Статьи - Николай Лесков

Г. Катков, например, издевается над усилиями Герцена “исправлять человеческие мозги”. Насмешка прямо относится к “Запискам доктора Крупова”. Г. Каткову должно быть известно, что эти записки, напечатанные в “Современнике”, были одним из самых замечательных произведений литературы тогдашнего времени и, вместе с “Капризами и раздумьем”, произвели весьма благое влияние на общество. Они заставили многих и очень многих внимательнее взглянуть на наши нравы и подумать о “преготических затеях”, терзающих нашу семью и разъедающих общественное счастие. Кто из русских читателей не знает наизусть целых мест из этих сочинений, и на кого это знание не действовало благотворно? Г. Герцен умел влиять на нравы, он великий мастер бороться с “преготическими затеями”, и это, кажется, должно было бы составлять его литературную задачу, а он занялся политикою… Охоту уж такую к этому имеет. Но почем знать, чего не знаешь! Может быть, и наш “неисправимый социалист” когда-нибудь опять употребит свое талантливое перо на разработку тех вопросов, поднятие которых дало ему литературную известность, нимало не зависящую от “Колокола”. Мы даже позволяем себе думать, что это совсем не невозможно: ибо, несмотря на “пензенское подкрепление”, Искандер в 141 листе “Колокола” уже дает нотацию “Молодой России”. Тут предлагается “оставить революционную риторику и заняться делом”; “проповедывать народу не Фейербаха, не Бабефа, а понятную для него религию земли…” Уступка огромная и способная еще увеличиваться по мере того, как г. Герцен будет ближе узнавать, какую “религию земли” исповедует наш народ. Г. Герцен ведь решительно не знает, что думает народ и к чему он стремится. Просим же его хоть немножко поверить нам, что народ всеми мерами стремится достигнуть со временем поземельной собственности. Десятину, две, хоть осминничек, да лишь бы своего, лишь бы на выдел. Вот его религия земли. Не поверит нам г. Герцен, пусть спросит кого-нибудь из своих, только почестнее, то есть побеспристрастнее, а то ему все сочиняют. Мы не набиваемся к г. Герцену на доверие. Охотно верят только тому, чему приятно верить, а г. Герцену, конечно, не может быть приятно поверить, что народ желает понавозить свой собственный кусочек “стихии” и помаленьку раскупает ее. Мы пишем не для его огорчения, а для истины. Все равно, немножко раньше или немножко позже, г. Герцен должен же убедиться, и он убедится, что его много и очень много обманывали люди, которые сами не знают, чего хотят и на что надеются.

<ОБ УЧАСТИИ НАРОДА В ЦЕРКОВНЫХ ДЕЛАХ>

С — Петербург, пятница, 23-го марта 1862 г

В 1861 году в Петербурге издана небольшая книжечка “Об участии паствы в делах церковных”.[61] Книжечка эта имеет для нас очень большой интерес, но она прошла незамеченною, как не замечаются у нас обыкновенно многие произведения русской литературы, в которых не бросается в глаза повесничество наших известных журнальных шутов. Благодаря этим нигилистам, очень многим свидетелям совершающихся и ожидаемых реформ вовсе не знакомы самые интересные, но скромные труды, при помощи которых реформы перестали бы представляться утопиями, как скоро люди увидали бы, что реформы эти твердо опираются на народной и исторической почве. Но такой способ убеждения не в духе г. Чернышевского и tutti quanti,[62] а другие только отгрызаются от г. Чернышевского и забывают, что у общества есть и другие интересы. Простая, кажется, вещь: несостоятельность многих сторон римского права для нашего народа, а едва-едва кто-то надоумился рассказать это толком. Недавно еще, так сказать, на днях почти, присяжные российского происхождения представлялись пародиею учреждения присяжных, а теперь в “Русском вестнике” пишут апологии русскому делопроизводству допетровского периода, находят в нем и смысл, и силу, и больше справедливости, чем в том, которым ведаемся мы в наше просвещенное время. Сказали об этом толком, и общество прочло с удовольствием и поверило. Даже в Москве, где и до сих пор верят в существование Неаполитанского королевства и сохраняют его имя на почтовых ящиках, где стоят за всякую рутину и сохраняют извозчичьи “гитары”, на которых в крайних случаях ездят даже такие солидные писатели, каков, например, сам Феоктистов; даже и там, в этой беспардонной Москве, слово здравого убеждения имеет свой вес и не пропадает даром.

