Сладость мести - Шугар Раутборд

— Не беспокойся, — успокоил ее Фредерик. — Мы с тобой будем совладельцами этого замка.

Красота, с незапамятных времен ломающая любые социальные барьеры и служащая пропуском на вершины лестницы, сейчас подталкивала Флинг прямо в свет прожекторов, на дорожку легкого и соблазнительного успеха, в объятия миллиардера Кингмена Беддла. Незаконнорожденная дочь барменши, затюканная школьница из школы Тела Христова шла навстречу своей судьбе.

Опершись спиной на сложенные друг на друга прэйтизивские подушки, Энн Рендольф Беддл увлеченно занималась своим делом. Перед ней, занимая всю необъятную постель, были разбросаны пригласительные билеты, куда следовало вписать имя гостя и номер столика. Такими билетами, круглыми, квадратными, ромбовидными, сложенными в зеленые охотничьи сумочки из кожи, торговал Смитсот с Бонд-стрит, и предназначались они для хозяек, серьезно относящихся к приему гостей. Они имелись в любом посольстве, где званый обед — всегда дипломатическое действо. Преимуществом отеля "Плаца", где она и ее муж Кингмен сегодня вечером устраивали бенефис в пользу Нью-Йоркского исторического общества — по подписке "Кармен Косметикс", — была возможность использования круглых столиков. Она подписала два билета для стола, за которым собиралась сидеть сама с мужем. Только что позвонил человек из отдела по общественным связям компании мужа; он настаивал на том, что Фотомодель следует посадить вместе с председателем и его женой, а раз так, Энн надо было подыскать для нее подходящего кавалера. Если ее предчувствия и страхи относительно этой девицы имели под собой основание, лучше, чтобы партнером Флинг стал какой-нибудь подходящий холостяк привлекательной внешности. Закрыв глаза, Энн не удержалась и, прижавшись щекой к подушке, вдохнула пьянящий крепкий мужской запах, запах тела ее мужа, впитавшийся в наволочки и простыни, аромат мускуса и кубинских сигар, удерживаемый тончайшим хлопком. Включив свой "Ролодекс", она вывела на экран список "холостяков", которые, как ей хотелось бы верить, в завершение вечеринки назначат манекенщице свидание. Конечно, она могла бы обратиться к букве "Б" — "бабники", и машина выдала бы ей обширный список заурядных ухажеров и неувядающих супержеребчиков, но она искала кого-нибудь с нормальными, а вовсе не с экстраординарными запросами. Это — в Нью-Йорке-то! Она кокетливо вздохнула. Неплохо было бы завести досье на букву "В" — "вдовцы", поскольку эта манекенщица с младенческим выражением лица явно нуждалась в честном, прямом мужчине, найдя которого, она перестала бы увиваться за Кингменом. Тот иногда держался так холодно по отношению к собственной жене! И был при этом таким… таким… вредным! — сразу становясь похожим на Ретта Батлера. Ну, ладно, ладно, разве не выросла она, как истая южанка, на преклонении перед этим мифическим персонажем?

Что же такое придумал Кингмен, чтобы собрать в одно и то же время и одном и том же месте людей, которые в обычной ситуации друг друга на порог не пустят, всех этих завсегдатаев бруклинских универмагов и манекенщиц, с одной стороны, и Рокфеллеров, Ван Ренсейлеров и Рендольфов — с другой, да еще заставил их выложить по десять тысяч долларов за право присутствовать на этом благотворительном мероприятии? Он всего лишь объявил о намерении прямо на вечере представить миру новые коммерческие духи производства корпорации "Кармен Косметикс" с таким вульгарным названием — "ФЛИНГ!"

Энн была возбуждена, как пантера, напавшая на след, и, потянувшись за чашкой чая, невзначай опрокинула поднос, залив чаем монограмму на одеяле.

— Боже!

