Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

— Я твой попугай, великий царь, — промолвил мессер Джованни, на манер этой пестрой птахи смешно поводя головой в пестром колпаке. — А мы, попугаи, говорим и как муллы, и как патеры, и как седые старцы, выживающие из ума на своих лежанках в Галате. Забавляя мудрого хозяина, мы, попугаи, предоставляем его глубокому разумению выбор меж разными речами, услышанными нами в гуще житейских будней, в беседах ученых людей, в благочестивых проповедях священнослужителей. Разве это не достойная игра, не менее полезная, чем эти шахматы, столь любимые тобой?

— Достойные игры честны. — Султан не спускал с мессера Джованни пронизывающего, иронического взгляда. — Со мною же честно не играет никто. В шахматах со мною каждый норовит проиграть партию, дабы тем самым выиграть более важное, к чему стремится: доходное место, почетную должность, дающую власть. Мои державные противники и те хитрят: мадьярин и лях, венецианец и перс. Мне кажется, мой Джованни, только он один играет со мною честно, — этот бей белых валахов, непрестанно бросающий мне вызов.

— Ты ошибаешься, хозяин, — Джованьолли покачал зеленым бархатным хохолком. — Для него это вовсе не игра.

— А для меня? — султан еще более выпрямился, глаза его сверкнули молодо и грозно. — Разве я не окружен со всех сторон врагами? Разве они не ждут знака моей слабости, чтобы напасть со всех сторон? Такой знак, думается, многим уже видится: бей Штефан еще не наказан!

Джованьолли знал наизусть длинный список Штефановых деяний, которые султан считал для себя обидами. Не он, нынешний молдавский бей, — его предшественник покорился Блистательной Порте и начал платить ей дань; Штефан платить отказался, нарушив между их странами уже узаконенные связи. Султан не мешал молдавскому воеводе занять отчий стол, не препятствовал ему утвердиться. Штефан отплатил неблагодарностью: стал нападать на Мунтению, разорять ее — за то, что была османом покорена. Отнял у мунтян Килию. Долго преследовал былого любимца султана мунтянского воеводу Раду Красивого, стал причиной его гибели. И бесчестил несчастного князя после смерти — держал и до сих пор держит жену и дочь Раду в позорном плену. Самым страшным оскорблением султану, конечно, оставался Высокий Мост; но и последнее — присвоение Штефаном крымской добычи — было не самым маленьким. Счет между ними, и без того небывалый, с этим делом стал таким, что мог быть оплачен только дерзновенной Штефановой головой.

Он же оставался на престоле и держал себя с неизменным вызовом. Джованьолли видел: султан искренне чувствует себя оскорбленным. Но не может не уважать молдавского воеводу; быть обидчиком Мухаммеда-Завоевателя само по себе — высокое звание в этом мире. Султан видел теперь в Штефане единственного достойного противника среди своих соседей. И жаждал сразиться с ним, чтобы воскресить в себе былого бойца.

Это входило в планы тех, кто тайно сносился с Джованьолли из Рима и Венеции — через скромных монахов, через заезжих моряков и купцов. Отеческие наставления столпов святейшей римской курии гласили: обращать в беседах внимание Большого Турка к северу и востоку, к просторам Дикого поля и Московии. Отвращать, сколь возможно, ненасытную алчность неверного от прекрасных полей и городов католической Европы. А путь на север для него лежит через Молдавию. Пусть султан потеряет еще одно войско в ее болотах и лесах, под стрелами ее свирепых воинов. Пусть он потом, справившись с Молдавией — такой исход неизбежен, — столкнется с московским князем, со всей Руссией. И пусть они друг друга если не исстребят, то хотя бы обессилят вконец. Тогда и настанет действительно время для крестного похода католиков всей Европы к Босфору — великого похода, к которому папа каждый год призывал паству, да так, чтобы паства не слишком принимала его всерьез.

Джованьолли следовал этим поучениям в меру сил. Но соблюдал осторожность: султан был умен. К тому же, зная упрямство Мухаммеда, говорил ему часто обратное, стремясь раззадорить, незаметно наводя на нужный путь.

Султан был умен. Мухаммед, конечно, еще не проведал о тайных встречах своего раба и друга с ночными гостями из Италии. Но догадывался о многом. Мухаммед понимал: порой в хитроумных, порой в дурашливых речах франка не мог не слышаться тайный голос его пронырливых соотечественников. Имея земляка в серале, эти люди не упустят возможность его использовать. Но это было ему на пользу: слушая своего Джованни, он узнавал, чего хочет папа, в котором, судя по делам, угадывал временного союзника. Мухаммед, в свою очередь, мог сообщить таким образом своим невидимым собеседникам немало того, чего нельзя было передать ни с каким послом. Султану казалось даже забавным разговаривать с папой римским вот так, через своего придворного «попугая».

Но эту хитрую птицу, если догадки Мухаммеда были верны, следовало держать в доброй клетке. Чтобы не клюнула руку, дающую ей золотые зерна своей казны.

— Бей Штефан еще не наказан! — повторил с внезапной яростью султан, скосив на мессера Джованни налившиеся кровью светлые глаза. — Разве христиане мира тому не рады? И первый — ты, отказывающийся принять ислам, хотя живешь под моим крылом?!

Султан откинулся на подушки, его высокий лоб под шелковой скуфьей покрылся вдруг испариной: при каждом усилии болезнь еще давала о себе знать. Мессеру Джованни на мгновение показалось, что занавеси над дверью в соседнюю комнату шевельнулись: там всегда стоял с ханжером наготове, как ангел смерти, ее искусный служитель Кара-Али. Смерть всегда витала в этих покоях, в которые он, подобно воину, входил каждый день, не зная, доведется ли выйти из них живым. Джованьолли давно мог, выбрав подходящий час, упросить султана отпустить его на родину, но все не решался: копил золото от большого жалованья, собирал богатые хозяйские дары. Мухаммед был щедр.

Жизнь умудрила, жизнь многому научила мессера Джованни, хотя венецианец был еще молод — в тот год ему исполнилось двадцать шесть лет. Джованни Мария был сыном довольно известного в свое время писателя Марко Анджолелло. Его род, происходивший из Болоньи, перебрался в Виченцу, где благоденствовал в течении целого столетия; в этом городе и родился будущий приближенный и историк Большого Турка. Получив хорошее образование, юный Джованни не захотел посвятить себя музам, которым ревностно служил глава семейства, его отец; юного Джованни влекли приключения. Он переехал в Венецию, вступил в кондоту латников пешего панцирного войска Республики святого Марка. В восемнадцать лет выступил в поход против осман, в двадцать был взят в плен в знаменитой битве под Негропонте, где армия Венеции потерпела сокрушительное поражение. Султан Мухаммед, выделив среди пленников сообразительного с виду молодого кяфира, подарил его своему старшему сыну Мустафе и отправил в Конию, где была резиденция шах-заде, беглербея Анатолии. Наследник престола тоже сумел оценить быстрого умом франка, приблизил его к себе. Вместе с Мустафой Джованьолли ходил в поход на иранского шаха Узуна, учавствовал в победоносной битве под Еруджаном. Но в следующем году бей-заде умер, и мессер Джованни был призван султаном в Стамбул, где и занял свое нынешнее место.