Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

Как только начался первый перерыв, мы четверо, не мешкая, подошли к вахману и, предложив ему пачку позаимствованных Верой из хозяйского шкапа сигарет, попросили дать нам возможность пообщаться с русскими пленными. Как ни странно, вахман сигареты не взял, а показал рукой в сторону выглядывающих из траншеи красноармейцев: «Благодарю. Отдайте лучше им». А когда мы, обрадованные, торопливо побежали туда, окликнул насмешливо вслед: «Эй, вы! Не очень-то увлекайтесь. Даю на свидание десять минут – не больше. Цейн минутен, унд нихт мер!..»

А во второй – в последний перерыв уже не мы, а они трое – Димка, Анатолий и Владимир – с разрешения вахмана спрыгнули к нам в окоп. Разговор в обоих случаях был торопливо-сумбурным – говорили о прежней жизни, о том, где жили до войны, где учились, о чем мечтали. Потом ребята рассказали коротко о себе – где воевали, кто, когда и как попал в плен.

Димка был моряком, проходил срочную службу на Балтийском флоте. Там же встретил и войну. Когда началась эвакуация наших судов с окруженного неприятелем полуострова Гангут, корабль, на котором он находился, подорвался на немецкой мине. Многие моряки погибли, а Димка чудом спасся, но зато оказался в фашистском плену. Через полгода, весной 42-го, бежал вместе с другом из лагеря, и им посчастливилось даже добраться до своих. Их послали воевать в пехоту, где Димка, верный флоту, так и не решился сменить свой черный морской бушлат на серую шинель. Его лагерный друг вскоре погиб, а он сам в конце февраля этого года в боях под Новгородом был ранен в ногу и оглушен взрывом снаряда, в результате опять оказался в плену. Едва оправился от контузии и от ранения, снова бежал из фашистского лагерного госпиталя. Он почти уже дошел до линии фронта, когда возле небольшой полусожженной деревни чуть не напоролся на немецкую засаду. Скрываясь, заскочил в первый же уцелевший дом, где жили две старухи с молодой, очень красивой девицей – беженкой из Ленинграда. Девица эта отнеслась к Димке весьма участливо, велела старухам, в случае если явятся в дом немцы, сказать, что он – их сбежавший с фронта от «красных» сын. Она намекнула Димке, что связана с местными партизанами, и он решил довериться ей – рассказал все о себе, и не только рассказал, а еще и попросил у нее совета – как лучше, не привлекая внимания немцев, выбраться ему из деревни. Девица обещала содействия, вызвалась сама, как только стемнеет, указать ему безопасный путь. Вскоре она вышла будто бы к колодцу за водой, а буквально через несколько минут в дом ворвалась свора немцев. Они тут же ринулись в подполье, где Димка спокойно сидел в ожидании темноты, выволокли его наружу, принялись избивать плетьми, потом забрали в комендатуру. Так он снова оказался в лагере.

– Но может быть, немцы случайно зашли в тот дом, случайно решили заглянуть в подполье, а девчонка та вовсе ни при чем, – высказала свое предположение Галя. – Ведь они, фрицы, где бы ни появились – тотчас принимаются грабить – первым долгом лезут в погреба, в клети, в подполья.

– Да? Говоришь – не виновата? – Светлые глаза Димки мрачно сверкнули. – Когда меня избивали, она, эта гадюка, стояла тут же, молча лыбилась. А когда я сумел изловчиться и плюнул в ее сытую, размалеванную харю, – подняла визг, принялась верещать, что господин комендант не одобрит того, что со мною здесь так цацкаются и что меня следует пристрелить без промедления, как бешеного пса…

Анатолий и Владимир попали в плен в боях под Львовом. Анатолий, не дождавшись призыва в армию (до войны он успел окончить десять классов), пошел добровольцем в Ленинградское народное ополчение, на первых порах воевал в нем. При защите Петергофа почти все ополченцы погибли, многие из них оказались под развалинами Английского дворца, и лишь нескольким молодым бойцам удалось, после долгих мытарств и скитаний по занятой врагом территории, догнать отступающие советские части. Все эти годы судьба была благосклонна к Анатолию, он не получил ни одной царапины, и только нынешней весной в бою при освобождении Львова был ранен сразу дважды – в ногу и в лицо. К счастью, оба осколочных ранения оказались легкими (даже кости не были задеты), однако Анатолий потерял много крови и, когда немецкие санитары подобрали его, находился в полубессознательном состоянии. Сейчас от его ранений остались незначительная хромота да небольшой сине-багровый рубец на левой скуле.

А вот третьего нашего знакомца – Владимира, в прошлом танкиста, – война отметила, пожалуй, больше всех. Он дважды горел вместе со своим танком, особенно сильные ожоги получил летом прошлого года в сражении под Курском. Но тогда его подобрали свои, он долго лечился в госпиталях, вышел оттуда с множественными шрамами, однако по-прежнему полный сил и желания драться с фрицами.

Второй же раз его машина была подбита под Львовом. При этом Володя получил сильную контузию и, находясь в беспамятстве, наверное, сгорел бы дотла вместе со своим танком, если бы его не вытащил из охваченного огнем люка машины верный боевой друг Ренат, таджик по национальности. Рената тут же, едва они оба свалились на землю, сразила немецкая пуля, а спасенный им Владимир остался жить, но оказался в плену. У него лицо и в особенности кисти рук обезображены множественными следами давних и свежих ожогов – заскорузло-бурыми и неестественно-розовыми рубцовыми пятнами, которых Володя, чувствуется, очень стесняется и поэтому старается прятать изуродованные пальцы.

Мне не терпелось узнать от Анатолия, кого из стрельнинских ребят он знает и нет ли у нас с ним общих знакомых? И еще – быть может, ему известна чья-то сегодняшняя судьба?

К обоюдному нашему разочарованию, общих близких знакомых у нас не оказалось. Правда, мелькнули в разговоре несколько фамилий и имен мальчишек, о которых я когда-то слышала. Но я этих ребят почти не знала, училась с ними не только в разных классах, но и в разных школах. Но все равно так приятно было услышать знакомые имена, так приятно было повторять названия знакомых улиц.

Естественно, разговор коснулся и самого главного. Димка уверенно сказал: скоро, очень скоро наши будут здесь. Буквально через считаные дни, а возможно, даже через считаные часы, начнется последнее, грандиозное наступление – последний, похожий на несокрушимую огненную лавину рывок, в результате которого немцы окажутся окончательно разбитыми.

Вера спросила, задала самый тревожащий нас, четверых, вопрос: «Ребята, а как вы думаете – что будет с нами? Неужели таких, как мы, на Родине действительно