Роман с авиацией. Технология авиакатастроф - Александр Андриевский

Первый полет по кругу был ознакомительным. В следующем инструктор должен был выйти в зону и показать комплекс высшего пилотажа, которым нам предстояло овладеть. На исполнительном старте, получив разрешение на взлет, двигатель был выведен на полные обороты, и я уже ничего не слышал. Разбег, отрыв, набор проскочили как одно целое. Ощущалась только скорость, с которой земля уходила назад. Полет по кругу, посадка и тут же взлет с набором полторы тысячи метров и выход в зону пилотажа над огромным болотом. Доклад на землю: «Приступил к работе!» – «Делай, как я», – раздалось в шлемофоне. Взревел выведенный на полные обороты двигатель, и ручка управления пошла «от себя». Самолет пошел в «пике». Стрелка прибора скорости быстро пошла по часовой стрелке. Инструктор плавно потянул ручку управления рулями «на себя». Самолет свечой пошел вверх. Я взглянул на приборы и не поверил своим глазам – они стали похожи на эллипс. Созданная перегрузка сдавила глазные яблоки не тренированные на этот случай глаза давали сбой. В верхней точке «петли» инструктор убрал газ до холостых оборотов. Я повис на ремнях вниз головой – потерявший скорость самолет начал зависать, но ручка управления уже пошла вниз – самолет снова набирал скорость. Первая «мертвая петля» была выполнена. И пошла карусель: боевой разворот, виражи, «бочки», еще «петля», иммельманы, раверсманы, «горки» – французские названия фигур высшего пилотажа еще не были переведены на простой и понятный русский язык. – «Смотри, как выходить из штопора, но не дай бог туда сорваться на малой высоте – не успеешь ни вывести, ни выпрыгнуть – замотает», – слышал я тот же голос. Инструктор затянул до упора газ и взял ручку «на себя».

Я увидел, как стрелка скорости на приборе катастрофически поползла назад. Самолет задрожал всем телом и как-то быстро завалился на крыло. В следующий момент он стал вращаться вокруг вертикальной оси – моя голова от перегрузки поехала набок и болталась от одной стенки фонаря кабины к другой. – «Не болтай башкой! Делаем вывод из штопора. Убираем крен, ручка "от себя", ногу на вывод!» – жестким командным голосом чеканил инструктор. Самолет прекратил вращение и, набрав скорость, стал снова послушным. – «Теперь пойдем в плоский штопор», – еле услышал я. От таких переживаний моя голова уже отказывалась соображать. Последняя фигура – ввод и вывод из плоского штопора – меня окончательно доконала. Через несколько минут работы в зоне, которые показались вечностью, я уже не видел, где земля, а где небо. Профилактическая доза марганцовки перестала действовать, непривычные нагрузки и ускорения также делали свое дело – мой желудок начинал выражать протест. Наблюдая за моей реакцией через зеркало и видя мое побледневшее лицо, инструктор решил окончательно доказать мою профессиональную непригодность. Весь обратный полет до аэродрома он крутил левые и правые бочки, сопровождая все это крепкими выражениями. Чтобы окончательно не опозориться, неимоверным усилием воли я справился с тошнотворными позывами моего взбунтовавшегося желудка. После посадки в конце полосы мне приказали вылезти из кабины и во время руления придерживать самолет за хвост – при боковом ветре инструктору было трудно выдерживать направление. С расстройства я выскочил из кабины вместе с парашютом, ранец которого во время бега бил мне по сапогам. Пробежав так метров триста до стоянки и окончательно взмокнув, я, как и положено, попросил замечания о полете. «Тебе надо в колхозе работать, а не лезть в авиацию!» – прозвучал первый приговор. Конечно, инструктор не мог знать, что я был не в лучшей форме во время своего первого полета. Это была моя первая маленькая победа над собой!

