Путь наверх - Джон Брэйн

Предполагалось, что все рабочее время мы должны работать, и это в общем было вполне резонно. Бессмыслица заключалась в том, что мы то и дело, не успев приняться за какую-нибудь работу, тотчас вынуждены были ее бросать, и от этого в конечном счете попусту пропадало куда больше времени, чем от одной-двух сигарет или десятиминутной болтовни с машинисткой. Кроме того, мы по меньшей мере раз в неделю работали сверхурочно, что неизменно доставляло большое удовольствие Деловитому Зомби, особенно когда наше трудолюбие становилось известно кому-нибудь из членов муниципального совета. Однако, если бы служащим была предоставлена возможность самим установить ритм своей работы, никаких сверхурочных не потребовалось бы.

Хойлейк был полной противоположностью Деловитому Зомби. Это был маленький, низенький, бочкообразный и довольно симпатичный человечек в дымчатых очках для чтения и с забавной щеточкой усов на верхней губе. Он всегда напоминал мне Робертсона Хейра {2} — полному сходству с последним мешал только легкий йоркширский акцент Хойлейка. Он не стоял у нас над душой. Ему было решительно все равно, каким образом выполняем мы работу,— лишь бы она была выполнена в срок. Подробности его не интересовали. В результате в его отделе работа шла куда плодотворнее, нежели под началом Деловитого Зомби. Здесь мы чувствовали себя группой специалистов, а не комплектом счетных машин.

Впервые в жизни я был вполне доволен своей работой, и это было еще одним даром Уорли. Кроме того, меня приняли в любительскую труппу, и я начал встречаться с такими людьми, с какими прежде мне не приходилось водить знакомство. Этот любительский театр был своеобразным клубом, попасть в который — тем более для человека молодого — не представляло особого труда. И все же он был для избранных. Никаких правил, преграждающих доступ в него рабочим, не существовало, и тем не менее никто из них ни разу не сделал попытки стать одним из «Служителей Мельпомены». Театр этот дал мне то, чего я никогда не имел: ощущение, что у меня есть свой круг знакомых. Быть может, это звучит напыщенно — пусть. Словом, я был доволен и счастлив. Не слишком ли? Я уже забыл решение, принятое мною как-то вечером в кафе «Сильвия».

Мы проверяли бухгалтерскую отчетность в маленькой комнатке позади отдела выдачи книг на дом, которую Реджи всегда важно именовал своим кабинетом, хотя в сущности это была самая обыкновенная рабочая комната. Сквозь стеклянную перегородку я увидел Еву. Реджи поманил ее к нам.

— Подите сюда, детка, и поручитесь за меня,— сказал он.— А то Джо уже готов обвинить меня в подчистке счетов.

— Мой избранник не может ошибаться.

— А мне казалось, что ваш избранник я,— ехидно сказал Реджи.

Ева похлопала его по руке.

— Так было, дорогой мой Реджи, пока не появился Джо.— Она поглядела на ряды новых книг.— Получили вы что-нибудь по-настоящему скандальное, Реджи? Я обожаю эротику, а у вас никогда ничего такого не бывает.

От нее пахло духами, напоминавшими запах засушенных лепестков розы. Их аромат наполнял комнату, заглушая запах книг и клея.

— Вы не знаете какой-нибудь хорошей забористой книжки в таком роде, Джо? — спросила меня Ева.

— Я люблю эротику в жизни, а не в книгах,— сказал я.

— Превосходно, так чего же мы ждем?

Реджи что-то слишком внимательно прислушивался к нашей болтовне. Библиотека являлась своеобразным аккумулятором всех городских сплетен. Я решил переменить тему.

— Вы знаете, я буду играть Джошуа? — Я напряг бицепсы и расправил плечи.— Мускулы великана и душа ребенка. Сбивается с пути истинного, соблазненный порочной женщиной…

— Черт бы побрал наш театральный комитет,— сказала Ева.— Я так хотела свести вас с пути истинного. Почему не предложили эту роль мне?

— Роль экономки куда интереснее,— сказал Реджи.— Это действительно нужно сыграть. А какая женщина не сумеет сыграть Леду!

— Очень может быть,— хмуро сказала Ева.— Но я уже по горло сыта здоровой нравственностью. Я жажду быть влекущей и соблазнительной. Что такое есть в Элис, чего нет во мне?

— Кто это Элис? — спросил я.

— Вы же знакомы с ней, глупышка. Блондинка, высокая, тонкая. Она играла раньше в профессиональном театре. Вы бы, конечно, обратили на нее внимание, если бы не пожирали глазами Сьюзен.

— Она замужем?

— Надо полагать: она живет с ним уже лет десять. Его зовут Джордж Эйсгилл. Вы его тоже видели: он был на последнем спектакле. Денежный мешок. Живут как будто довольно ладно.— Она умолкла с таким видом, словно боялась сказать лишнее.

— Теперь я ее припоминаю,— сказал я.— Мне она показалась немного высокомерной. И, во всяком случае, очень холодной.

