Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

В это время Цанка с трудом прорвался к Рамзану, который, явно охмелев, вяло хлопал огромными ладонями.

— Рамзан, Рамзан, — толкнул его сзади Цанка. — Дай мне станцевать.

Рамзан медленно повернул голову, блаженное выражение лица его стало сразу сурово-строгим.

— Ты чего пристал? Не видишь, какая очередь! Мал еще танцевать. Твое дело впереди.

— Рамзан, — не унимался Цанка, дергая родственника за локоть, — я хочу пригласить Кесирт.

— Чего, — вздрогнул Рамзан. — А где она?

— Там. На краю. Я просто хочу ее вывести к центру.

— Подожди.

Рамзан наклонился к уху Шамсо, что-то долго объяснял, и наконец, видимо найдя понимание, обернулся к Цанку.

— А ты хоть танцевать умеешь?

— Сумею, не хуже этих, — и Цанка мотнул головой в круг. После очередного танца в круг выскочило несколько джигитов, настаивая на своей очередности. Помощники инарла быстренько вывели их за круг.

— Внимание! — крикнул Шамсо, — я думаю, что будет уместным посмотреть на наше подрастающее поколение. В круг приглашается сын Алдума Цанка из Дуц-Хоте.

Юный Цанка, явно стесняясь, вышел в круг. Его длинные тонкие руки невольно дергались, кисти рук были плотно сжаты в кулаки, голова опущена, взгляд ползал по земле, боясь посмотреть в глаза окружающих. Он впервые вышел танцевать среди посторонних.

— С кем ты хочешь танцевать? — спросили помощники инарла. — С Кесирт, — не поднимая головы, сказал Цанка.

— С какой Кесирт?

— Дочь Хазы Кесирт, — повторил уже твердо и громко.

— А где она?

Движением головы Цанка мотнул в сторону еле видимой девушки.

— Дочь Хазы Кесирт — проходи, — крикнул Шамси.

Все замерли. Женщины расступились. Уверенно и спокойно Кесирт вышла в круг, надменно, но с благодарностью улыбаясь, посмотрела на Цанка, скинула с себя овчинный полушубок и расправила плечи… Все ахнули. Даже музыка затихла.

— Вот это красавица! — гаркнул пьяным голосом Рамзан.

— Платье, как у дочери князя, — шептали женщины.

— Только с ней буду танцевать!

— За всю свою жизнь не видел такой красы! — вскричал один старец.

— Чего остановились? Давайте музыку! — приказал Шамси. Вновь заиграла пондур, забил барабан, хор девушек завел лирическую песню, восхваляющую красоту и благородство горянки. Все было очарованы, и только один человек стоял с посеревшим, как порох, лицом. Это был Шарпудин Цинциев. Его тонкие губы злобно сжались под черными густыми усами, брови сошлись, образуя глубокую щель на узком покатом лбе, желваки играли на скулах. Любил он Кесирт. Любил яростно, ревностно. Только о ней думал и желал ее. Давно бы своровал он ее, только брать в жены, в дом незаконнорожденную дочь нищей рабыни Хазы он не мог… А страсть кипела в нем. Злила его…

…Все дружно захлопали в ладони. Начался танец. Цанка неумело, скованно дергался, затем поняв, что на него все равно никто не смотрит, стал гарцевать, выдавать различные джигитовки.

Все взгляды были обращены на Кесирт. Она, вся румяная, стройная, грациозно-надменная, плыла в красивом танце по кругу. Никто никогда не смог бы сказать, что она вышла полчаса назад из маленький ветхой хибары.

После танца Кесирт усадили в первом ряду. Соседки трогали руками ее платье. Некоторые с завистью и злостью отворачивались, вслух говорили о ее происхождении и нищете. Следующие четыре из семи танцев молодые парни приглашали Кесирт, и наконец в круг вышел Цинциев. По-прежнему бледный, строгий, на не сгибающихся от решительности ногах, с мощной бычьей шеей, он твердо подошел к Шамсо и демонстративно выложил на стол большую сумму денег — один рубль.

— Я буду танцевать с Кесирт, дочерью Хазы, — громко, с надрывом в голосе сказал Шарпудин.

— Зато я не буду, — неожиданно для всех ответила девушка, прямо глядя в глаза ненавистного ей человека.

Мало кто знал об их отношениях. По рядам прошел шепот. Затихла музыка. Все застыли в напряжении.

— Почему это ты не будешь? — угрожающе спросил Шарпудин.

— Ты что повышаешь голос на девушку? — вмешался своим пьяным басом Рамзан.

Обстановка накалилась до предела, еще одно слово — и началось бы невероятное, однако Кесирт быстро нашлась.

— Уважаемый инарл, я сильно устала. Неужели нет других девушек? У меня ноги болят, — уже мягко, с просьбой в голове сказала Кесирт.

Все свободно вздохнули. Только Шарпудин стоял в центре круга, насупившись, как бык.

— Правильно, правильно она говорит, — быстро вмешался в разговор растерявшийся было Шамсо. — Она немного отдохнет и в следующий раз будет танцевать с тобой.

— Инарл прав. Так будет правильно, — заголосили вокруг. Шарпудин вынужденно станцевал с другой девушкой и, вернувшись на свое место, не скрывая злобы и ненависти, глазами поедал недоступную красавицу.

