Откуда приходят люди в этот мир? - С. Добрунов

А утром они, как обычно разбежались по делам. но Настя твёрдо решила сходить к врачу и после занятий направилась в студенческую поликлинику в регистратуру:

– У меня часто и сильно болит голова и ещё… я ещё беременная, по-моему, – сказала она в окошечко.

Девушки внутри заулыбались, стали советоваться, к какому врачу выписывать ей номерок и, конечно, решили, что к акушер-гинекологу.

…Внимательно выслушав Катю и осмотрев её, пожилая врач только пожала плечами:

– Признаков беременности я пока не нахожу, может, срок пока маленький, две-три недели. Поэтому нужно обследоваться, понаблюдаться и обязательно побывать у невропатолога, – и она уселась за стол и стала быстро-быстро, словно опасалась забыть свои мысли, записывать их в карточку и выписывать разные бланки направлений на обследование и консультации.

Смущенная методикой, способом обследования, впервые в жизни попавшая за ширму гинекологического кабинета к креслу, больше похожему на какое-то кресло пыток, Катя, перепуганная и расстроенная, одевалась медленно. Ей почему-то даже хотелось заплакать. Заметив её состояние, кабинетная медсестра, тоже немолодая женщина, стала успокаивать Катю. Голос у неё был мягкий и заботливый, слова нежные и тёплые, она назвала Катю саму ещё ребёнком и сказала, что беременность обязательно будет заметна через пару недель.

Собрав, бумажки, Катя вернулась в регистратуру. Номерков к невропатологу не было ни на сегодня, ни на завтра, и ей предложили обратиться ещё раз завтра утром, когда она натощак, именно натощак, а не просто голодная придёт сдавать анализы… Так почти ни с чем она и ушла… Настроение упало, но вот «гвоздь» больше не беспокоил. И при переходе улицы, уже недалеко от дома, ей опять показался Пушкин. Он стоял под крышей остановки автобуса, настоящий Пушкин в старомодной одежде, среди людей, одетых в современные костюмы. Это опять озадачило Катю. Она все не могла вспомнить слово, каким в медицине называется подобное, и ещё больше расстроившись и ослабев от неудач этого дня, вернувшись домой, Катя прилегла на диванчик и сразу крепко уснула. Да так глубоко, что проснулась только тогда, когда Глеб пришел и разбудил её.

Стал расспрашивать, что да как было у врача. Катя сначала нехотя отвечала, как бы стесняясь того, что Настин диагноз пока не подтвердился, а потом, вспомнив маму, ту, с фотографии, она стала быстро и четко всё рассказывать Глебу: и о видениях по дороге в станицу и по пути назад, и том, что сегодня опять видела Пушкина, и о «гвозде», и даже о той капле крови, что упала из глаза Христа на её щеку. И только выговорившись, она успокоилась окончательно: она поняла, что Глеб для неё теперь и за папу, и за маму, и за себя, Глеба – мужа, её мужчину, и что он теперь единственный и самый родной ей человек. Ей так хорошо и легко с ним. Он обнял её, прижал к груди и нежно гладил по волосам, зарываясь в них лицом, и думал о том же…

Назавтра Глеб сам повёл Катю в больницу, и не в студенческую, а в свою заводскую, договорившись о почти частном визите к гинекологу и невропатологу. Но ничего конкретного, кроме новых рекомендаций и назначения обследований, доктора не сказали. Правда, от невропатолога Глеб узнал новый медицинский термин: «последствия закрытой черепно-мозговой травмы». Этот термин, даже диагноз, обдуманный и понятый им только дома, принёс, наконец, успокоение и ему, и Кате. Ну, конечно, после удара об лёд мозг сотряснулся, содрогнулся. Вот и выдает кое-какие сбои в работе. А какие именно и почему, покажут рентген и анализы, тем более, что профилактическое лечение назначено. Ну, а беременность, конечно, она есть, проявится скоро, и всё у них будет хорошо. Так, наговорившись вдоволь и довольные своими выводами, обнявшись, почти прильнув друг к другу, они и уснули, счастливые тем, что они вместе и вместе решат и пройдут через всё…