Да, слабонервным здесь было не место. Сев в кабину, нужно было забыть обо всем, работать руками и ногами, вертеть головой, как сова, на триста шестьдесят градусов. Чтобы не стереть в кровь шею, еще на заре авиации летчики обматывали ее белым шелковым шарфом (что и советовали нам инструкторы). Уже на взлете, при поднятии хвостового колеса, гироскопический момент двигателя резко бросал самолет вправо, и только мгновенная реакция летчика могла сохранить прямолинейное направление взлета. Набор двести метров, инструктор имитирует отказ двигателя – затягивает газ. Самолет быстро теряет скорость. Необходимо принять решение: найти площадку для посадки и направить самолет туда. В последний момент перед приземлением инструктор выводил обороты двигателя на взлетный режим, и все продолжалось сначала. Таких процедур было более чем достаточно. Не справившихся с заданием заставляли тут же, на глазах у остальных курсантов летного квадрата (место на летном поле, где происходит разбор полетов, куда привозят второй завтрак и сидят курсанты), компенсировать промашки – приводили в чувство строевой подготовкой. Из-за одного провинившегося курсанта пять человек под руководством старшего в группе вынуждены были, под смех сидящих в квадрате, маршировать строем, в то время когда остальные заняты подготовкой к полету! Но таковы были в то время методы воспитания летчиков. Затем следовал общий послеполетный разбор и – обратно в казармы, в руки старшины. Время было расписано по минутам, многие не успевали перешить на гимнастерке свежий подворотничок и начистить позеленевшие от пота медные пуговицы, за что тут же получали наряды вне очереди. А это значило, в лучшем случае, вместо дневного отдыха опять мыть родимую казарму, отскабливая засохшую грязь от сапог трехсот курсантов. Процедура повторялась, если на проведенном по полу носовом платке старшины обнаруживались малейшие темные пятна. «В авиации все должно быть сделано чисто и без помарок», – приговаривал он, тыча своим не достиранным носовым платком нам в нос. В воскресные дни вместе с инструкторами до обеда мы рыли траншеи для труб отопления авиагородка или строили новый тир для пальбы из наземных установок – шестиствольных пулеметов – ультрашкасов. Школа строилась, училась и летала одновременно.

Строем идем на очередной экзамен. Дорогу начинает перебегать черный кот. Отделение, как по команде, останавливается. Кот, запутавшись в ногах, бежит в конец отделения. Последний курсант хватает его за шкирку и засовывает себе под шинель. Все отделение сдало экзамены на пятерки, а черный кот с тех пор стал нашим талисманом и очень скоро разжирел от постоянной подкормки – каждый курсант считал своим долгом на удачу притащить ему из столовой самый вкусный кусок.

Раз в неделю, к субботе, в клуб привозили кинофильм. Народу набивалось много. Однажды мне досталось только висячее место – рукой я держался за балку перекрытия крыши, упираясь ногой в выступ стены, хотя и смотрел этот фильм раньше. Но фильм был потрясающий, трофейный – мелодрама «Сети шпионажа». Он и она, познакомившись где-то в Европе, поклялись друг другу в вечной любви. Затем последовала, как и полагается, неминуемая разлука. Через несколько лет жизнь сводит их в Танжере, где он, находясь в качестве агента одной из разведок на ответственном задании и случайно встретив там свою любовь, делает вид, что это не он. Чувство долга перед своей страной вступает в противоречие с чувством первой любви. Для нас, к тому времени уже прилично одичавших в кустанайских степях, это было то, что надо. И мы с Юркой еще долго делились перед сном своими впечатлениями.

