Анж Питу - Александр Дюма

— Ваше величество, — сказал Байи, — это отличительный знак всех французов.

— В таком случае, я его принимаю, — ответил король, беря кокарду из рук Бийо.

И сняв белую кокарду, он прикрепил к своей шляпе трехцветную.

По площади прокатилось громкое победное «ура».

Жильбер отвернулся, глубоко уязвленный.

Он считал, что народ слишком быстро наступает, а король слишком быстро сдает позиции.

— Да здравствует король! — крикнул Бийо, подавая сигнал к новому взрыву рукоплесканий.

— Король умер, — прошептал Жильбер, — во Франции больше нет короля.

Тысяча поднятых шпаг образовала стальной свод, протянувшийся от того места, где король вышел из кареты, и до самого зала, где его ждали.

Он прошел под этим сводом и скрылся в ратуше.

— Это вовсе не триумфальная арка, — сказал Жильбер, — это Кавдинское ущелье.

И добавил со вздохом:

— Боже мой, что скажет королева?

X

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ВЕРСАЛЕ, ПОКА КОРОЛЬ СЛУШАЛ РЕЧИ В РАТУШЕ

В ратуше короля встретили с большим почетом: его называли Спасителем свободы.

Короля попросили выступить, ибо жажда речей становилась день ото дня все сильнее; королю же хотелось наконец узнать, что думают на самом деле его подданные. Поэтому, прижав руку к сердцу, он произнес только одну фразу:

— Господа, вы всегда можете рассчитывать на мою любовь.

Пока он слушал в ратуше сообщения правительства, — ибо начиная с этого дня во Франции вдобавок к власти короля и Национального собрания появилось настоящее правительство, — народ глазел на прекрасных королевских лошадей, позолоченную карету, лакеев и кучеров его величества.

Питу после ухода короля в ратушу накупил на подаренный папашей Бийо луидор синие, белые и красные ленты и, смастерив из них национальные кокарды всех размеров, украшал ими уши лошадей, сбрую и весь экипаж.

Толпа последовала его примеру и превратила королевскую карету в настоящую лавку кокард.

Кучер и выездные лакеи были увешаны ими.

Кроме того, несколько дюжин запасных кокард были засунуты внутрь кареты.

Надо заметить, что г-н де Лафайет, верхом разъезжавший по площади, пытался разогнать этих ревнителей национального флага, но безуспешно.

Поэтому, когда король вышел из ратуши, он увидел всю эту пестроту и удивленно вскрикнул.

Затем он знаком подозвал к себе г-на де Лафайета.

Тот, опустив шпагу, почтительно приблизился.

— Господин де Лафайет, — сказал король, — я искал вас, чтобы сказать, что я утверждаю вас в должности главнокомандующего национальной гвардией.

И он сел в карету под приветственные возгласы толпы.

Что до Жильбера, то, перестав тревожиться за короля, он остался в зале заседаний вместе с выборщиками и Байи.

Его наблюдения еще не закончились.

Однако, услышав громкие крики, которыми провожали короля, он подошел к окну и бросил последний взгляд на площадь, чтобы посмотреть на поведение двух своих приятелей.

Они по-прежнему были или казались лучшими друзьями короля.

Вдруг Жильбер увидел, как по набережной Пелетье мчится покрытый дорожной пылью всадник, перед которым почтительно и покорно расступается толпа.

Народ, пока еще добрый и услужливый, с улыбкой повторял: «Офицер короля! Офицер короля!» — и приветствовал его криками: «Да здравствует король!».

И женские руки гладили взмыленного коня.

Офицер подъехал к карете в то мгновение, когда дверца ее закрылась за королем.

— Это вы, Шарни? — удивился Людовик XVI и тихо спросил:

— Как там дела?

Потом еще тише добавил:

— Как королева?

— Очень встревожена, ваше величество, — ответил офицер, просовывая голову в карету.

— Вы возвращаетесь в Версаль?

— Да.

— Вот и прекрасно! Успокойте наших друзей: все прошло как нельзя лучше.

Шарни откланялся, поднял голову и заметил г-на де Лафайета, дружески кивнувшего ему.

Шарни подъехал к Лафайету, и тот протянул ему руку; движение толпы перенесло королевского офицера вместе с лошадью с того места, где они находились, на набережную, где под бдительным надзором солдат национальной гвардии народ на пути короля уже стоял шпалерами.

Король приказал ехать шагом до площади Людовика XV; гвардейцы короля с нетерпением дожидались его возвращения. Теперь нетерпение охватило всех, лошади побежали рысью, и чем ближе к Версалю, тем быстрее.

Наблюдающий из окна Жильбер видел появление всадника, хотя и не узнал его. Он догадывался, как беспокоится королева, тем более что за последние три часа невозможно было отправить в Версаль ни одного гонца, не возбудив подозрений толпы и не выдав своей слабости.

Однако он представлял себе лишь малую часть того, что на самом деле происходило в Версале.

Дабы не утомлять читателя слишком длинной лекцией по истории, вернемся в королевскую резиденцию.

Последний гонец прискакал к королеве в три часа.

Жильбер сумел его отправить в то мгновение, когда король, пройдя под стальным сводом, целый и невредимый входил в ратушу.

При королеве находилась графиня де Шарни, только что поднявшаяся с постели, где ее со вчерашнего дня удерживало сильное нездоровье.

Она была еще очень бледна; у нее едва хватало сил поднять глаза: веки тотчас тяжелели и опускались, словно под гнетом скорби или бесчестья.

При ее появлении королева улыбнулась ей той привычной улыбкой, которая, по мнению приближенных, навсегда запечатлена на устах государей.

Ее величество, все еще пребывающая в радостном возбуждении оттого, что Людовик XVI в безопасности, сказала тем, кто был возле нее:

— Еще одна хорошая новость, господа! Дай Бог, чтобы так шло и дальше!

— Напрасно ваше величество опасается, — отвечал кто-то из придворных, — парижане слишком хорошо понимают, что они в ответе за короля.

— Однако, — недоверчиво спросил другой придворный, — ваше величество уверены в правдивости донесений?

— Да, — сказала королева, — тот, кто мне их посылает, поручился за короля головой; к тому же, я считаю его нашим другом.

— О, если это так, тогда другое дело, — отвечал придворный с поклоном.

Стоявшая в нескольких шагах от них г-жа де Ламбаль подошла поближе:

— Это новый королевский врач, не правда ли? — спросила она Марию Антуанетту.

— Да, это Жильбер, — опрометчиво ответила королева, не подумав, что наносит ужасный удар Андре.

— Жильбер! — вскричала Андре, вздрогнув, будто гадюка ужалила ее в самое сердце. — Жильбер — друг вашего величества!