Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

— Вадим как всегда, — широко и будто бы ностальгически улыбаясь, добавил Ярослав. — В своем стиле. Ты знаешь, мне так стыдно, что я причинил ему боль своим поступком. Видишь, я не успел еще избавиться от всех земных привычек. Мне на самом деле стыдно, хотя стыд — уж точно не мое словечко. Понимаешь, я хотел только немного ускорить события, а теперь вижу, что будто бы выбил почву у него из-под ног. Показал ему, что он не хозяин жизни. И что многие вещи будут случаться помимо его желания, несмотря на все усилия.

— Он сказал, что никогда тебе этого не простит. На твоих похоронах сказал, — ответила я, вспоминая недавние слова учителя.

— Ой, да ладно тебе, Лекс! — фыркнул Яр. — Можешь мне поверить, такие понятия как «никогда» и «всегда» — такая шелуха, пыль, немного дунул — и всё, нет их, они разлетелись. Все меняется. Вот и Вадим простит меня. Не сейчас, конечно, а когда придет время. Мне просто жаль, что первым камешком, о который он споткнулся, был именно я. Когда-нибудь он ушибется о другой, посерьезнее. И очень больно ушибется.

— Я не думаю, что все так уж мрачно, — не до конца понимая, о чем говорит Яр, возразила я. — Да, он был расстроен, поверив, что тебя больше нет. Да, он потерпел поражение, пытаясь отомстить за тебя. Но чтобы он реально усомнился в своих силах, хоть на минуту, хоть на долю секунды… Это невозможно. Это же Вадим!

— И тем не менее, это так. Он усомнился в себе, — задумчиво глядя на горизонт, уточнил Яр. — Мой поступок был просто толчком. Человеком, который подточит его под самое основание, буду все-таки не я. Это будешь ты, Лекс.

Мне внезапно стало холодно и тоскливо. Ноющая боль кольнула изнутри ледяным жалом, мгновенно сведя на нет приятную расслабленность от беседы. Момент полного осознания ситуации еще не пришел, но я понимала — он близко. Я боялась слов, которые вот-вот готовы были слететь с губ Ярослава. Но и он молчал, а в его взгляде было лишь безграничное терпение и ни капли укора или осуждения.

Он просто ждал, когда я готова буду услышать.

После очередного ухода моего друга, я серьезно задумалась о будущем. О том, что будет, когда мы вернемся в Киев. О дальнейшей жизни — ведь как-то же это должно быть. Как я буду продолжать свою учебу, где я буду жить, вернусь ли когда-нибудь к своим планам насчет книги? Встречу ли снова старых друзей, буду ли, как прежде, ходить по творческим вечерам и устраивать посиделки в кафе, смогу ли общаться с людьми так же, как и раньше? А, может, ограничу круг общения одним-двумя самыми близкими людьми…

Или нет — одним. Только одним. Ведь все остальные любимые и близкие оставили меня. Марк — сам, добровольно, осознанно прекратил со мной общаться два года назад. А Ярослав не сможет быть все время рядом. Я не смогу держать его вечно.

Он и сейчас… не должен был. И вернулся только потому, что я изо всех сил тянула за якорь, не отпуская туда, где был его настоящий мир.

А ведь это я, именно я из-за своего эгоистического упрямства строю на пути Ярослава искусственные преграды, желая принимать его только таким, каким он нужен мне, не прислушиваюсь к его словам и желаниям, совсем как его слепые родители! Эта мысль разбудила меня глубокой ночью, подбросив на месте в прямом смысле этого слова. Я вскочила в своей палатке, сжимая голову, наконец, понимая свою ошибку и то, что я натворила, отказываясь принимать очевидные факты.

Сердце бешено стучало в груди, и я понимала — или сейчас или никогда. Пришло время сделать выбор. Выбор между сладким дурманящим забытьем, в котором я нахожусь сейчас, и жестокой, пугающей, но все же — реальностью.

Кажется, о том же говорил мне Вадим все это время: я должна посмотреть в лицо правде. Только как это сделать?

Впопыхах выбравшись из спального мешка, в котором я дремала по ночам, не обращая внимания на холод поздней августовской ночи, я стремглав побежала к морю. Оно было похоже на огромный черный глаз, над которым возвышалась величественная и печальная луна.

— Скажи мне… — зашептала я. — Скажи, я готова услышать. Я больше не хочу жить, запутавшись в иллюзиях. Я не хочу ставить жизнь на паузу! Я смогу… Я хочу идти дальше!