Один в бескрайнем небе

Подошло время первых самостоятельных полетов. По установленной традиции курсанты запаслись дорогими папиросами, которые полагалось преподнести своему инструктору сразу же после выполнения первого самостоятельного полета. Проверку на допуск к полету из-за излишне приподнятого эмоционального состояния я прошел последним в группе. Наблюдая из летного квадрата за приземлением своих товарищей, за их сияющими лицами, я мусолил свои заготовленные дорогие табачные изделия и изнывал от нетерпения. Летный день заканчивался к полудню. Солнце уже нагрело степной воздух до температуры банной парилки, а это сказывалось на мощности двигателя и летных характеристиках машин. Вот-вот закроют полеты. Наконец, мне разрешили сесть в раскаленный под лучами солнца самолет. В задней кабине вместо летчика для соблюдения центровки лежал привязанный мешок с песком. Инструктор помог пристегнуть ремни, еще раз оглядел кабину и, хлопнув меня по плечу, молча удалился. Для экономии времени двигатель после предыдущего полета не выключался, и мне оставалось только закрыть фонарь кабины и запросить выруливание на старт. Я нажал кнопку радиостанции и посмотрел на летное поле, где на земле и в воздухе с «конвейера» работало сразу около десятка машин. «Конвейер» – такой режим работы, при котором после посадки самолет не тормозится, а сразу начинает очередной взлет. Это позволяет не тратить лишнее время и бензин на руление, но требует четкой работы руководителя полетов и тех, кто в воздухе. Я стоял в очереди в ожидании «окна» на занятие старта. После посадки очередного самолета получил наконец разрешение вклиниться в эту карусель. Здесь зевать некогда – шевели руками, ногами и головой. Мой белый шелковый шарф, которым я обмотал шею, уже скатался, но руки были заняты, и я не мог его расправить. Правая сторона шеи уже натиралась о жесткий летный комбинезон. Взгляд влево и вперед – туда, где сел очередной борт. На прямой уже висит следующий, и его летчик ждет разрешения на посадку. Предстартовые волнения пропали сразу, голова работала четко и ясно. На исполнительном старте, получив разрешение на взлет, я вывел рычаг газа вперед до упора и отпустил тормоза. Машину, как из катапульты, рвануло вперед. Главное – выдержать направление разбега и на установленной скорости отдать ручку управления рулями высоты «от себя» – начать подъем хвоста. Сейчас гироскопический момент двигателя бросит самолет вправо. Пытаясь уловить этот момент, я поглядывал вперед, на выбранный ориентир. Быстро спарировал бросок, а машина, подпрыгивая на земле, уже просилась в воздух. На этом типе самолета при взлете и посадке, до тех пор пока самолет бежит на трех точках, чтобы видеть землю, пилот должен смотреть сквозь боковое стекло фонаря кабины влево – ось направления полета не совпадает с осью направления взгляда пилота. Передний обзор закрывает капот двигателя. Для многих курсантов эта особенность конструкции создавала определенные трудности. Взгляд на прибор – скорость отрыва, я потянул ручку управления «на себя» и оторвался от земли. Убрав шасси и закрылки, быстро оказался на высоте четырехсот метров – высоте «круга», или «коробочки», по периметру которой самолет должен пройти, чтобы попасть на аэродром и зайти на посадку. Прибрав режим двигателя, положил машину в левый крен для первого разворота. Огляделся по сторонам. Наконец я один в бескрайнем небе. Наслаждаться полетом было некогда – пора выполнять второй разворот. Взглянул на приборы – скорость, высота, курс, температура масла, двигателя, добавил газ и пошел на вираж. Несколько минут, отведенных на выполнение штатной «коробочки» – круга по аэродрому, пролетели мгновенно. Вот уже траверз аэродрома. Снова выпуск шасси, третий и четвертый разворот, и я «на прямой». Это самый ответственный этап полета на любом аэроплане. Подобрав обороты двигателя, установил скорость планирования, выпустил закрылки в посадочное положение и начал снижение по строго выверенной траектории – глиссаде, чтобы приземлиться у посадочного знака. Все движения рулями приобрели твердость и уверенность. Я не узнавал себя: никакого напряжения, все происходило по заранее отточенному алгоритму. Замелькала земля, я медленно затянул газ и по мере гашения скорости стал подбирать ручку «на себя». Легкие толчки колес ощутил точно у посадочного знака.