Идеальная пара - Майкл Корда

Робби еще окончательно не успокоился, но острота его гнева несколько притупилась. Честно сказать, ему, так же как и Фелисии, было неприятно искать расположения людей, подобных Тарпонам, и, не меньше чем ей, не нравилось, когда его «показывали» гостям как циркового клоуна.

Фелисия начала подниматься наверх, обдумывая, что она наденет. Просто потому, что вечер ожидался скучным, в обществе людей, которых она презирала, она не могла отказать себе в удовольствии поразить их своим нарядом. Она уже знала, какое платье подойдет для этой цели – одно из последних, которое ей сшили у Молинье: вечернее платье из дорогого шелка цвета слоновой кости, такое светлое и облегающее, что его можно было принять за элегантную ночную сорочку, с кружевами по вороту, изысканными и необычными. У нее уже не было времени на то, чтобы что-то сделать со своими волосами, поэтому она решила ограничиться простой прической, которая делала ее моложе.

– Лисия, дорогая, – услышала она голос Робби из холла, – что в этом пакете?

– Подарок от Гарри, – на ходу придумала она ответ. – Картина, которую он мне подарил. – Не успели слова сорваться с ее губ, как она поняла всю абсурдность того, что только что сказала. Если она встретила Гарри случайно у дверей его клуба, то как могла оказаться при нем картина, которую он хотел ей подарить? Даже ребенок заметил бы эту несуразность. Вот так импровизация!

Но Робби ничего не заметил – он кивнул, как будто в ее словах не было ничего необычного.

– Что за картина? – поинтересовался он.

На сей раз она почувствовала, как у нее затрепетало сердце, будто рыбка, выброшенная на берег. Рано или поздно Робби увидит картину, раз она открыто принесла ее домой – она же не могла вечно прятать ее или отказываться показать.

Будь что будет, подумала она, внезапно испугавшись.

– Ренуар, – ответила она.

– Ренуар?

– Небольшой, из коллекции Гарри. Я давно положила на него глаз. Гарри же подарил мне мой портрет, помнишь?

– Это совсем другое дело. К тому же я что-то не помню ни одного «ренуара» в Лэнглите.

– Он висел в гостиной тети Мод, наверху. Наверное, он ей разонравился. Знаешь, как бывает. А ты просто никогда туда не поднимался. Робби, если ты не перестанешь задавать вопросы, я не успею переодеться.

– Но почему, черт возьми, Гарри ни с того ни с сего решил подарить тебе такую ценную картину?

– И вовсе не «ни с того ни с сего», дорогой. Я давно просила его подарить мне ее. К тому же она не такая уж ценная. Есть сомнения в ее подлинности. Но для меня это не имеет значения. Подлинная или нет, она все равно хороша.

– «Хоть розой назови ее, хоть нет…»[128] – услышала она слова Робби, когда закрывала дверь спальни – но конечно, это было не так. Часть привлекательности любой картины заключалась в ее подлинности.

Надо будет повесить ее и надеяться на лучшее, решила Фелисия, снимая одежду, пока Элис готовила ей ванну. Она взглянула на часы – она точно все рассчитала. Опустившись в воду и мечтая о том дне, когда можно будет наполнить ванну водой до краев, она вдруг с замиранием сердца осознала, в какое неприятное положение попала.

Ей придется встретиться с Гарри Лайлом и уговорить его подтвердить придуманную ею историю.

Когда Робби принес ей выпить, она опустилась поглубже в пену – нельзя чтобы он заметил синяки – и залпом осушила бокал, чувствуя, как алкоголь камнем упал ей в желудок.

Сначала от спиртного ей не стало лучше. Если был на свете более коварный человек, чем Гарри Лайл, то ей еще не приходилось с таким встречаться. А встреча с Гарри не сулила ей ничего хорошего – он мог воспользоваться ситуацией и потребовать у нее что-то взамен. Все равно ей придется лезть в логово старого дракона…

Внезапно, совершенно неожиданно для себя, она почувствовала необыкновенную легкость; надежда на лучшее вновь вернулась. Ровно через двадцать две минуты она спустилась вниз, одетая, накрашеная, готовая отправиться на званый вечер. Она надеялась, что у Тарпонов они еще успеют чего-нибудь выпить перед обедом.

Она не сомневалась, что бокал шампанского сейчас ей просто необходим.

Сцена девятнадцатая

– Ты не можешь себе представить, какие скучные эти Тарпоны.

– Могу. Я встречался с ними. Он – размазня, а она – стервятник, который питается «культурой», как она любит называть людей искусства. Какого черта Робби потащил тебя туда?

– Чтобы произвести на них впечатление. Тарпон, кажется, входит в правительственную комиссию, которая выделяет деньги на финансирование искусства.

– Да, верно. Он один из ее членов. Значит, твой муж – смешно, я никак не могу привыкнуть, что Робби твой муж, – взвалил на себя непосильную ношу со своим театром, да? Ему надо было послушаться моего совета.

– Я не помню, чтобы ты давал ему советы.

– Очень давно. Я предупреждал его тогда. Каждый актер-постановщик в истории театра становился банкротом, пытаясь руководить своим собственным театром – Гаррик, Кин, Ирвинг – все они умерли нищими, или почти нищими… Конечно, сейчас можно получить деньги у государства, но помяни мое слово, это приведет к тому, что люди вроде Тарпона будут диктовать, какие пьесы вам ставить. Если Робби не может этого понять, то он еще больший дурак, чем я думал. Почему он не идет в Сити и не берет кредит, как всякий бизнесмен? Потому что ему не хватает духу, вот почему.

– Гарри, – тихо сказала она, – замолчи.

Она начала замечать, что суждения Гарри Лайла стали еще более резкими, чем раньше, и стоило ему сесть на своего конька, как он уже не мог остановиться. У нее невольно возникла мысль, не связано ли это с тем, что она стала старше и теперь ее мнение не всегда совпадает с его, или у Гарри появились первые признаки одряхления.

– Робби – мой муж, Гарри, – сказала она. – Мне не нравится, что ты говоришь о нем такие вещи.

– Ну, хорошо. Твоя преданность делает тебе честь. Что привело тебя в Лэнглит, могу я спросить?

– Я хотела повидать Порцию.

– Уверен, что именно это ты сказала Робби, и он мог даже поверить тебе. Но поскольку ты много лет вполне обходилась без нее, мне кажется странным твой внезапный приступ материнских чувств. Придумай что-нибудь другое.

Они сидели в саду Лэнглита: день выдался на редкость хорошим – английское лето дарило тепло и безоблачное небо. По ту сторону Ла-Манша союзные войска в Нормандии, наверное, наконец получили поддержку с воздуха, которой давно ждали, но здесь, глядя на широкие зеленые лужайки, за которыми каждый день ухаживала целая армия садовников, трудно было себе представить, что где-то идет война. Позади тянулась длинная терраса из теплого золотистого котсуолдского камня; по обе стороны от нее возвышались фигурно подстриженные кусты. Дворецкий и две горничные стояли в ожидании поодаль, готовые явиться по первому зову, но они были достаточно далеко и не могли расслышать, о чем шел разговор.