Вся синева неба - да Коста Мелисса

Она, должно быть, уснула, потому что не сразу понимает, где находится, кто этот человек перед ней, положивший руку ей на плечо. На шее у него висит стетоскоп, на носу очки в золотой оправе. Она чувствует, как напряжены ее затылок и плечи.

— Мадам, идемте со мной.

Она приходит в себя, следуя за мужчиной. Его обувь кажется пластмассовой и странно хлопает по полу. Он впускает ее в кабинет. Дверь захлопывается за ее спиной. Он указывает ей на стул из жуткого синего пластика.

— Присаживайтесь.

Она садится. Смотрит на стаканчик для карандашей на ореховом столе врача. Консервная банка, выкрашенная в желтый цвет, на которой наклеены зеленые бумажки. Очевидно, подарок на День отца. Значит, у него есть ребенок.

— Так. С вашим другом все хорошо.

Врач делает паузу, и Жоанна пользуется этим, чтобы переменить позу. Она откидывается на спинку стула, чувствуя, как напряжение отпускает.

— Мы сделали ему эхокардиограмму. Похоже, у него сердечная аритмия, это значит, что его сердце бьется неровно, и это без видимых причин.

Он дает ей время переварить информацию. Она кивает.

— Точнее говоря, у него брадикардия. Его сердечный ритм не только неровный, но и замедленный. Меньше шестидесяти ударов в минуту. Сердце не способно дать организму достаточно крови и кислорода, особенно при физическом усилии.

Он наклоняется вперед и смотрит маленькими зелеными глазами прямо в глаза Жоанны.

— В каких условиях случился обморок?

— Он бежал.

— Бежал?

— Бежал и… отбивался.

Зеленые глаза становятся еще меньше.

— Он страдает потерями памяти, — уточняет Жоанна. — Ранний Альцгеймер. У него был один из приступов, когда он не знает, где находится. Он хотел покинуть ферму… среди ночи. Его пытались удержать.

Квадратные ладони врача ложатся одна на другую на ореховом столе.

— Итак, давайте рассмотрим каждую проблему в отдельности. Во-первых, брадикардия…

Он выпрямляется в кресле.

— Сердце бьется слишком медленно, и это подтверждает то, что я вам говорил… недостаточность ощущается во время физического усилия, как сегодня.

Он всматривается в нее, ожидая кивка, и она кивает, добавив робко:

— Врач, который осматривал его несколько раз, говорил о скачках давления…

— Это не скачки давления. Это брадикардия.

Он снова наклоняется вперед, сцепив руки на столе.

— А эти потери памяти, вы говорите…

Она ерзает на синем пластиковом стуле, ей не по себе. Надо ли было об этом говорить? Она вспоминает реакцию врачей в больнице Баньер-де-Бигор прошлым летом. Они не оставили им никакого выбора. Они сразу позвонили в центр клинических испытаний и родителям Эмиля. Да, но теперь все иначе. В этом Жоанна пытается себя убедить, нервно крутя обручальные кольца на пальце.

— Он страдает генетическим заболеванием… Это что-то вроде раннего Альцгеймера, и оно… оно разрушает его мозг.

Ей кажется, что она уменьшается под внезапно встревоженным взглядом врача.

— Генетическое заболевание, говорите?

Она кивает.

— Что же это?

— Я…

Она опускает глаза, смотрит на носки своих ботинок.

— Я не знаю названия…

Ей думается, что надо было спросить у Эмиля, когда он был еще в себе. Теперь слишком поздно. Доктор откидывается в кресле и старается сделать ласковое лицо.

— Полно, не переживайте. Мы найдем это в его медицинской карте. Полагаю, его брадикардия имеет отношение к этой патологии…

Он снимает очки в золотой оправе и рассеянно протирает их, о чем-то размышляя.

— Он не наблюдается по поводу своей болезни?

Жоанна снова меняет позу на стуле. Ей все больше не по себе. Она повторяет про себя: Теперь все хорошо, мы женаты.

— Нет. Ему… ему предлагали клинические испытания, но он отказался. Болезнь неизлечима… Он не хочет ложиться в больницу.

Ей кажется, что врач смотрит на нее все с большим недоверием, но это, вероятно, лишь плод ее воображения. Он медленно надевает очки.

— Нам придется посмотреть его медицинскую карту.

