Опасайся человека одной книги. В преддверии - Игорь Сотников

– А меня, может быть, не устраивает этот их диктаторский стиль, – Антон, возможно, хватил лишка там, в конференц-зале, отчего он определённо уже хватил лишка здесь. Что для самых предусмотрительных, становится сигналом к выходу. Ну а Антон, оставшись один (неосмотрительных, как оказалось, в этом кругу не бывает), сплюнул за последним вышедшим и, закрутив глазами, принялся размышлять над горькой судьбой любого внесистемного оппозиционера, чья участь заключена в том, чтобы вот так стоять в одиночестве на этих затворках и курить чужие сигары.

Но памятливая мысль Яшки, не взволнована этими помышлениями Антона. Ведь Яшка оказался в числе очень осмотрительных, и поэтому Антон сейчас сидит в кутузке, а он, в отличие от него, летит в город любви, Париж, о котором, конечно, хочется помечтать, но это ему не дает сделать влезший в тот памятливый разговор, второй противный тип, занимающий своё мягкое место рядом с ключевым представителем этого «а-Ну КО».

– А ты-то чего облизываешься? – заржал второй, менее видный член этого сообщества, который, дабы скрыть свою оплошность в поедании сочной курочки, пустившей соки ему не только по губам, но и на воротник рубашки, решил таким способом, указав на Яшку, отвлечь внимание от себя. А ведь Яшка только лишь подумал пооблизываться при воспоминании аппетитной Люси и поэтому, никаким образом, не показывал свои намерения, что, конечно же, было инсинуацией со стороны менее видного члена.

– Ничего я не облизываюсь, – только сейчас облизнув губы и тем самым, совместив два в одном, Яшка тем не менее, твёрдо отстаивает свою точку зрения.

– Облизываешься, – не менее твёрд в своем утверждении, впитывающий в себя сочность курочки второй господин.

– Да я… – несколько сбит с толку Яшка, уже не знающий, как себя дальше вести.

– Ладно, можешь облизываться, но только это, и ничего сверх того, – обильное слюноотделение, вызванное представлением этой Люси в некоторых пикантных на грани образах, после этого внутреннего отлива, вызвало сухость внутри этого господина, который, взбодрив себя вином из фужера, посмотрел строго на Яшку. Его сравнительная с ним молодость не внушала доверия в столь щепетильных делах, и поэтому он, и огласил этот указательный приговор.

«Но почему?» – чуть не вырвалось у Яшки, для которого привлекательность Люси, была сопутствующим его желаниям фактором и просто грех не использовать его в личных целях. Впрочем, здесь это не приветствуется открыто и поэтому приходиться сдерживаться на виду, а уж не на виду, то это совсем другое дело.

– Хочешь, наверное, спросить, почему? – второй господин своей проницательностью, заставляет Яшку вздрогнуть.

– Да нет, – найдя в себе силы, Яшка идёт в отказ.

– Нет или да? А то что-то не совсем понятно, – второй господин, явно хочет довести Яшку и лезет со своими вопросами.

– Нет, – снова твёрд тот.

– А я говорю, да, – издевательствам этого второго господина уже нет предела.

– А ну, замолчали оба, – устав от этих препирательств, а может, просто оттого, что поперхнулся от этих незамолканий, ключевой представитель, решил вмешаться. – Значит, так. Слушай меня внимательно, – ключевой представитель грозно посмотрел на Яшку, который, вжав голову в плечи, принялся внимать. – Мы не поощряем всякий кривотолк в сторону наших рекомендаций, а это значит одно: непонятливым здесь не место. Так вот, я тебе сейчас задам несколько вопросов и если не увижу должного понимания, то тогда, можно сказать, нам не по пути, – ключевой представитель внимательно посмотрел на всё так же стоящего по стойке смирно в середине кабинета Яшку, после чего, не дожидаясь ответа, начал задавать вопросы.

– Вашим гидом по Парижу будет француженка Люси, – первый же вопрос не вопрос (А что тогда?), произнесённый ключевым представителем, смёл в Яшке все остатки самоуверенности, и перед его глазами встала любимая кинокартина детства, которая метафорически получила своё развитие в его воображении:

«Карабас Барабас и Дуремар подкреплялись жареным поросёночком. Хозяин подливал вина в стаканы.

Карабас Барабас, обсасывая поросячью ногу, сказал хозяину:

– Дрянь у тебя вино, налей-ка мне вон из того кувшина! – и указал костью на кувшин, где сидел Буратино.

– Синьор, этот кувшин пуст, – ответил хозяин.

– Врёшь, покажи.

Тогда хозяин поднял кувшин и перевернул его. Буратино изо всей силы упёрся локтями в бока кувшина, чтобы не вывалиться.