— Потому что она не пала тут же на месте жертвой ваших чар? — вставил Реджи. Это было сказано шутливо, обижаться не приходилось, но я решил впредь быть с ним поосторожней.

— Нельзя же разговаривать с одной женщиной, а смотреть при этом на другую,— сказала Ева.— Не удивительно, что бедняжка была после этого с вами высокомерна. Элис — премилый человек, если говорить всерьез, и я не позволю никому сказать о ней худого слова, имейте это в виду.

— Она очень талантливая актриса,— заметил Реджи.— Черт побери, в «Площадке для игр» она была изумительна. Просто-таки источала соблазн. Две божьи старушки ушли со спектакля в середине второго акта.

— Ну, это уж вы хватили через край,— сказала Ева.— Я видела эту пьесу в Лондоне,— Элис очень многое взяла у Ла-Тома… Вспомните, как она сбрасывает с ног туфли. Но, конечно, она справится с ролью. И Джо многому может у нее научиться.

— Высокая, тонкая, блондинка… Так, так, так, я охотно готов обучаться.

— Следите за ним в оба,— сказал Реджи. Его маленькое землистого цвета лицо показалось мне странно задумчивым.

— «Эй, малый, не принимай это так близко к сердцу,— сказала Ева, цитируя из пьесы.— Свет не клином сошелся. Ну свалял ты дурака, а мы тебя выучим…»

Реджи спрятал бухгалтерскую книгу.

— Пойду-ка я погляжу, как бы мои сотрудники не начали валять дурака,— сказал он и направился в соседнюю комнату, где седовласый мужчина все еще старался что-то втолковать сутулому юноше.

— Пойдемте, помогите мне выбрать книги, Джо,— попросила Ева, беря меня под руку.— Наш общий друг довольно славный малый, верно? Только дряблый какой-то. Эта профессия не для мужчин.

— Библиотекари бывают разные,— сказал я. Маленькие, твердые пальцы Евы пощупали мои бицепсы.

— А вы — сильное животное.

— Я занимался боксом.

— Больше не занимаетесь?

— Позволить избивать себя задаром кажется мне довольно бессмысленным, а профессионал из меня не выйдет.

— А вы сделайтесь профессионалом,— сказала она,— и я убегу с вами. Я не могла бы устоять против грубого, потного силача-боксера!

Я торопливо оглянулся. Мы уже дошли до отдела драматургии, помещавшегося в нише, в самом конце абонементного зала. Здесь никто не мог нас увидеть, даже если бы все стали смотреть в нашу сторону.

— Мне казалось, что вы и так собирались убежать со мной,— сказал я.— На субботу и воскресенье.

— Не понимаю, о чем вы говорите.— Всякий намек на кокетство сразу исчез из ее голоса.

— Вы сказали в воскресенье…

— Ах, вот оно что! Только потому, что тогда в реквизитной я позволила вам запечатлеть на моих губах разбавленный пивом поцелуй, вы уже вообразили, что дело в шляпе… Нет, дорогой мой. Самым решительным образом — нет.

— Зачем же вы тогда обещали?

Она пожала плечами.

— Мне показалось, что вам этого хочется. К тому же я совсем не уверена, что я вам что-нибудь обещала.

Желание вспыхнуло во мне одновременно со злобой. В воскресенье, когда я целовал ее, все, казалось, шло как нельзя лучше. Наконец-то, думал я, чувствуя, как ее тело, нежное и душистое, холеное, хорошо вымытое, а самое главное — стоящее много денег, льнет ко мне, наконец-то, думал я, у меня будет возлюбленная, которая не станет ни грызть сухарики во время объятий, ни плакать от стыда после. Все это я мог иметь и в дафтонском «Локарно».

— Вы прирожденная кокетка, верно, моя радость? — сказал я ей.— И вас еще никто ни разу не побил?

— Я имею дело только с цивилизованными людьми,— сказала она холодно.

Я глубоко втянул воздух и перевел дыхание. Злиться было бесполезно.

— Успокойтесь, я не собираюсь докучать вам.— Я заставил себя улыбнуться.— Вы слишком очаровательны, вот в чем беда.

Наступило молчание. Когда она заговорила, голос ее звучал мягче.

— Джо, вы очень неопытны. Нельзя получить сразу все, чего вам хочется. Запомните это.

— Запомню,— сказал я, не понимая в ту минуту, к чему она клонит.

6

В тот вечер, помнится, была первая читка «Фермы в лугах». Когда я приехал в театр, наш режиссер Ронни Смит был уже там. Ронни работал в банке, но, глядя на него, вы бы никогда этого не подумали. Он носил зеленые замшевые туфли, старые фланелевые брюки, желтый свитер и спортивную куртку. У него было помятое лицо и гладко прилизанные с помощью бриолина волосы, начинавшие редеть на висках; все это вместе взятое делало его похожим на профессионального актера средних лет, к чему, как мне кажется, он и стремился.