Агентство «БМВ» - Александр Кашин

Детей? — переспросила между тем юная хозяйка квартиры, обдумывая обращенные к ней слова Летовой. — Это в каком смысле? В принципе… я не против детей, хотя своих, как вы понимаете, у меня ещё нет. Но бомжующим «киндерам» я и мои родители могли бы откинуть какую-нибудь мелочевку. А вы, собственно, чего от меня хотите?

У вас есть старые вещи? — поинтересовалась Марина, продолжая развивать легенду, которую они с Капустинской разработали для такого рода оказий. — Тащите все зимнее, что под руку попадет. Старые куртки, детские комбинезончики, варежки, драные перчатки — детишкам и их родителям зимой все сгодится. Потом мы все это взвесим на безмене, — продолжала вдохновенно врать Летова в надежде завязать с Медуевой-младшей разговор, — и я вам выдам справку: дескать, гражданка такая-то сдала в фонд «Милосердие» столько-то килограммов теплых вещей. Вас как, кстати, звать-величать-то?

Меня-то? — снова переспросила девушка. — Настей Медуевой. Я — студентка техникума, или, как сейчас по-модному стали называть, колледжа. Тот же техникум, только понта больше…

Милые же нынче техникумы, то есть колледжи, объявились, коли в них стриптизу обучают, удивилась про себя Марина Летова. С другой стороны — это тоже как-никак ремесло. Хочешь не хочешь, а учить надо.

Вы на кухню пройдите, — сказала Медуева-младшая, — я вам кофе налью, а сама пойду поищу что-нибудь.

«Отличная идея, — подумала Летова, — пусть себе ищет, а я пока продумаю, как быть дальше с этой андерсеновской русалочкой.

Кухонька была небольшой, но аккуратной и чистой, и там имелось все необходимое для того, чтобы гонять чаи-кофеи. Получив в свое распоряжение большую чашку в белый горошек с растворимым кофе, сдобренным изрядным количеством молока, Марина осталась в одиночестве. До ее слуха доносился только производимый Медуевой-младшей шорох: девушка добросовестно шарила по шкафам и антресолям, разыскивая вещи, которые она, скорее всего, носила в детстве. Когда же она появилась на пороге кухни с огромным полиэтиленовым пакетом, Марина поняла, что Анастасия потрудилась на совесть.

А родители ваши где? — спросила Марина, вдруг представив себе с тоской, что этот увесистый пакет ей придется тащить по всем этажам, обходя указанные в их с Валентиной списке квартиры.

Где же им быть-то? Пашут… — с готовностью сообщила Анастасия, усаживаясь рядом с Мариной за стол и тоже наливая себе кофе. — Я шнурков своих вижу редко — меня дома-то почти никогда не бывает. Это вам подвезло, что вы меня сегодня застали: нам в конторе дали свободный день, чтобы подготовиться к зачету.

А какая же у вас специальность? — на всякий случай осведомилась Марина, хотя до сих пор свято верила в выписку из книги старшего лейтенанта Медведева, сделанную Валентиной.

Я-то? Учусь на парикмахера-дизайнера, или, как сейчас принято говорить, визажиста, — последовал ответ Медуевой-младшей. — Днем вкалываем, как в любой школе или техникуме, а по вечерам у нас практика: рожи дамам мастерим — так что свободного времени нет совершенно.

И тут до Марины, наконец, дошло. Участковый Медведев все перепутал и написал в своей книге «стриптизерша» вместо «визажистка». Марина чувствовала, что девушка говорит правду — для профессиональной лгуньи она была слишком юна и неиспорченна. Ее маленькая исповедь струилась ровно, как крохотный лесной ручеек, и была столь же чиста и прозрачна, хотя и сдабривалась временами довольно странными выражениями.

Трудно учиться-то? — Марина допила кофе и перевернула свою чашку на блюдечке донышком вверх.

Не так трудно, как накладно, — промолвила хорошенькая парикмахерша. — Это ж частная контора, и башлять надо много. Но мне шнурки помогают: бабки на обучение дают. Вот одинокому бабцу — у которой с фанерой туго, и ни шнурков, ни мужа нет — сейчас чаще всего кранты настают.

И много у вас таких в подъезде — которым эти самые кранты грозят? — лениво растягивая слова, произнесла Марина, напуская на лицо индифферентное выражение. Ей пришло в голову, что на выписки из книги Медведева не стоит очень уж полагаться — сведения в ней могли быть в значительной степени замешены на циркулировавших во дворе сплетнях.

Да есть кое-кто, — словоохотливо заметила девушка, которая, судя по всему, была не прочь отвлечься от своих учебников и почесать с новой знакомой язычок. — Вот, к примеру, наша докторица — Наташа Рыбко. Хороший бабец, всем в доме помогает, и красивая к тому же. Но одинокая. Не пойму, куда только мужики смотрят…

Наверное, она слишком хороша для нашей жизни, — сказала Марина, довольная, что разговор коснулся второй кандидатки в списке, — чересчур скромна. Сейчас, чтобы тебя заметил стоящий мужик, нужно быть ярко окрашенной, заметной — вроде павлина.

