Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

растаять ночная мгла. Она ни минуты не сомневалась, что вражеские корабли воспользуются темнотой, чтобы подойти к берегу, и неосторожность какого-нибудь из них заведомо привлечет внимание сторожевых постов. Она точно знала, что следует делать, и начала одеваться. Уже готовая ко всему, она вышла на балкон. Занимался день. Море было зеркально гладким и того редкого серого цвета, что характерен для раннего утра на западном побережье острова. Неподвижные барки отражались в воде, как в зеркале, корабли были четко видны. Госпожа Шамплер спустилась на первый этаж и, постучав в дверь к Тристану, тихо его позвала.

Он тотчас отпер ей дверь, не скрыв своего удивления.

— Что случилось, матушка? Вы уже встали и даже оделись в такую рань?

Рассказав ему вкратце, в чем дело, она добавила:

— Надо отправить детей подальше от берега, и да благословит господь наш дом.

В гостиной ей встретилась Доминика: зевая во весь рот, она застегивала крючочки пеньюара.

— Что происходит, бабушка?

— Враг уже близко и скоро, видимо, нападет.

— Что надо делать?

— Жди и надейся.

Она обняла свою внучку за плечи, и они вместе вышли в ту сторону окружающей дом веранды, где находилась часовня. Там отправляли службу два или три раза в год, когда приезжал отец Хофман из прихода Святого Людовика. Революция отнюдь не благоволила к католической церкви, и если санкюлоты Иль-де-Франса в праздник тела господня стояли во время причастия в почетном карауле, то отец Хофман под орудийный салют служил панихиду за упокой души гражданина Марата.

Каждое воскресенье все обитатели поместья, перебирая четки, слушали госпожу Шамплер, читавшую очередную главу из Евангелия.

— Не знаю, удастся ли нам собраться сегодня, как обычно по воскресеньям, — сказала госпожа Шамплер Доминике.

Преклонив колени, они сотворили молитву. А едва поднявшись, бабушка распорядилась:

— Теперь беги одеваться. И предупреди свою мать об опасности, но так, чтобы не очень ее встревожить. Потом приходи, если хочешь, в «навигационную», я буду там.

Первый выстрел с неприятельского корабля не застал французов врасплох. Ядро пролетело над Южной косой и шлепнулось позади градирен. Тишина, царившая на побережье, придала англичанам отваги, и три корабля направились к рифам, тогда как два других продолжали крейсировать вдалеке. С моря могли быть видны лишь мачты французских кораблей, которые стояли на шпринге в излучине устья. Орудия на северном берегу реки вступили в дело, как только враг оказался в пределах досягаемости. Ответный залп с берега был для англичан неожиданным. Одно ядро продырявило корпус ближайшего корабля, и видно было, как засуетились матросы, подбегая к трюму и наклоняясь над ним. После нескольких минут замешательства один из английских фрегатов дерзко приблизился к рифам и открыл огонь из всех орудий правого борта. Снаряды сыпались по поверхности всего устья, не нанося никому вреда.

Из окна «навигационной» госпожа Шамплер, Кетту и Доминика следили за этим боем с трудно скрываемым беспокойством. Напрасно уговаривал их Тристан спуститься с третьего этажа, который, по его мнению, был слишком уж на виду. Но госпожа Шамплер заявила, что ядра на этакой высоте не летают и что, напротив, самым опасным является именно первый. Вынужденный умолкнуть Тристан сошел вниз и вместе с детьми, женой и Жюльеттой взобрался на маленький холм позади амбаров, откуда он тоже мог наблюдать за всеми перипетиями боя.

Дети залезли на дерево, а женщины сели на камни и, может статься, впервые придя к согласию, откровенно делились друг с другом своими тревогами и огорчением.

Те из больных, которые были в силах подняться с постели, кое-как приплелись на берег, где уже скучилось много рабов. Все они, точно мальчишки, громкими возгласами и жестами подбадривали канониров. После очередного залпа английский фрегат, выписав длинное полукружье, удалился, но оба других сманеврировали, стараясь держаться к ветру, и теперь направились к берегу. Однако с земли их встретил столь плотный огонь, что корабли отвернули и, казалось, решили вернуться в открытое море. Как вдруг они замерли, поджидая, когда к ним примкнет и третий фрегат, уже спешивший обратно. Едва он приблизился, они обменялись сигналами и, повернув, понеслись к берегу, прибавив парусов. Орудия, расположенные на берегах, так быстро были заряжены и так точно наведены на цель, что перекрестный огонь накрыл неприятельские корабли, почти все удары пришлись по их ватерлиниям. Три фрегата, получив течь, поторопились опять стать к ветру, напоследок выстрелив несколько раз с кормы. Снаряды снова рассыпались в водах речного устья, но кое-какие упали в саду Белого Замка. А один снаряд, задев на лету колонну веранды, пробил стену гостиной. Затем постепенно настала полная тишина. Еще раздалось два-три выстрела береговой артиллерии, и фрегаты медленно, словно бы нехотя, отступили, грациозно покачивая мачтами и взрезая форштевнем воду.

— Залижем теперь наши раны, — сказала госпожа Шамплер. Бой длился час. Вместе с орудиями, выгруженными л’Эрмитом на Северную косу, активное участие в обороне приняли батареи «Три» и «Барбет», чего не скажешь про южную батарею «Гармония», чья роль отнюдь не была столь блистательной. Все, кто во время боя находился на южном берегу, поднялись через сад Белого Замка, чтобы взглянуть на произведенные снарядом опустошения. Проломив стену, он стукнулся о наличник двери, ведущей из гостиной в столовую, и покатился по паркету. Удар и взрывная волна были так сильны, что вдребезги разлетелись люстры и стекла всех ламп, но зеркало в глубине зала осталось невредимым.

— Надо немедленно привести все в порядок, Кетту, — сказала госпожа Шамплер.

И распорядилась устроить перекличку, положив тем самым конец причитаниям рабов.

Когда жизнь в поместье вошла в привычную колею, Доминика спустилась в сад. Кое-какие деревья были повреждены, у одной молодой кокосовой пальмы напрочь снесло верхушку. До аркад и беседки ядра не долетели, и цветущие лианы по-прежнему обвивались вокруг столбов. Пахло порохом. Доминика прошла под аркадами и остановилась. На перекрестке дорог, одна из которых вела к градирням, в том месте, куда свезли и установили орудия с «Покорителя», стояли кучками и обсуждали что-то свое матросы и офицеры. Узнав среди них лейтенанта Легайика, она испугалась, что будет замечена им, покраснела и повернула к дому. По охватившему все ее существо чувству огромного облегчения она