Путь наверх - Джон Брэйн

«Старое» оказалось крепче, чем я думал. Когда я доканчивал третью пинту, теплая волна нежности внезапно захлестнула меня.

— Я хочу вам что-то сказать, Элис. Вы мне нравитесь. То есть я не влюблен в вас, нет: просто вы очень хорошая. Я могу разговаривать с вами, как с товарищем. Я могу делиться с вами… Вот, черт побери, все «я» да «я»…— Тут я снова отхлебнул пива и основательно набил рот хрустящим картофелем.

— И вы мне тоже нравитесь,— сказала она.— Вы знаете, временами вам можно дать не больше восемнадцати.

Мы просидели в этом кабачке до самого закрытия, а потом Элис отвезла меня домой. И только уже лежа в постели я подумал о том, что еще никогда ни одной женщине на свете не рассказывал так много о себе… Более того: я не испытывал ни малейшего страха, что сказал что-нибудь лишнее, попал в глупое положение… От наволочки еле уловимо пахло лавандой, и это снова напомнило мне Элис. Это был ее запах — прохладный и чистый, как свежее белье, теплый и дружелюбный, как пиво. Я неприметно погрузился в сон, и мне приснилось, что мы с Элис едем в ее «фиате» где-то не то в Линкольншире, не то в Пруссии, и машину дико забрасывает на каких-то фантастически крутых зигзагах шоссе. А затем Элис внезапно превратилась в Сьюзен — с сияющими глазами, с побледневшим от наслаждения лицом, и тут же я оказался совершенно один в какой-то незнакомой пустынной местности, в дюнах — среди сосен, песка и вереска — и громко звал не Сьюзен, а Элис и пробудился наконец у себя в комнате в коттедже на Дубовом Зигзаге и, открыв глаза, увидел прямо перед собой на стене репродукцию: «Олимпию» Мане — белокожую, нежную и прелестную, отлично сознающую все свои достоинства,— и она все росла и росла, пока не заполнила стену, и тогда, закрыв глаза руками, я хотел закричать и снова пробудился — на этот раз в Уорли: над ухом у меня звенел будильник, а из кухни доносилось шипение сала на сковородке.

7

Библиотека помещалась в городской ратуше. Я зашел туда на следующее утро в десять часов и узнал, что Джек Уэйлс через два-три дня должен возвратиться в университет.

Я стоял в небольшой нише, где помещался так называемый «отдел справок», ликовал в душе и вместе с тем испытывал зависть. Кембридж! Перед взором моим возникала картина: бутылки портвейна, лодочные состязания, приятные неторопливые беседы за длинным столом, сверкающим хрусталем и серебром. И самый воздух пропитан сознанием могущества — могущества, говорящего на безукоризненном английском языке, могущества, черпающего свою силу в происхождении и связях. Ведь если вы намерены управлять государством, вам никак не обойтись без университетского образования.

Отец Джека, помимо всего прочего, еще делал автомобили. Предприятие процветало. Впрочем, даже будь иначе, это не имело бы особого значения, так как он к этому времени уже успел создать маленький уютный вертикальный концерн. Как только расходы на какие-либо детали превышали определенную сумму, он покупал фирму, производящую этот товар. Ему принадлежала пластмассовая фабрика, кожевенный завод, завод, изготовляющий кузова, типография и даже прачечная. Рядом с Фордом, Лайонзом и Юнилевером это был совсем небольшой концерн, но я бы очень удивился, если бы старик оставил своим наследникам меньше миллиона.

Седрик объяснил мне, зачем Джеку понадобилась ученая степень.

— Тот, кто стоит во главе концерна, не может быть узким специалистом,— сказал Седрик.— Он обязан уметь мыслить абстрактно. Если он будет слишком входить в частности, ему не под силу будет охватить целое. И вот Джек поступил в Кембридж, чтобы научиться думать.— Седрик улыбнулся мне словно сообщнику.— Конечно, по существу это не так уж необходимо. Инженеры и бухгалтеры руководят предприятием независимо от того, кому оно принадлежит. Все, что требуется от Джека,— это встречаться с нужными людьми и уметь с ними ладить. Пускать пыль в глаза своей ученостью… скажем так.

«Превосходно! — ребячливо подумал я про себя.— Я украду у тебя твою девушку, Уэйлс, и все твои деньги не смогут меня остановить…»

Я направился к телефонной будке напротив ратуши и позвонил Сьюзен. Дожидаясь, пока меня соединят, я уже готов был отказаться от своей затеи. Если бы к телефону подошла не сама Сьюзен, едва ли я повторил бы эту попытку еще раз.

— У телефона Сьюзен Браун,— донеслось из трубки.

