Черный истребитель - Blackfighter

Пока Танька медитировала над этим вопросом, ситуация разрешилась сама собой. Маршал запросто скинул с себя всю одежду и сиганул в воду, затянутую ряской.

— Вода зашибись… слишком теплая, как раз для нежных барышень… — протянул он, торча над водой костлявыми, но изящными плечами.

— Что-о-о-о?! — завопила разгневанная Танька. — А ты на первое апреля в Финзаливе плавал? А?!

— Так первое апреля — день дураков. Дураки, наверное, и не мерзнут.

Шмотки Герцога и Таньки перемешались в беспорядочную кучу, так как скинуты были со скоростью, достойной книги рекордов Гиннеса. Рывком преодолев первые пять метров, где за ноги цеплялась трава, а плечи облепляла ряска, Танька парой движений ног мастерски обрызгала Маршала и устремилась вдаль. Плавала она отлично, профессионально, хотя до КМС не дотянула стараниями озабоченных умственным здоровьем дочурки родителей.

На середине озера было пусто и тихо. Танька перевернулась на спину и улеглась, глядя в небо. Небо было ночное, ясное и неправильное. На нем было слишком много звезд, и все они были мелкие. Очень хотелось, чтобы небо было другое — чтобы по нему были разбросаны редкие, но здоровенные, как земляника размером, звезды. Ну, или как крыжовник, вспоминая беседу в саду, думала Танька. Где-то вдалеке доносились голоса ребят, плеск, смех, их костер был виден едва-едва, и еще было видно, что это не единственный костер. По берегу озера горели искорки, далеко, на самом пределе слуха, звучала гитара. По небу важно плыл пассажирский самолет, солидно помигивая огоньками. Танька представила себе вид из кабины самолета — ее саму, конечно, не видно, но видна вода, точки костров, огни города, далеко впереди — оранжевое зарево Москвы… Ей стало холодно и одиноко. Захотелось к Герцогу, говорить, но нельзя было — еще был Маршал, а Танька уже поняла, что симпатии между ними не будет. Так, очередное «просто знакомство». И говорить при нем не хотелось: Герцог был непонятно-родным, «одной крови», а Маршал был чужим, как все остальные люди.

Тихий плеск она уловила издалека и перевернулась, уйдя в воду по шею. Но неподалеку маячила знакомая, растрепанная и мокрая голова Герцога.

— Отмокаешь?

— Угу.

— И не холодно?

— Холодно…

— Поплыли на берег.

— Вино же кончилось…

— Ха! Кто тебе это сказал?

— Как? — Танька от удивления черпнула воды открытым ртом. — Канистра-то одна…

— Две канистры… поплыли.

— Не-а. Лучше плыви с канистрой сюда, — пришла к Таньке идея.

— Нет уж. Я плаваю похуже тебя, а вытаскивать меня будет тяжеловато.

— Эх ты, наземное существо… человечество произошло на свет из океана.

— Сама земноводное… некоторые его представители произошли напрямую от водяных ужей, наверное.

— Которые «егозят, а не кусают, не сказать еще хужей»?

— Вот-вот-вот…

В такой перебранке добрались до берега, где у потухшего костра сидел покрытый пупырышками Маршал.

— Это круто… а костер развести? — недоуменно спросила Танька.

Маршал страдальчески поднял выразительные брови.

— Двигаться холодно же…

Танька взяла картонку, которой они раздували угли, подкинула пару полешек, замахала картонкой. В воздух полетели искры и пепел. Она почувствовала на спине колющий взгляд, оглянулась. Глаза Маршала ей не понравились. Ничего нового и незнакомого в них не было, но и старого и привычного ей хватило. Поморщившись, Танька раскопала в вещах свои джинсы и натянула их прямо на невысохшие ноги. Вернулся Герцог с охапкой сушняка, бросил на обоих острый короткий взгляд, но промолчал.

Костер разгорелся жарко, фыркнув Таньке в лицо горячим воздухом и подпалив кончик пряди. Танька подобрала волосы и покрутилась перед костром, обсыхая. Движение казалось настолько естественным, что ее не волновало, как это выглядит со стороны. Она подставляла торс горячему воздуху, мельком любуясь на то, как играют отблески пламени на голой руке, пока вновь не наткнулась на взгляд Маршала. Фыркнув, Танька схватила футболку и натянула на себя.

Она всегда казалась себе некрасивой — слишком долговязой, слишком обычной. В себе ей нравились только волосы — натурально-платиновые, до лопаток, густые. Все остальное было, по ее мнению, никаким. Совсем банальное лицо — такое простое, русское, каких в ее городе было девятьсот на тысячу. Да еще и заметная белая полоска шрама от левой ноздри до угла губ. Покаталась в детстве на велосипеде.

Танька никогда не считала себя достаточно красивой, чтобы выбирать кавалеров по своему вкусу. А если кто-то явно показывал свое к ней внимание, считала, что это потому, что тот думает, что такая некрасивая девица будет рада переспать с кем угодно. И, разумеется, оскорблялась. В результате, ее личная жизнь сводилась к череде коротких связей со скучными мальчиками фасона «так себе», которые не могли ей дать ничего. А тех, кого она хотела сама, Танька обходила десятой дорогой. Некрасивая и навязывается — хуже этого с ее точки зрения не было ничего.

Танька села под дальнее на поляне дерево и надулась. Ну вот… стоит просто-напросто посохнуть у костра, как сразу кто-то начинает пялиться глазами мартовского кота. И ладно бы… Танька задумалась, понравился бы ей такой взгляд у Герцога, попыталась себе это представить и хихикнула про себя. Получилась глупость.

Ей на колени что-то упало, и Танька вздрогнула всем телом. Это оказался небольшой камушек. Она подняла глаза и увидела Альбу, который махал ей рукой. Танька неохотно подошла, села рядом. Герцог приобнял ее за плечо, наклонился к уху.

— Напрягаться не надо, хорошо?

Танька сжала губы, опустила глаза и неохотно кивнула, пытаясь высвободиться.

— Ты не поняла. Никто ничего дурного тебе не хочет. Просто это было красиво. Очень красиво.

У Таньки потеплело где-то в желудке.

— Ну и вкусы у вас, сударь… — ехидно фыркнула она.

— Дура… — ласково сказал Герцог, обнимая ее второй рукой и утыкаясь носом ей в волосы. — Дура, ты когда последний раз в зеркало смотрелась?

— Днем. Когда мылась, — ответила Танька, чувствуя, что сарказм удается уже хуже.

— Ну, так очки себе купи…

Дальше было хорошо. Вторая канистра вина ходила по кругу, что не могло не радовать протрезвевшую в ходе купания Таньку. Головой она лежала на коленях Герцога и с легким недоумением водила пальцами по его голой груди. Было удивительно тепло и правильно. Он иногда брал ее руку и переплетал их пальцы, чуть сжимая, и тогда Таньке делалось так легко и сладко, как не было еще никогда.

До дома они добрели, слегка покачиваясь. Танька то шла за руку с Герцогом, то выбегала вперед, раскидывая руки и запрокидывая голову в небо.