Такие у нас тоже есть, — легко переключилась юная визажистка. — Вот хоть Лена Струева. Она как раз под нами живет. Молодая, одинокая и — как вы, значит, заметили — ярко окрашенная. То есть буквально: один клок на башке синий, другой — фиолетовый, третий — рыжий. Короче, атасная клюшка. Вся в коже ходит, а по ночам катается на мотоциклах с «ночными волками». Это такие парни отчаянные, — объяснила Анастасия. — Никого не боятся. Крутняк, одним словом.

«А вот Лену Струеву, пожалуй, нужно из списка исключить, — решила про себя Марина. — Уж слишком она, если верить Настеньке, экзотическая. Вице-президент — человек совсем другого круга, поэтому девица с разноцветным гребешком на голове, да еще и раскатывающая по ночам на мотоцикле, вряд ли его устроит».

— Вы, Настя, насколько я понимаю, девушка со вкусом. — Марина подпустила в разговор немного лести, которая — она знала — действует безотказно и на юных дев, и на девяностолетних старцев. — По крайней мере, ваш род занятий связан с тем, что вы создаете человеку образ — имидж, если хотите. Другими словами, делаете его лучше, чем он есть на самом деле.

Анастасия Медуева скромно потупилась, и мочки ушек у нее порозовели. Помолчав с минуту, девушка сказала:

— Вы это клево сказали — насчет «имиджа». Кое-кто и в самом деле от нас выходит — ну прям хоть на подиум.

Марина, продолжая изображать на лице выражение легкой заинтересованности — не больше и не меньше, чем нужно для небольшого трепа на кухне, — произнесла:

— В таком случае мне важно узнать вашу точку зрения как профессионала. Опишите мне женщину, которая — на ваш просвещенный взгляд — могла бы заинтересовать молодого, благополучного, очень интересного внешне мужчину.

Анастасия Медуева в каком-то смысле была сражена. К большому ее удивлению, ее мнение вдруг оказалось важным для молодой, интересной женщины, которая, как казалось юной ученице колледжа, сама могла бы быть эталоном женской привлекательности и уж кому-кому, а не ей следовало задаваться подобным вопросом — как понравиться мужчине. Короче говоря, девушка смутилась и замолчала — не могла подобрать нужных слов.

Марина Летова сразу же пришла ей на помощь: ей хотелось, чтобы Медуева-младшая, отбросив некий отвлеченный образ, сосредоточила внимание на своих знакомых по подъезду.

— Я понимаю — вам трудно все это объяснить… Так вот сразу. Но ведь вы в состоянии описать человека, который проживает с вами по соседству. Уж я-то знаю, что, когда перед тобой знакомое лицо, говорить куда легче, — со значением сказала Марина, хотя за этой кажущейся многозначительностью не стояло ровным счетом ничего.

Юная визажистка возвела глаза к потолку.

— Это точно — так куда легче. Это вы, блин, правы… В таком случае возьмем Женьку Катковскую. Вот это настоящая, блин… Хилари Клинтон! Красотка, каких поискать, не дура, ну и к тому же композитор. Сочиняет музыку для известной группы «Стратостат»…

«А вот это с нашей с Валюшкой стороны прокол, — подумала Марина, не спеша закуривая сигарету и пытаясь сохранить вид женщины, которая поддерживает светскую беседу исключительно для собственного удовольствия, не более, — мы эту самую Женечку в список-то не включили. И опять-таки из-за книги Медведева — там эта дама числилась замужем. Непростительное легкомыслие!»

Да у нее наверняка муж есть, — равнодушно произнесла Летова. — Такие леди в одиночестве не прозябают.

А вот и нет, а вот и фигушки, — отчаянно зашептала юная визажистка. — Муж-то как раз от нее сбежал! Не выдержал музыки группы «Стратостат». Женька, бывало, включит запись — а он прямиком в коридор. Стоит там и курит. А тоже музыкант, между прочим. Но бабу свою не понимал. Творческое у них расхождение получилось.

Что ж, такое бывает, — хладнокровно заметила Марина. — У творческих людей это сплошь и рядом. Но это ничего, у нее новый нарисуется, если не муж, то любовник. Или, может быть, уже нарисовался?

Да ходят слухи, что есть такой, — с улыбкой произнесла Медуева-младшая, приканчивая свой кофе и собирая чашки со стола. — Смазлив. — Просто картинка. Я-то сама ни разу его не видела — в колледже торчу с утра до ночи. Но мать была на больничном, выходила за газетой — глянь, а в наш подъезд такой красавец заходит — просто обалдеть. Смерил он ее эдаким насмешливым взглядом — и сразу в лифт. Мать-то у меня баба умная — подождала, послушала, на каком этаже дверь открылась — в аккурат на пятом, где Катковская живет. Это мать говорит, — добавила девушка. — Но, по слухам, и другие этого господина видели. И все в один голос говорят, что да, ходит к ней такой — почти не скрывается. Да и кого ему бояться-то — бывшего мужа, что ли, музыкантишку задрипанного? Вот уж не поверю. Мать, по крайней мере, считает, что любовник Катковской — мужчина упакованный, то есть охрану имеет — ну и все такое…