— Говорит Джо Лэмптон. Как официально это у нас получается! — В телефонной будке было разбито стекло и сильно дуло. От волнения у меня дрожали руки.— Я взял два билета на субботний балет, может быть, вы хотите пойти?

— На субботний балет?

— Я хотел сказать: на балет в субботу вечером,— сказал я, мысленно проклиная себя.

— Я бы очень хотела пойти. Минутку, Джо, я ничего не могу сообразить — я прямо из ванны.

На мгновенье я увидел ее полуодетую — такую юную, чистую, свежую, упругую… и тут же постарался выкинуть это из головы. Я не хотел об этом думать. Не потому, чтобы она не казалась мне желанной, но раздевать ее мысленно — это годилось лишь для какого-нибудь прыщавого подростка и ни в какой мере не выражало моих чувств к Сьюзен. Это я могу сказать по совести: мои намерения по отношению к Сьюзен всегда были, что называется, благородными. Все другое было бы убого и низко, не достойно ее красоты. Да, Сьюзен сама по себе, даже не говоря о деньгах, была достойна того, чтобы на ней жениться. Она была принцессой из сказки, героиней старинной баллады или музыкальной комедии. Такая уж у нее была внешность — и лицо и фигура,— и к такой категории принадлежала она по своему имущественному положению. А ведь все сказки — на один лад: принцесса прекрасна, живет в золотом дворце, носит красивые одежды и драгоценности, питается цыплятами, земляникой и медовыми пряниками, и даже если с ней приключается беда и ей приходится работать на кухне, влюбленный принц непременно находит ее по драгоценному кольцу, которое она запекает для него в пирог, и хотя при этом он едва не погибает от нервного потрясения, когда она предстает перед ним в ослиной шкуре с перепачканным сажей лицом и загрубевшими от черной работы руками и ему кажется, что он влюбился в простую работницу, короче говоря, в девушку категории № 10, все же принцесса успевает сбросить с себя ослиную шкуру и под ней оказывается великолепный наряд, после чего она умывается, и принц видит ее нежную белую кожу, и все становится на свое место — она принцесса, девушка категории № 1, и принц может спокойно жениться на ней, после чего они будут жить припеваючи до скончания века. Словом, стандарт, по которому определяются принцессы, до грубости прост, Сьюзен была принцессой, а я — эквивалентом свинопаса. Я, так сказать, творил из жизни сказку. Беда была в том, что стоявшие на моем пути препятствия были пострашней драконов и чародеев, а мне предстояло обойтись без доброй феи-крестной. И в то утро я еще не мог сказать, чем окончится эта сказка. Когда Сьюзен отошла от телефона, мне пришлось ждать довольно долго. Я даже подумал сначала, что она просто повесила трубку, но тут же услышал где-то в отдалении шум пылесоса и женские голоса.

— Простите, что заставила вас ждать,— сказала Сьюзен.— Никак не могла найти свою записную книжку. В субботу вечером я свободна, Джо.

Первый дракон — пусть совсем тщедушный — был сражен наповал. Я постарался скрыть свое торжество.

— Отлично. Я заеду за вами в четверть седьмого, хорошо?

— Нет, нет,— сказала она поспешно.— Встретимся в театре.

— Тогда без четверти семь?

— Чудесно. Ой, мама идет… я бегу… До свидания!

— До свидания,— несколько озадаченно сказал я.— Пряничная позолота уже чуточку потускнела. Почему Сьюзен так испугалась появления своей матери? Может быть, она хочет скрыть от домашних, что собирается пойти со мной в театр? Неужто ей не разрешают встречаться ни с кем, кроме Джека? И мне, в отличие от него, не положено даже появляться в ее доме?

Когда я вернулся в казначейство, Тедди Сомс пил чай и флиртовал с Джун Окс, машинисткой из отдела здравоохранения. Джун едва исполнилось двадцать лет. Она была рыжая, белокожая, глупенькая и, по моему твердому убеждению, влюбчивая. Впрочем, я был достаточно осторожен, чтобы не заводить с ней романа. В стенах учреждения романы завязываются чрезвычайно легко, а развязаться с ними бывает довольно трудно, в особенности когда это происходит в маленьком городке.

Тем не менее я тоже начал слегка заигрывать с ней. Моему уязвленному самолюбию было приятно общество женщины, которая была достижима для меня и которая, думал я, глядя на ее полные влажные губы, не станет подстрекать меня понапрасну и будет чрезвычайно довольна, если я приду к ней в гости.

— Привет вам, царица моего сердца,— сказал я, беря себе чашку чаю.— Всегда приятно видеть вас. С каждым днем вы становитесь все краше. Я рад, что вы не работаете в казначействе.