— Лекс, мне не надо ничего тебе говорить. Я давно все сказал. А ты — сама все знаешь, очень давно, — Ярослав снова был рядом, лунный свет в его глазах отражался так же, как и в те самые ночи, когда мы гуляли с ним у реки возле нашего дома. И разговаривали. Не так, как сейчас — а по-настоящему, в реальной жизни.

— Ты… Ты все-таки… Ты… — я не могла говорить, чувствуя, как рыдания сдавливают горло.

— Да, Лекс. Не бойся сказать этого. Я умер. Меня нет, здесь на Земле. Я твое воображение, твое воспоминание, за которое не надо цепляться. Ведь я уже говорил — главное вовремя перевернуть страницу.

— Но я не смогу забыть тебя, — я плакала, не стесняясь, и из-за этого лицо Ярослава видела не так четко, как раньше. — Ты значил для меня так много, и ушел так рано, так несправедливо рано!

— Я не прошу тебя забывать. Я прошу понять, смириться и научиться жить с этим. Жить дальше, строить свое будущее, свое новое будущее. Сейчас самое время, Лекс, нужно только решиться. Ты же сама это прекрасно понимаешь.

Да, я понимала. Я знала. Но от этого мне не становилось легче.

— Почему я должна выносить все это?! — наконец, задала я главный вопрос. — Ты тоже бросил меня, ушел в свою сладкую страну, где все хорошо. Все так, как хочешь ты! А я должна оставаться здесь с осознанием, что не уберегла, упустила тебя, что не справилась…

— Лекс, да что же это такое! Ну что ты опять говоришь? Услышь меня, а не себя, наконец! Ты больше не должна меня удерживать здесь, в своей голове! Или брать на себя ответственность за мое решение, поверь! Я отыграл свою роль. Ну и пусть она была короткой, зато у меня было все для счастья, абсолютно все! Я прожил прекрасную жизнь! Я не сидел дома, в четырех стенах, я общался с людьми, развлекался, работал, учился, путешествовал. У меня была любовь — какая-никакая, а моя, другой мне не надо. И у меня была ты — мой настоящий друг. Все свои уроки я усвоил, а вот у тебя еще есть собственные задачи и свой путь. Идти по нему, никуда не сворачивая, тебе же дано такое счастье — знать свое призвание! Отпусти меня, вернись в настоящее, вспомни о своей мечте, наконец! Ты понимаешь, о чем я?

Я растерянно покачала головой из стороны в сторону.

— Какая же ты непонятливая, — так привычно, по-земному, буркнул Ярослав и тихонько рассмеялся. — Твой роман, Лекс! Твоя будущая книга, о которой ты так много говорила. Ты жаловалась, что все никак не можешь понять, о чем писать, что ты хлопушка, которая не выстрелила. Так вот и выстрели! Напиши о случившемся с нами. Напиши о дружбе, о наших проблемах, о нашей жизни напиши. Тебе ведь тоже есть о чем рассказать — как ты попала в ловушку и преодолела себя, — Яр выразительным взглядом указал на мои руки.

Я так и замерла на месте. Я боялась, что ослышалась.

— Ты не ослышалась, — я совершенно забыла, что теперь он как часть моего сознания свободно читает мои мысли. — Я же все знаю о тебе теперь. Так и напиши об этом. Чтобы все было не зря. Чтобы о наших ошибках узнал еще кто-нибудь, и может быть, это поможет избежать их. Или выкарабкаться из ямы, кто знает.

Я не могла даже вдохнуть — момент озарения был настолько ярким, что страх испугать видение практически обездвижил меня. На пару секунд вся будущая история предстала перед глазами, словно освещенная вспышкой молнии. Я жадно впитывала детали, зная наперед, что в процессе написания вспомню их опять, они снова придут ко мне такими, какими я увидела их впервые, когда призрачная завеса приподнялась над еще нерожденным романом — и я смогла поймать его в свое сердце, чтобы потом вернуть обратно с помощью слов.

В ту самую секунду пелена самообмана спала с моих глаз.

Я приняла факт, что Ярослава больше нет со мной. Но его короткая жизнь, наша встреча, такое резкое и болезненное расставание больше не казались мне злобной насмешкой судьбы, доказывающей, что любое счастье быстротечно и за все хорошее надо платить самым ценным. Я вдруг увидела, что произошедшее с нами могло бы раскрыть глаза тем, кто не желал замечать рядом ничего "уродливого" и "неприятного", и кто знает — может быть, предотвратить похожие трагедии.