Она торопливо отодвинула поднос и мельком взглянула на антикварные часы работы Тиффани. Было уже три дня. Позвонив горничной, она встала с постели. В "Плаце" надлежало появиться самое позднее в пять тридцать, чтобы проследить за всем и ничего не упустить. Итак, снова предстояло сменить ночную рубашку на вечернее платье. Она вздохнула. Жизнь снаружи шла вперед, и она, казалось, уже не поспевала за ней.

В комнате начинало темнеть, но тяжелые яркие в цветочек гардины из вощеного ситца по-прежнему оставались не задернутыми. Однако чувства приобщения к миру за окном у нее не возникало. Вся комната благоухала оранжерейным свежим жасмином и гиацинтами, роскошный букет которых стоял в старинной фарфоровой лоустоффской вазе, доставшейся хозяйке дома в приданое от ее бабушки Вирджинии Гаррисон Берд.

Закрыв глаза или просто рассматривая через окно Нью-Йорк, она без труда вспоминала интерьеры Боксвуда — имения матери, расположенного неподалеку от Ричмонда, штат Виргиния. При всем старании ей так и не удалось превратить их квартиру в Саттон-Плейс в подобие славного дома ее детства на любимом Юге. О этот элегантный Юг, с его размеренностью и степенностью, где красивые мужчины охотятся на лис и перепелов, а не друг на друга! Родные места, идеально подходящие для ее темперамента, если подразумевать под темпераментом то, что Кингмен называл ее "южными генами". Отрегулировав яркость люстры, чтобы та давала более мягкий и приятный свет, она грациозно подошла к туалетному столику, застеленному скатертью из того же яркого в цветочек ситца, налила себе в бокал бурбона и отпила, не разбавляя. Какое чудесное это было время — первые годы семейной жизни там, в Боксвуде, на земле предков! Обед в ричмондском "Кантри клубе", пикник на плантации "Джеймс Ривер" под кизиловым деревом! Это все происходило до того, как Кингмен разбогател, чудовищно разбогател, а Нью-Йорк стал его новой делянкой. Ныне он, как никогда, мало уделял времени жене и их дочери — Энн Второй, которую он с навязчивым упорством называл Другая. Что ж, пришло время признаться в правоте матери, всегда говорившей ей, что черного кобеля не отмоешь добела.

— Да-а-а, Кингмен, вы, сэр, не джентльмен, — обратилась она к фотографии, на которой муж был снят в охотничьем костюме. Господи Святый! Охотничий костюм, джентльмен восседает то ли на теннесийской верховой, то ли на арабском скакуне перед выездом на лисью охоту — и это при том, что он так толком и не выучился держаться в седле. В лошади породы было несравненно больше, чем во всаднике. Иногда она, холодея, думала, что за все долгие годы супружеской жизни так и не получила Беддла-аристократа, придуманного ею в юности.

Она выронила щетку для волос. В эти дни она, казалось, ни о чем другом вообще не могла думать. "Отчего эти мерзкие горничные постоянно забывают чистить мои ложечки эпохи короля Георга? — чуть не плача подумала Энн, широко раскрыв свои оленьи глаза. — Неужели в жизни мне мало неприятностей, чтобы беспокоиться еще и об этой ерунде?" Свою косметику Энн Рендольф Беддл держала в викторианских хрустальных кружках с серебряными крышками. Серебряные ложечки использовались по той причине, что серебро, как известно, убивает бактерии, а значит, обеспечивает сохранность кремов. Только благодаря этому Кингмен, купивший одиннадцать месяцев назад "Кармен Косметикс", и не догадывался, что жена до сих пор пользуется своими любимыми "Ла Прери", и "Элизабет Арденн". Энн и раньше всегда выдавливала свои кремы из тюбиков, или меняла упаковки, настолько дешевой и неприличной для леди ее уровня обычно бывала ее косметика. Она сделала бы ее антикварный туалетный столик похожим на прилавок сельской лавки. Энн мельком взглянула, в порядке ли украшенные монограммой щетки для волос, викторианские крючки для перчаток, и аккуратно сложила их вместе с платяной щеткой в несессер. Здесь все было в порядке.