Сладость мести - Шугар Раутборд

Она выронила щетку для волос. В эти дни она, казалось, ни о чем другом вообще не могла думать. "Отчего эти мерзкие горничные постоянно забывают чистить мои ложечки эпохи короля Георга? — чуть не плача подумала Энн, широко раскрыв свои оленьи глаза. — Неужели в жизни мне мало неприятностей, чтобы беспокоиться еще и об этой ерунде?" Свою косметику Энн Рендольф Беддл держала в викторианских хрустальных кружках с серебряными крышками. Серебряные ложечки использовались по той причине, что серебро, как известно, убивает бактерии, а значит, обеспечивает сохранность кремов. Только благодаря этому Кингмен, купивший одиннадцать месяцев назад "Кармен Косметикс", и не догадывался, что жена до сих пор пользуется своими любимыми "Ла Прери", и "Элизабет Арденн". Энн и раньше всегда выдавливала свои кремы из тюбиков, или меняла упаковки, настолько дешевой и неприличной для леди ее уровня обычно бывала ее косметика. Она сделала бы ее антикварный туалетный столик похожим на прилавок сельской лавки. Энн мельком взглянула, в порядке ли украшенные монограммой щетки для волос, викторианские крючки для перчаток, и аккуратно сложила их вместе с платяной щеткой в несессер. Здесь все было в порядке.

Энн на мгновение поднесла к губам бокал с бурбоном, а затем поставила перед собой увеличительное зеркало — предмет, которым вынуждена была пользоваться после сорока, когда красила ресницы.

В перерывах между нанесением на веки карменовского крема от морщин и смакованием "бурбона" она успела переговорить с позвонившей ей Джойс, давнишней секретаршей мужа, а потом еще и с директором Нью-Йоркского исторического общества, шутя названного ею Нью-Йоркским истерическим обществом. "Затратив столько сил и времени на организацию празднества, я, без сомнения, стала там своим человеком", — подумала она с нервным смешком. В данный момент ей приходилось, пустив в ход все свое обаяние, разрешать специфический кризис, возникший в результате того, что сегодня вечером надо было свести вместе финансовых воротил с Уолл-стрит и незримое общество старой аристократической гвардии, притушить извечный конфликт, придав ему иное, приемлемое качество.

И сегодня, как всегда, Кингмен полагался на ее безупречное реноме леди высшего света и, как всегда, не ошибся: она сумела усадить потомков первых поселенцев Нью-Йорка за один стол с сегодняшними лавочниками, отдав тем самым дань уважения манекенщице с крайне невысоким коэффициентом умственного развития, а заодно помогая Беддлу потуже набить его и без того тугую мошну.

— Ах ты, моя сладкая мордашка! — кокетливо обратилась Энн Рендольф к своему аристократическому двойнику в зеркале, растягивая согласные. Взяв флакон лака для волос "Джентльмен Виргинии", она щедро прыснула на руку и провела по волосам, убрав глянцевитые, золотисто-каштановые волосы под элегантный шиньон. Потом кончиками тонких пальцев вернула на место несколько выбившихся волосинок.

Хрупко сложенная, с плоской грудью, она была мечтой любого модельера. Будь мода ее страстью, она могла бы стать всемирно известной звездой подиума. Ее тонкая фигурка ни капельки не изменилась даже после родов. Ей все еще подходили платья, в которых она дебютировала на балах для юных леди, вступающих в свет, в Ричмонде, Шарлоттсвилле, Атланте и Чарльстоне — городах, образовывавших "Южный светский округ". Она была приглашена принять участие и в Нью-Йоркском котильоне, но мать и бабушка пренебрегли Нью-Йорком в пользу Международного бала дебютанток в Лондоне. Ох уж эти сентиментальные снобы-англофилки! Легкая улыбка пробежала по губам Энн, и она провела рукой по лоснящейся коже своего чудесно сохранившегося тела. Она не просто принадлежала к числу тех немногих женщин, которые и через два десятилетия взрослой жизни могут надевать то, что им заблагорассудится, — она, как никто, умела носить все, что выбирала.

"На этот раз наденем черное вечернее платье", — решила она и открыла дверцы встроенного в стену платяного шкафа. Она все еще могла позволить себе появиться на людях в черном вечернем платье, сшитом восемнадцать лет назад, с бабушкиным викторианским бриллиантом на груди и высоким стоячим воротничком, расшитым жемчугом. Воспоминание о предках всегда придавало ей уверенности. "По крайней мере, ни одна из этих девиц-манекенщиц не может иметь такую вещь в своем гардеробе", — уверила она себя и беспокойно посмотрела на розовые нефритовые часы.

Да, кстати, где Кингмен? Если он не появится в самое ближайшее время, ей придется ехать одной или, может быть, с матерью, а ведь не далее, как нынешним утром, он клятвенно обещал ей, что в "Плацу" они поедут вместе и вместе будут встречать прибывающих гостей. "Можешь на это твердо рассчитывать", — пообещал он перед отъездом. Но сейчас у нее возникла идея. Она призовет на помощь дочь, которая вскоре должна вернуться из школы, оденет ее в коричневое бархатное платье с кружевным воротником и усадит за стол родителей — рядом с моделью. Именно так! Дочь Кингмена и Энн сядет по правую руку от этой вертихвостки-манекенщицы. Разница в возрасте небольшая — Энн Вторая моложе Флинг года на три, зато стиль прямо противоположный! "Ну, и тридцать фунтов разницы в весе тоже кое-что значат, — невесело усмехнулась Энн, — Энн Вторая — о Господи! — как она поправилась за время пребывания в Бриэрли!" Кроме того, если Кингмен вовремя не вернется, в ее распоряжении еще есть дядюшка Верди — он может прихватить их обеих. Такого человека, как губернатор Берд Харрисон из Виргинии, не стыдно посадить справа от себя. Подняв с туалетного столика телефон, Энн набрала 322 — 1989 — номер частного телефона Кингмена, спрятанного им в ящике для сигар. По этому телефону он разговаривал с самыми интимными собеседниками. Ответа не было. Из старинного хрустального пульверизатора она побрызгала перед собой так, чтобы благоухающий туман лишь коснулся ее вечернего платья. Слишком резкий аромат — признак вульгарности, она усвоила это, еще будучи школьницей. Итак, ей следует оставаться холодной как лед. Никого, кроме прибывающих гостей, не должно для нее существовать. Но почему, почему она стала такой нервной и неуравновешенной? Почему она не может взять себя в руки и почему Нью-Йорк кажется ей таким грубым? Потому что она аристократка Юга, вот почему. Этим восхищался в ней Кингмен, за это преклонялся перед нею. Вздохнув, она приподняла голову и приняла ту грациозную осанку, которую ей привили еще в школе Св. Катерины. Благодарение Господу! — завтра у нее свидание с доктором Корбином.

Наконец-то появилась горничная: еще издали Энн расслышала скрип резиновых подошв по дубовому паркету, на котором были расстелены саваннерийские ковры. Энн Рендольф Беддл, в прошлом известная как Красавица Юга, повернула увеличительное зеркало нормальной стороной и громко спросила у своего отражения: "Если бы Скарлетт О'Хара стукнуло пятьдесят, хватило бы у нее духу принять участие в костюмированном бале, а?"