Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот уже несколько дней я по многу часов разговариваю с Филиппом Филипповичем. Он все-таки втянул меня в свои сети. Более того — он заронил в меня искру сомнения. Небольшого, крохотного, но все-таки сомнения. Я действительно слегка стал сомневаться в том, кем являюсь на самом деле. Иногда я как будто прихожу в себя и говорю себе же: «Нет, это невозможно! Пора кончать с разговорами! Он очень убедительный, этот доктор, он профессионал. Вот он и запудрил мне мозги. Как я могу хоть на секунду усомниться в том, кто я есть?! Я Устин Уткин — и точка!»
Но это чувство, к сожалению, быстро проходит. Чаще всего я теперь занимаюсь в одиночестве тем, что представляю себя Носовым. Могу ли я им быть? Возможно ли это? Доктор уверяет, что возможно. Я не верю, а он только кивает: правильно, вы и не должны верить, вы ведь больны. А тот факт, что люди сходят с ума, нельзя отрицать. Иногда действительно сходят. Все об этом знают. Так, может, я и впрямь — сошедший с ума неудачник Носов, возомнивший себя успешным Уткиным? И на этой же почве его и убивший? Доктор говорит, что такое бывает. Реально случившееся полностью вытесняется из головы бредовой галлюцинацией, иллюзорным воспоминанием, которое воспринимается больным как абсолютно подлинное.
И на все мои слова у этого Филиппа Филиппыча есть ответ, буквально на все. Когда я говорю, что помню во всех подробностях свою многолетнюю совместную жизнь с Аллой, он возражает:
— На протяжении этих самых многих лет вы лишь фантазировали о том, как бы вы жили с ней. На деле вам это не удалось. И это, вероятно, стало одной из причин вашего заболевания.
Короче, он уже не сомневается, что я больной. И своей железобетонной уверенностью заставляет сомневаться и меня.
В этой безумной ситуации есть один только плюс: смертная казнь мне уже не грозит. Грозят годы лечения в психушке, но это вроде бы можно пережить. Доктор уверяет, что можно. Хотя и не скрывает, что люди редко выходят оттуда полностью выздоровевшими. Если вообще когда-нибудь выходят.
Подумать только, я — спятивший Носов! Настолько влезший в шкуру Уткина, что полностью поверивший в целиком придуманную чужую жизнь!
— Филипп Филиппыч, — спросил я сегодня доктора, — а как вы думаете… если я действительно Носов, то когда я… когда перестал считать себя Носовым и стал считать Уткиным?.. Одним словом, когда именно я спятил?
— Думаю, именно в тот момент, когда вы убили Уткина, — со своим неизменным ледяным спокойствием ответил психиатр. — Вас настолько шокировало собственноручно совершенное злодеяние — вероятно, первый в вашей жизни по-настоящему ужасный поступок… В общем, это убийство вас настолько потрясло, что ваша психика в целях элементарной самозащиты перестроилась. И в ту же минуту вы уверились в том, что вы — Уткин, стоящий над трупом покончившего с собой Носова.
— Я готов был бы полностью в это поверить, — дрожащим голосом ответил я, — если бы только мне предоставили хоть одно доказательство того, что я — этот самый Носов.
— Боюсь, на данный момент вы можете признать этот факт только путем логических умозаключений, — сказал доктор. — Но если вы это сделаете, то, уверяю вас, рано или поздно вы вспомните все, что произошло. Осознаете себя Носовым — и вылечитесь.
— А если я… только притворюсь, что осознал? — спросил я. — Чтобы выйти на свободу.
— Меня вы так не проведете, — самодовольно улыбнулся Филипп Филиппович. — Да и любого другого хорошего специалиста — тоже.
Из этой затянувшейся, не знаю даже на сколько дней, психотерапии меня внезапно вытащил визит Аллы. Ее посещение было, мягко говоря, как ушат ледяной воды. Да, она пришла ко мне на свидание. Чего я меньше всего ожидал.
Я еще подумал, когда меня только к ней вызвали: если она начнет разговор в духе «Носов, как ты мог так поступить?», мое сопротивление доводам Филиппа Филиппыча окончательно будет сломлено.
Но разговор пошел совсем по-другому — с первой же фразы Аллы, даже с первого произнесенного ею слова…
Сначала она молчала, и я тоже. Через полминуты она выразительно посмотрела на охранника, стоявшего совсем рядом со мной.
— Хотите поговорить с ним наедине? — вежливо поинтересовался охранник у наверняка известной ему актрисы.
Алла кивнула.
Придя со мной в комнату для свиданий, охранник первым делом нацепил на меня наручники. Меня это огорчило. Они думают, что я наброшусь на Аллу и попытаюсь ее задушить? И вообще чье это указание — следователя или доктора?
Теперь же я думаю, что Алла сама попросила надеть на меня эти отвратные кандалы. И благодаря им охранник без всяких опасений вышел из комнаты, оставив меня с Аллой тет-а-тет.
Наручники были замкнуты на мне сзади. Крайне неприятно общаться с кем-нибудь в таком унизительном, скованном положении. Не говоря уже о том, что попросту сидеть так неудобно.
Я терпеливо ждал, пока Алла заговорит первой. А она тихо произнесла:
— Уткин…
Явно обращается ко мне… Что же это? Как ее понимать? Она решила все-таки прекратить свой оговор? Совесть замучила?
Но все оказалось для меня куда более плачевно.
— Уткин, — еще раз сказала Алла, — я пришла сообщить тебе, что безумно рада… безумно рада твоему краху. Я счастлива, что мы в итоге с тобой расквитались… пусть даже такой огромной ценой.
— Со мной расквитались? — ошарашенно повторил я. — Кто расквитался?
— Прежде всего я и Нестор, — ответила она. — Но я знаю, что и многие другие испытали большое облегчение, услышав о твоем конце.
— Ты и Нестор? — переспросил я. — Ты о Носове? Вы с ним… расквитались со мной?! Алла, этого не может быть! Ты врешь мне! Зачем ты мне врешь?! Алла, зачем? Зачем ты устроила со мной эту метаморфозу?
— Затем, что я тебя ненавижу, — прошипела она точь-в-точь так же, как тогда на допросе у следователя. Только там мы были не одни, поэтому она называла меня Носовым. А сейчас говорит то же самое уже напрямик, поскольку мы без свидетелей. Обращается ко мне как к Уткину… Поскольку я, разумеется, и есть Уткин!
Ну надо же, а я чуть не поверил шарлатану-доктору! Они меня чуть с ума не свели на пару со следователем!
Но все же как