Но одними вопросами мы не хотим заниматься, считая их недостойными своего просвещенного внимания, и предпочитаем заниматься разъяснением значения наскучившего всем г. Чернышевского и его сподвижников, а другими боимся заняться, чтобы не испытать на себе силу едких острот близких или далеких русских публицистов. Конечно, мы сами можем свидетельствовать, что и близкие и далекие публицисты бывают иногда слишком скоры на обвинения и падки до острого словца, в ущерб истине. Самые простые и ничтожные вещи заставляли их называть нас “официозною “Пчелою””, но мы это сносим, зная, что “на весь мир пирога не испечешь и на всякое чиханье не наздравствуешься”. Попрекать, кого бы то ни было, да еще из-за моря, дело очень легкое, и, если его производить с грациею далекого публициста, то оно даже выходит и очень эффектным. Едкие сопоставления, остроумные комбинации… ну, и хорошо. Жаль только, что все это не имеет никакого основания. Каждому могут сниться всякие сны, какие ему придут в голову; построить на этих снах свои предположения недостойно хорошего публициста, обязанного не шалить чужою репутациею и мерять свое оружие с оружием противника. Мы не “официозны” нисколько, ни на волосок, а зависимы столько, сколько зависимо всякое иное периодическое издание; даже мы зависим менее всех других суточных русских газет, и в этом нетрудно удостовериться и вблизи, и издалека. Повторяем, мы настолько независимы, что никогда не говорим того, чего не думаем, а то, что думаем, говорим так, как можем. Свободные от всякого официального влияния, мы старались освободить себя и от крепостной зависимости у деспотствующего либерализма “Современника”. Мы чтим авторитеты и не возводим на их места всяких гугнивых паясов; мы не считаем честным разрушать то, чего нечем заменить, а заботимся только о том, чтобы ничто не тормозило общественного развития и не мешало крепнуть народному сознанию и силе. Мы, не хвастаясь и не увлекаясь, говорим, что мы знаем наш народ; из его собственных слов помним, чтό ему нужно, и хлопочем за всякую из его нужд, как бы она ни казалась мелочною пишущим бесплодные рассуждения “о материях важных”. Мы знаем народ, который журавля в небе предпочитает синице в руках, и не морочим его ни журавлем, ни иною большой птицей в небе. Может быть, многие из тех, перед кем лежит сегодняшний нумер, не в наших только столбцах читали о нуждах нашего народа. Мы тоже читали все написанное по этому вопросу с большим вниманием и с истинным удовольствием. К сказанному нам прибавлять нечего; но мы хотим указать еще одну народную нужду, о которой знатоки нашей народности говорить не намерены.

Уважая человеческую свободу во всех ее проявлениях, мы не имеем никакой мысли увлекать народ в ту или другую сторону. Мы убеждены, что истинный либерализм должен способствовать всестороннему народному развитию тем путем, которым народ наиболее склонен идти. Такой путь всегда верен, и пренебрегать им по личным отношениям, стыдно; это значит под видом народных интересов гоняться за собственными симпатиями. Есть люди, уверенные, что русский народ по преимуществу материалист. Мы сожалеем о людях с таким убеждением, но не упрекаем их: они не виноваты в недостатке способности смотреть на вещи без предвзятых понятий. Нам, напротив, кажется, что русский народ любит жить в сфере чудесного и живет в области идей, ищет разрешения духовных задач, поставленных его внутренним миром. Он постоянно стремится к богопознанию и уяснению себе истин господствующего вероучения. История земной жизни Христа и святых, чтимых церковью, составляет самое любимое чтение русского народа; все другие книги пока еще мало интересуют его. Народники, знающие все, кроме своего незнания, могут поверить это в воскресных школах и в книжных лавках, где продаются книги духовного содержания. Отсюда мы приходим к заключению, что нужно содействовать народному развитию, давая ему возможность удовлетворять своим чистым наклонностям и помогать ему сделаться христианином, ибо он этого хочет и это ему полезно.

В этих целях мы позволяем себе поговорить сегодня о церкви и о лицах, обязанных содействовать развитию народа в духе христианского учения. В литературе давно идет речь о необходимости коренных реформ в образовании юношества, готовящегося быть служителями церкви, и об исправлении законов внутренней администрации по духовному ведомству.

В известной среде нашего общества, не проникнутой идеями нигилизма и не помешанной на tabula rasa,[63] в самой здоровой и самой честной среде толки об этом раздаются еще сильнее, чем в литературе. Наконец сама духовная журналистика, в двух наиболее почтенных своих органах (“Православное обозрение” и “Дух христианина”), сливает свой голос с голосом общества, желающего приведения нашего духовенства в то положение, в котором оно получит право на всеобщую любовь и сочувствие.