний? Длань спасеньяЯ жду теперь напрасно из ничто!

Рувим (за сценой)

Пустите же меня к нему… Я должен…

Уриель

Я слышу голос брата!

Рувим (входя)

Уриель!

Уриель

Твоя любовь нужна мне не теперь,А после отреченья!

Рувим

ЗапрещаютНам видеться друг с другом, и к тебеНас не пускают, не дают свиданья…Я прихожу от имени родных,Терпеть готовы мы и к отреченьюТебя не принуждаем, Уриель.Для нас не делай этого! Не надо!

Уриель

Я матери торжественно поклялся.

Рувим

Ах, если бы она жила! ТебяПоследний взгляд ее искал напрасно…Слепая ночь смежила ей глаза…

Уриель

Как? Умерла? Она мертва? Мертва?

Рувим

Мое письмо тебе не передали,К тебе ворваться силой мне пришлось…Здесь на земле, где нам грозят проклятья,Нет больше матери у нас.

Уриель

Мертва!Все ж есть и в скорби этой утешенье,В слезах улыбка может расцвести —Хвала судьбе за то, что умирая,От всех грехов очищенным меняСчитала мать и о моих страданьяхЕй, безутешной, не пришлось узнать.

Рувим

Оставь! В Гаагу переедем мы,Там мы поищем снова наше счастье…

Уриель

О чем ты говоришь? Я не могуПеременить решение! Ты знаешь,Что сердцем я владею не сполна:Мне мать вернула только половину,Другая…

Раздаются звуки сойфферов.

Рувим (удерживая Уриеля)

У Юдифи?

Уриель

Брат! Пусти!Зовет меня безмолвный взгляд Юдифи!

Отдергивается занавес; видна синагога. Возвышение с несколькими ступенями ведет к тому месту, где хранится ковчег завета. Все помещение ярко освещено свечами в подсвечниках. Возле скинии сидят Сантос, Эмбден и два раввина с талесами на головах; Уриель и Рувим.

Сантос

Я приглашаю, Уриель Акоста,К ковчегу нашему тебя. Иди!Ждет покаянья твоего Израиль!

Рувим

(колеблясь, сказать ли Уриелю всю правду)

Нет, брат, Юдифь…

Уриель

Ты имя произнес,Которое судьбой моею стало.Пусть не дрожит моя нога! Итак,Вперед, Акоста! Прямо… не к ХристуИ не к Сократу… Шествуй же спокойно…Пусть зависти в тебе не породитСмерть Иоганна Гуса. Прямо к смерти,Что во сто раз ужасней, — от стыда!

(Поднимается по ступеням.)

Рувим

Жестокие превратности судьбы!Не знает он о том, что у МанассеКак раз теперь должно произойти!Для матери он пожелал отречься,Но наша мать теперь уже мертва!Он для невесты отрекался — что же?Ее навек он может потерять!

Сантос (внутри синагоги)

Внемли Израиль! Все ликуйте земли!

Уриель

(читает пергамент; слышны звуки тихой, далекой музыки)

«Я, Уриель Акоста, по рожденьюИз Португалии, еврей по вере,Пред взором бога ныне признаю,Что недостоин милостей его.Христову веру исповедал яУже ребенком, чтил ее однакоНеискренне, одними лишь устами,И сердцем был всегда враждебен ей.Затем я снова с прежним лицемерьем,С притворством гнусным в глубине душиК религии Иакова вернулся —Я не еврей и не христианинКак тех, так и других я ненавидел,Но свой народ я ненавидел больше.Все, что он чтит, я дерзко осмеял,И с вожделеньем делал я все то,Что исстари законы воспрещают.Когда же был бессилен разум мой,Чтоб скрыть всю скудость мыслей дерзновенных,И нарядить их в пышные одежды,На помощь призывал я посмеянье.И написал, гордынею влекомый,Я свой трактат, внушенный сатаной.Проклятие отныне навсегдаМоей руке, что книгу написалаИ мать мою до смерти довела…»

Рувим (про себя)

Пусть эта ложь тебя не ранит…

Уриель

«КровьюОмочено перо, которым яЛожь закрепить пытался богомерзко,Что вере я противопоставлял.То, что я звал источником рассудка,Ведя с собой всех жаждущих к нему,Все это — лишь корыто для животных,Презренных нами от отцовских дней.Святое слово в откровеньи божьемЯ извращал и ложно толковал,Мне на потребу, искажая смысл,Злорадствуя в своей безбожной лжи,Я извращал слова пророков наших…»

(Голос его слабеет, он едва держится на ногах, раввины поддерживают его.)