Когда через некоторое время вновь танцевала Кесирт, Шарпудин вслух, довольно громко выкрикнул несколько оскорбительных фраз в адрес Кесирт, ее матери и происхождения. Бессильный гнев овладел молодой девушкой, земли не чувствовала она под ногами, сердце ее бешено колотилось. Не считаясь с обычаем горцев, Кесирт несколько раз в упор посмотрела в наглые глаза обидчика, однако с трудом себя сдержала. После танца хотела уйти, но не могла найти своего полушубка. Подружки из Дуц-Хоте вновь усадили ее рядом с собой. Танцы продолжались. Кесирт больше ни с кем не танцевала. Настроение ее было мрачным, ее снова прилюдно оскорбили и унизили, она не могла этого вынести. Внутри все играло. Злость и ненависть ко всем окружающим овладели ею. Ей хотелось кричать, бежать, драться. Она по-женски чувствовала, как рады завистливые девушки ее публичному позору. Женский голос за спиной сказал так, чтобы она все слышала:

— Поставил он дурочку на место. Ходит здесь — кривляется, как будто никто не знает, кто она и откуда.

— Ха-ха-ха, пусть знает свое место… Тоже мне красавица.

— Как вам не стыдно?! Бессовестные… Замолчите.

Краска исчезла с лица Кесирт, взгляд ее затуманился. Дрожащая рука полезла под рукав, она почувствовала холод рукоятки пики… И вдруг ужасающая мысль пришла ей в голову, она неожиданно подняла голову, с любовью посмотрела на голубое бескрайнее небо, пологие вершины окружающих гор, повернула голову в сторону мельницы, но кругом были люди. Кесирт глубоко, свободно вздохнула, и зловещая улыбка застыла на ее красивом гладком лице, только вздутые на висках вены выдавали внутреннюю борьбу. Она хотела снова танцевать, и танцевать только с Шарпудином, и мечтала вонзить пику свою в его черное сердце и наслаждаться его смертью и его страданиями. Она хотела драться с ним, броситься и перегрызть его толстую шею, выцарапать его мерзкие темно-карие выпуклые глаза. Она хотела постоять за себя и свою мать, отомстить за оскорбленную честь. В ней не было страха и колебания, появились лишь твердая решимость, желание, злость.

— А сейчас, я думаю, что будет правильно, если мы окажем честь и позволим станцевать нашему дорогому и почетному гостю из Шали — сыну Мовсира Иссе, — прокричал своим громовым голосом инарл Шамсо.

Краснощекий, грузный, в летах мужчина, улыбаясь и благодаря всех за уважение, вышел медленно в круг. Все встали. Кто-то дернул за локоть задумавшуюся Кесирт.

— Уважаемый инарл, уважаемые вайнахи[30], позвольте мне сказать два слова, — сказал вышедший в круг мужчина.

— Говори, говори, — крикнули из толпы молодые голоса, раньше, чем среагировал Шамсо.

— Нечего болтать — танцы давай, — кричал писклявый голос из-за спин мужского ряда.

— Тихо, — наконец пришел в себя Шамсо. — Прекратить музыку и шум… Пусть гость говорит.

— Я всего два слова… И не буду задерживать долго Ваше внимание. Благодаря Богу и вам, организаторы и уважаемый Шамсо, мы сегодня получаем большое удовольствие от взаимного общения. Спасибо вам всем за это. — Исса сделал короткую паузу. — Вместе с тем, к сожалению, здесь есть и нелицеприятные, недостойные нас выражения и манеры. Наши отцы и деды никогда не позволяли себе неучтивое отношение друг к другу, особенно по отношению к девушке, — при этом он бросил мимолетный взгляд в сторону Шарпудина. — …И наконец последнее, почему-то я не вижу на сегодняшнем гулянье — Хазу. Я ее очень давно знаю, я с ней можно сказать вырос. Еще в детстве с отцом я приезжал на вашу мельницу. Хаза трудолюбивая, честная и достойная женщина-мусульманка. Я при всех это подтверждаю… Ну а раз ее нет, я хотел бы пригласить, если она, конечно, не возражает, на танец дочь Хазы — Кесирт… Я рад, что у Хазы есть такая красивая, достойная и видно очень воспитанная дочь… Не откажи мне в танце, дорогая.

Последние слова незнакомого мужчины облегчили страдания Кесит. Никогда никто прилюдно не оказывал столько чести и внимания ни ей, ни ее матери. Слезы навернулись на ее глаза от всего сказанного, с благодарностью на лице она вышла в круг. Заиграла гармонь, ударили барабаны. Несмотря на свои годы, Исса довольно легко выполнил пару пируэтов джигитовки и, вознеся по-орлиному руки, понесся по кругу, ведя перед собой Кесирт. Исса танцевал умело, неторопливо, давая волю танца и себе и девушке. Вот они подошли к столу инарла, вместе закружились в такт барабанной дроби, затем отдали уважение музыкантам, и наконец Исса повел красавицу к мужскому ряду. Грациозно и плавно, как лебедь, поплыла Кесирт вдоль мужского ряда. Дружно и громко захлопала молодежь, вслух высказывая свое восхищение ее танцем, ее движениями и ее обаянию. Только Шарпудин стоял, скрестив на груди руки; на его мрачном лице застыла злоба. Он стоял во втором ряду, и когда Кесирт поравнялся с ним, снова выкрикнул гадость. Танец продолжался. Исса ловко увел девушку в центр, провел ее вдоль девичьего ряда и вновь двинулся по направлению к мужчинам. Он начал яростную джигитовку, в такт ему в вихре закружилась на месте Кесирт, и в это время Шарпудин громко выкрикнул: «Ховзе жеро»[31].