Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

Жеребчик без толку горячился, закусывал удила, запрокидывал голову и с храпом шарахался от каждого придорожного куста.

Подскакал к отряду Никита, когда все уже были в сборе и ожидали Полунина, который должен был объяснить причину ночной тревоги и задачу похода.

Никита спешился и стал в строй между Фомой Нехватовым и шахтером Ленькой Черных.

— Как жеребец? — спросил Гурулев, проходя вдоль строя и приостановившись около Нестерова.

— Как на как не приходится, — сказал Никита. — Совсем было договорились, а сейчас снова поссорились.

— Ничего, в походе с другими конями обойдется, — сказал Гурулев и обернулся к опушке кустарника, из которой в это время вышел Полунин. За ним шли Лукин и Косояров.

По рядам партизан пробежал говорок и стих. Строй колыхнулся и замер. Теперь было слышно только негромкое позвякивание удил неспокойных лошадей.

Полунин, Лукин и Косояров остановились перед серединой строя. Потом Полунин вышел вперед и оглядел партизан, как бы проверяя, все ли в сборе.

— Товарищи партизаны, — сказал он не громко, но так отчетливо, что в тишине было слышно каждое его слово даже на самых крайних флангах. — Товарищи партизаны, наступило время нам спуститься в долину. Мы идем не одни. Вместе с нами будет отряд красногвардейцев товарища Матроса. Из Братских падей они выйдут к рассвету и соединятся с нами в долине. Пока нас немного, но мы поднимем на борьбу против буржуазии и иностранных хищников все трудовое крестьянство. Не долог тот день, когда отряд наш превратится в могучую армию. Товарищи, можем ли мы равнодушно глядеть, сложа руки, как в долине белогвардейцы штыками и нагайками загоняют в армию кровавого Колчака наших братьев и сыновей, чтобы заставить их воевать против нас, против рабочих и крестьян… Нет, мы не хотим отдать своих братьев в кабалу буржуазии, нет, мы не отдадим их в руки врагов революции, в руки империалистических хищников Америки, Японии и Англии. Вперед, товарищи! Долой буржуазию и кто с ней! Долой кадетов и эсеров, прислужников империалистов. Да здравствует РСФСР! Да здравствует наша Советская революционная армия! Да здравствует трудовой народ и партия большевиков! Да здравствует Ленин!

По рядам партизан пробежал одобрительный гул, потом кто-то крикнул «Ура», и этот крик подхватили разом все партизаны.

Громовое «ура» прокатилось по снежной пади и отозвалось в горах так отчетливо, словно не эхо, а сам народ из долины вторил ему.

— Разверни знамя и — шагом марш! — сказал Полунин Лукину и уступил ему место перед строем.

Лукин вышел вперед и, оперев о землю конец древка, развернул полотнище так, чтобы на знамя падал свет луны.

На темном фоне кумача вспыхнули и загорелись посеребренные луной знакомые Никите слова:

Там и тут в рядах партизан послышались голоса вслух читающих надпись на знамени.

— Вся власть — Советам… Вся власть — Советам. Власть — Советам…

Лукин медленно поворачивал расправленное полотнище вправо и влево, так, чтобы все увидели и все прочли. Потом он поднял знамя над головой и в наступившей тишине громко сказал:

— С этим знаменем мы спустимся в долину и поднимем народ на борьбу за правое дело, за единственную народную Советскую власть. И пусть у каждого из нас в сердце будут написаны те же слова, что написаны на знамени. Да здравствует власть Советов! Вокруг этого знамени сплотятся все честные люди, кому дороги судьбы революции, судьбы народа. Каждый, кто не хочет гибели революции, гибели народного дела, кто не хочет больше царства буржуазии и американо-японских грабителей, каждый возьмет винтовку в руки, придет к нам и станет в наши ряды. Нас будет много — тысячи, десятки тысяч. И в каждом из наших бойцов будет гореть огонь правды. Под этим знаменем мы победим, товарищи, и завоюем счастье и свободу всем трудящимся.

Лукин высоко над головой поднял знамя и понес его по фронту к правому флангу.

— Смирно! — скомандовал Полунин, подождал, пока вышедшие вперед знаменосцы примут из рук Лукина кумачовый стяг, и крикнул: — По коням!

— Садись! — скомандовал Гурулев. — Справа по три, шагом мааарш!

11

Колонна конных разведчиков двинулась в авангарде по дну пади к зубчатому гребню чернеющего вдалеке леса.

Ехали по три в ряд. Никита попал в тройку вместе с Фомой и с шахтером Ленькой Черных, нехватовским закадычным дружком и вечным соперником в спорах.

Колонну вел Гурулев. Он ехал впереди по неширокой запорошенной тропе и держался в седле так прямо и твердо, будто врос в него. Про таких всадников в народе говорят: «На коне сидит, как пенек торчит».

Павел Никитич Косояров ехал рядом, вплотную привалив бок своей чалой лошади к боку гурулевского мерина. Сидел он в седле, скособочившись, отвалясь на сторону, словно одно стремя было короче другого. Косояровская ширококрупая, как печь, лошадь не могла уместиться на одной тропе с гурулевским меринком и, сталкивая его, сама все время оступалась в рыхлый снег.

Перерезав падь, разведчики въехали в лес. Здесь снег стал мельче, и кони пошли бодрее.

— Песню бы спеть, — сказал Фома, наскучившись ехать молча.

Черных усмехнулся.

— Нашел время, в самый раз сейчас песни спевать… Зачинай.

— Песне всегда время, — сказал Фома. — Она и в беде и в нужде помогает…

— Гляди, поможет сейчас белым дозорам…

— Потихоньку бы можно, — сказал Фома. — Еще далеко, не услышат…

Черных повернулся на седле лицом к Нехватову.

— А тебя, видать, луна проняла? Известная гуранья привычка на луну перхать…