Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

Когда все было кончено и они снова остались наедине в той же самой столовой, лейтенант объявил, что съедет с квартиры, так как нельзя им по-прежнему жить под одной крышей, а впрочем, ей тоже придется освободить этот дом для нового начальника дока.

— Что делать, лейтенант, — сказала она.

То был не столько вопрос, сколько простое принятие факта, а также попытка с достоинством встретить будущее. Раньше ей даже в голову не приходило, что она может остаться одна, без всякой поддержки: вряд ли кто из немногих друзей возьмет на себя заботу о девушке, чье приданое состоит из десятка рабов. Только супруги Арну, которые завтра должны приехать, ее, наверное, не покинут, да разве сама-то она согласна делить с ними их монотонное существование?

Это было в конце дня, они сидели, почти касаясь друг друга. Вопреки учебнику хороших манер госпожи Делахью с наставлением, как вести себя в свете, Фелисите сидела, положив нога на ногу, и из-под края чуть приподнявшейся юбки выглядывала, слегка покачиваясь, тонкая щиколотка. Лейтенант, нагнувшись, дотронулся до этой щиколотки и нежно погладил ее.

— Я вас не брошу, Фелисите, — сказал он. — Я позабочусь о вас.

Она не ответила. Приятное успокоение медленно овладевало ею, она приходила в себя после горестной оторопи. Через минуту она заплакала — тихо, почти беззвучно. Слезы, катясь по лицу, капля за каплей падали ей на грудь.

— Мой бедный малыш, — сказал лейтенант. — Поплачьте, вам полегчает.

Он никогда не узнал, что она плакала не об отце, хотя пустота, возникшая после его потери, так и осталась в ее душе незаполненной, — она плакала от сознания, что наступает та самая жизнь, для которой она и была рождена, и ее разрывало между смятением и восторгом.

Приехавших на следующий день супругов Арну девушка приняла у себя. Лейтенант покинул дом еще накануне, сразу после того, как пообещал ее не бросать, и никто его целых три дня не видел. Исчез и Неутомимый.

Госпожа Арну заливалась слезами и плохо скрывала свое удивление перед выдержкой Фелисите.

— Ты поедешь с нами, дитя мое, — без конца твердила она.

И втихомолку делилась с мужем:

— Я ни за что не оставлю ее в Порт-Луи, здесь столько всяких соблазнов!

Сердце Фелисите оттаивало от этой неиссякаемой доброты, но все же она понимала, что ждет от будущего чего-то совсем другого, и унылое прозябание в «Грейпфрутах» под опекой друзей отца отнюдь не снимает проблемы. Для нее наступала решительная минута. Истекшие дни и часы были всего лишь кратким периодом колебаний, вслед за которым жизнь приобретет иной, новый смысл. Она в этом не сомневалась. К планам супругов Арну Фелисите проявляла такое хмурое безучастие, словно они ее лично никак не касались.

На третий день к вечеру появился Неутомимый. Он сообщил, что скоро придет хозяин, и тот действительно припожаловал через четверть часа. Казалось, он загорел, но одет был продуманней, чем обычно. Из-под пурпурного сюртука виднелся белый жилет с золотым шитьем, канифасовые штаны облегали ноги, а туфли с пряжками и треуголка были тщательно вычищены. Фелисите представила лейтенанта своим друзьям на веранде, где все и уселись. Она гордилась его уменьем держаться, его учтивостью и была уверена, что он произвел на супругов Арку самое хорошее впечатление. Но после получасового разговора, во время которого собеседники, явно думая о другом, спотыкались на каждой фразе, лейтенант решился на то, что Фелисите потом назвала «государственным переворотом». Внезапно он очень твердо сказал, что пришел повидаться с Фелисите с намерением и надеждой поговорить с ней наедине, без свидетелей, и уповает на благосклонность как самого господина Арну, так и его супруги.

— Это, может быть, не совсем прилично, — робко заметила госпожа Арну, — и мой муж был бы только счастлив служить здесь посредником.

— Прилично или неприлично, но я сам поговорю с Фелисите, — ответил лейтенант.

— Эрве, этот господин…

Но господин Арну, улыбнувшись, ее перебил:

— Ах, Софи, оставь ты этих детей! Не хочешь пройтись по набережной?

По прошествии многих лет Фелисите вспоминала, что «государственный переворот» ни в малейшей степени ее не встревожил. Она не всегда бывала согласна с образом действий своего мужа, что не мешало ей восхищаться каждым принятым им решением, каждым его начинанием. В тот вечер, когда он задумал поговорить с ней, она и понятия не имела, какой он выберет путь, но была уверена, что пойдет по нему, куда бы тот путь ни вел.

— Я обещал о вас позаботиться, Фелисите. Ну так вот! Я этим и занимался последние дни. Все готово.

— Как я должна вас понять? — спросила она.

Она не осмеливалась спросить, хочет ли он жениться на ней, так как знала уже в глубине души, что, если даже и нет, ничто не в силах переменить ее собственного решения.

— Как? Очень просто: вас ждет новый дом, и я вас туда отвезу.

Она молчала. Ей стало трудно дышать, и она приложила руки к груди. По двору с громким лаем промчалась собака.

— Лейтенант…

Фелисите не нашлась, что прибавить. Казалось, на свете нет ничего, кроме этого человека, который сейчас глядит на нее, а потом увезет с собой.

— Вы ничем не будете заниматься. Я все устрою, расчищу для вас…

Вернувшись с прогулки, супруги Арну застали ее задумчивой и сидящей на прежнем месте уже в одиночестве. Когда опустилась ночь, в доме зажгли свечи, но на веранде было темно.

— У тебя есть что нам сообщить, Фелисите? — спросила госпожа Арну.

Но Фелисите ловко увильнула от прямого ответа:

— Лейтенант вам расскажет все сам. Что до меня, то я пока вся в размышлениях.

— Может, нам здесь задержаться, Эрве? — сказала госпожа Арну.

— Я была бы в восторге, да только вот от меня требуют без задержки освободить дом, — ответила Фелисите, заметив колебания своего старого друга.

Ей было неведомо, где обитает сейчас лейтенант.