Она кивает и робко спрашивает:

— Потом вы его отпустите?

Брови врача властно хмурятся.

— Это зависит…

— Зависит от чего?

Она пытается не быть невежливой и не давить, но это трудно. В ней поднимается паника.

— Для начала мы подержим его под наблюдением несколько дней по поводу брадикардии.

Он барабанит тонкими пальцами по ореховому столу.

— Нам придется запросить его медицинскую карту. Его генетическая болезнь может быть причиной нарушений сердечного ритма и других будущих проблем. Мы не можем пока его отпустить.

Ее сердце сжимается. Происходит все, чего она боялась. Эмиль в больнице, подключенный к аппаратам, едва ли через час после их приезда в великолепный маленький цирк. Паника давит, закупоривает ей горло. Она начинает хриплым голосом:

— Он определенно просил меня не отдавать его в больницу. Я… Мы женаты. Я его законная опекунша… Я готова подписать любую расписку, чтобы вы его отпустили.

Врач жестом прерывает ее.

— Уже поздно, мадам. Вы устали от событий сегодняшнего вечера. Вам надо пойти отдохнуть. Мы поговорим об этом спокойно завтра, хорошо?

Он улыбается ей, стараясь, чтобы улыбка вышла доброжелательной, но в ней сквозит властность. Жоанна кивает. Сегодня у нее нет сил сопротивляться. Врач поднимается из кожаного кресла. Он делает шаг к выходу и поворачивается к ней:

— Вас проводить? Вы бы вызвали такси…

Но она не двигается. Она должна сказать… Она не может уйти, не удостоверившись…

— Доктор…

— Да?

— Я его законная опекунша… Если что-нибудь… Если… Надо будет принять решение или… свяжитесь со мной… Хорошо?

Он по-доброму улыбается ей.

— Мы не будем принимать никаких решений сегодня ночью. Будьте спокойны. Ваш муж стабилен. За ночь он отдохнет и восстановится. Мы поговорим обо всем этом завтра утром на свежую голову. Договорились?

Она повинуется и медленно встает. Врач открывает дверь и подает ей руку.

— Увидимся завтра. Доброй ночи.

Он смотрит, как она уходит в тишине белого больничного коридора своей странной походкой, одновременно тяжелой и легкой. Тяжелой, потому что она как будто несет тяжелую ношу. Легкой, потому что она как будто парит над землей.

Изадора бежит навстречу Жоанне, когда такси высаживает ее перед уснувшей фермой. Свет в пастушьих хижинах погашен. Все ушли спать. Изадора — нет. Она, должно быть, с тревогой ждала их возвращения.

— Как он, Жоанна?

Жоанна стоит перед ней с усталым и озабоченным лицом.

— Они его оставили?

Она кивает.

— На несколько дней.

Изадора увлекает ее к хижине, обняв за плечи.

— Идем, я приготовила тебе настой. Он поможет уснуть.

Дверь хижины открывается, и Жоанна видит Марико, он не спит, сидит за деревянным столом над книгой. Голая лампочка освещает слабым светом скудный интерьер.

— Как он? — спрашивает Марико, подвигая ей стул.

Он приглашает ее сесть. Она медленно садится, а Изадора тем временем приносит старенький чайник с плиты. Пытаясь собраться с силами, Жоанна начинает:

— У него проблемы с сердцем…

Глаза обоих округляются.

— Его сердце бьется слишком медленно. Оно не может поставлять кровь и кислород, особенно при физическом усилии.

Изадора ставит перед ними черный чугунный чайник и три крошечные чашки. Потом садится рядом с Жоанной и ласково спрашивает:

— Это связано с другой его болезнью… С Альцгеймером?

Жоанна кивает.

— Да, связано. Это из-за…

Она уже не помнит, что он ей объяснял. Речь шла о мозговом стволе и разрушении. Больше она ничего не знает.

— Часть его мозга разрушается.

Тягостное молчание повисает в маленькой хижине. Проходит минута, прежде чем Изадора решается наполнить чашечки. Плеск воды как будто пробудил Жоанну. Она выпрямляется и ерзает на стуле.

— Мы с ним заключили договор. Когда он был еще в себе. Он взял с меня обещание ни за что не возвращать его домой. Он хотел умереть вдали от взглядов, вдали от своих близких. Поэтому он и уехал.