Неделя подходила к субботе, Катя чувствовала себя хорошо, даже какая-то бодрость и радость восприятия жизни появилась. Она с волнением и предвкушением нового и интересного знакомства готовилась к поездке к родителям Глеба в Таганрог. Весна приближалась к маю, праздникам, зацвели уже яблони и вишни, мир утопал в белых красках цветущей природы, зеленел наступающим летом. Солнце поливало этот мир счастливым светом наступившей весны. Глеб вводил Катю в свой круг, знакомил с друзьями, много говорил с ней о своей работе и своих интересах, слушал её, вникая всё глубже в её мир. Кате очень понравился колоритный, умный, эрудированный Антон. Сын, и в те времена богатых родителей, он отличался от плебея (?) тем, что был личностью и личностью незаурядной. И даже если и работал в НИИ, то не числился там, а именно работал. Знал хорошо и много и увлеченно объяснял Кате проблемы своего института, привлекал своим обаянием, был неплох собой, хотя во многом уступал и всегда подчинялся Глебу. Но одно заметила Катя: Антон часто появлялся в их повседневной жизни и всегда с девушкой и всегда с другой. Дважды одну и ту же она не видела, но со всеми этими девушками он был как бы «свой в доску», cловно знал их всю жизнь, и они тоже вели себя с ним так же. Весело и красиво жил парень.

Поездка в Таганрог оказалась на редкость приятной для Кати. Её опасения и волнения по поводу встречи с родителями будущего мужа оказались напрасными. Приняли её тепло, как говорят, радушно, именно с радостью на душе и именно потому, что родители Глеба, уже не молодые люди, давно мечтали о семье, которую создаст сын, гораздо больше мечтали и думали об этом, чем он сам, правда, до недавнего времени, и поэтому когда Глеб заявился к ним без предупреждения да ещё с хорошенькой девушкой, чего раньше никогда не было, да ещё представил её: «Моя жена Катя», – мать заплакала сразу. А отец как-то затоптался на месте в нерешительности и вдруг начал обнимать и целовать Катю прямо на пороге квартиры. А потом они оба суетились, радовались, светились, не знали чем угодить невестке. Весь вид их так и кричал: «Свершилось, свершилось!» Мама, когда стелила им постель, сложила полотенца в виде большого и маленького сердечка. А отец утром, пока ещё все спали, сходил куда-то и принёс невестке пять красных как огонь, на длинной ножке и пахучих роз и был настолько доволен своим поступком, что аж прослезился. Катя забрала цветы домой. Почти сутки они сидели за столом: ели, пили, говорили и говорили. Катя очень завидовала в этот день Глебу, тому, что у него есть родители. Насколько бы другой, совсем другой была бы её жизнь, если бы у неё тоже были папа и мама!

– Хорошая машина, ещё свежая и не дорого, по-моему, а? – сказал отец, рассматривая Антонову «Ладу» со всех сторон, даже под днище заглянул и покрутил что-то в моторе.

– Мы с матерью решили, что денег тебе на неё дадим, вернее, вам, – он улыбнулся, посмотрев на Катю. – Вам они нужнее, так что покупайте и радуйтесь.

А Глеб смущенно как-то отвернулся и не сказал ни слова благодарности. И только уже по пути назад, в Ростов, у них с Катей состоялся первый разговор на финансовую тему. Теперь они уже точно перешли из категории «жених и невеста» в категорию «муж и жена».

– Ты не думай, пожалуйста, что я папенькин и маменькин сыночек, – начал он почти дрожащим голосом.

– А я и не думаю Глеб, я была бы самой счастливой на свете, если бы и у меня были вот такие родители. Я искренне, искренне тебе завидую, – и в подтверждение искренности своих слов погрузила свой носик в бутоны красных роз, подаренных Глебовым отцом, которые она так и держала в руках всю дорогу.

– Нет, нет, ты послушай. Ещё с института я принципиально веду самостоятельную жизнь, то есть зарабатываю на себя сам и, должен тебе сказать, что у меня самого есть деньги, чтобы купить машину, эту или другую. Даже в очереди на заводе стою, но там до пенсии ждать. Но раз отец сказал, значит, он так и сделает, хотя я испытал некоторую неловкость от его слов… при тебе. Но я рад его предложению и ни за что не откажусь, чисто из корыстных побуждений, – он хитро улыбнулся, явно шутя, – и чтобы, конечно, отца и маму не обидеть. Слово «мама» он всегда произносил по-особенному, не так как другие люди. В те годы нечасто говорили слово «Бог», но именно так, как мы сейчас произносим слово «Бог», так в восьмидесятые Глеб говорил слово «мама», и Катя, для которой слова Бог и мама были едины, потому что она была уверена, что её мама сейчас рядом с Богом, только за те чувства, которые и Глеб вкладывал в слово «мама», признавала его за родную душу.

Катя

Прошел Первомай, отметили День Победы и вовсю начали готовиться к свадьбе. Катя чувствовала себя хорошо, ничего не болело, «гвоздь», казалось, навсегда покинул её.. Но вот однажды утром, когда луч солнца опять проник сквозь неприкрытые шторы и разбудил её, коснувшись только лица, появилась сильная тошнота, и когда она умывалась, её вырвало. Перепуганный Глеб вбежал в ванную и уже хотел хватать её на руки и тащить чуть ли не в больницу.