– Там что-то чернеется, – прохрипел Карабас Барабас.

– Там что-то белеется, – подтвердил Дуремар.

– Синьоры, чирей мне на язык, прострел мне в поясницу – кувшин пуст!

– В таком случае, ставь его на стол – мы будем кидать туда кости.

И вот, можно сказать, Барабасом брошена первая кость в его кувшин мудрости, который, как верно заметил хозяин харчевни, в данный момент оказался совершенно пустым».

Яшка, смутившись своим положением и незнанием того, что нужно отвечать, решил идти универсальным путем, предлагающим на всё соглашаться.

– Да, – ответил Яшка, что, судя по виду ключевого представителя, этого Барабаса, удовлетворило его.

– Ещё раз напоминаю, француженка Люси изучает русский язык, в связи с чем, она не раз была по студенческому обмену в России, от которой она без ума и поэтому очень рада, в таком качестве поработать с русскими туристами. Такое общение поможет ей подтянуть разговорную речь, – Барабас замолчал и ожидающе уставился на Яшку, который всё ещё впитывал выдаваемую информацию. – Ну, чего молчишь? – вновь влез в разговор этот Дуремар.

– Ну, мне кажется, всё понятно, – Яшка, уловив суть этого теста на понятливость, снова определённо расхрабрился и начал дерзить.

– А вот мне, ещё не совсем насчёт тебя понятно, – лезет в свою бутылку этот Дуремар.

– Общая увлечённость, всегда сближает. Ну а когда она при этом вызывает симпатию, то ещё и убеждает, – Яшка сверкнул глазами в сторону этого Дуремара, которого он, скорее всего, уделал своим ответом.

– Я вижу, ты уловил суть, – ухмыльнулся Барабас и, хлебнув на Яшкину дорожку, отправил того восвояси. И когда Яшка уже оказался за дверьми этого офисного кабинета, то он не слишком поспешил удаляться от них, слыша, как ему показалось, доносящийся из-за дверей следующий разговор:

– Положу Буратино на ладонь, – хвастливо говорил Барабас, – другой ладонью прихлопну, – мокрое место от него останется.

– Этот негодяй, вполне этого заслуживает, – подтверждал Дуремар, – но сначала к нему хорошо бы приставить пиявок, чтобы они высосали всю кровь…

Но так ли это было на самом деле, или же это плод разыгравшейся фантазии Яшки, трудно даже ему сказать, ведь как только, для лучшей слышимости, он собрался приставить ухо к щелке двери, то в этот же момент, согласно закону подлости, в коридоре появилась не менее любопытная, какая-то серая личность, которая, испытывая неудовлетворение своей серостью, за счёт любопытства и компенсирует свой недостаток. Так что Яшке, заметившему упёртость глаз на себе этой появившейся серости, не захотелось испытывать на себе этот взгляд и он, подняв высоко голову, отправился на выход из этого здания, так и не узнав, что же на самом деле говорили меж собой Барабас с Дуремаром.

А между тем послушать было о чём.

– Богдан, заходи, – стоило только Яшке скрыться за дверью, как Барабас поднялся с места и, пройдя к другой внутренней двери, открыл её и позвал скучавшего там, в отдельном кресле, мышцевого вида господина, очень сильно смахивающего на одного неторопливого пассажира. После чего Барабас вернулся на своё место, ну а Богдан занял свободный стул у стенки.

– Ну, Богдан, у нас к тебе есть дело требующего твоего индивидуального подхода. Ай, прости, как ты там любишь говорить? Своего отдельного разговора, – начал Барабас.

– Я слушаю, – жёсткость холодного взгляда Богдана, которым он обдал собеседников, заставивших его заниматься несвойственным ему делу: слушать, очень красноречиво говорила о том, что могло грозить тем, кто его не слушает и, более того, не слушается.

Глава 5

Париж, Париж, а местами и «де Пари»

Париж хорош тем, что в нём меня всегда кто-то ждёт, даже если у меня там никого нет. (Е. Кос.).

– Ты чего остановился-то? – получив свой багаж, Яшка было направился к выходу, но, заметив у дверей, застывшего в нерешительности Фому, ведущих в это, так сказать фигурально, окно в Париж, решил подбодрить его в первом лицезрении этого города. Хотя он, не слишком виден с аэропорта, так что, выйдя в двери, перед тобой предстанет такой же аэровид, которым может похвастаться любой среднестатистический аэропорт.

– Чё-то волнуюсь, – эта детская непосредственность, с которой выразился Фома, хоть и слегка, но всё же защемила сердце Яшки, забывшего и уже не знающего этого удивительного чувства придавать значение новизне, открывающей сердце для этой встречи. Это было им в корне вырвано, оставив лишь воспоминание, которое совестливо и защекотало его сердечный отдел.