Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом доме тихо доживала свой век одинокая старуха, по национальности немка, а по прозвищу Мельничиха. Когда-то ее муж был владельцем небольшой, стоявшей на нашей речке мельницы, что обслуживала все окрестные деревни. Мельницы этой мне не довелось видеть, она уже давно исчезла. Остались от нее лишь деревянный подводный щит с глубокой запрудой, с которого так хорошо было нырять в воду.
Так вот. Мои братцы в компании таких же сорванцов иногда совершали набеги в огород и в сад Мельничихи – трясли яблони и груши, таскали с грядок овощи. Мне же поручалось зорко следить за окнами и в случае опасности подать знак – квакнуть по-лягушачьи. Я очень старалась, и за это мне разрешалось принять участие в общей трапезе. Сидя после разбойного набега на берегу посеребренной лунным светом речки, сочно хрупали едва ополоснутыми в воде морковью и репой, хрустели кислющими, недозрелыми яблоками и терпкими, твердыми, словно камни, совсем еще невкусными грушами. А ведь все это в изобилии росло и в своих садах и огородах. Но видно, так уж устроен человек, что все запретное, чужое кажется ему и заманчивей, и слаще.
От своих же братьев я научилась свистеть, стреляла из рогатки, а особенно полюбила рыбачить, в свободные часы часто просиживала на речке с удочкой. Я слушала их разговоры (иногда меня милостиво допускали до этого), вникала в их занятия, читала их книги. Помню, как втайне от Кости (он у нас самый заядлый книгочей) прочла совсем еще зеленой девчонкой роман Эмиля Золя «Жерминаль». Многое, наверное, не поняла, но сцена, где сумасшедший старик-шахтер сжимает корявыми пальцами нежную, трепетную шейку юной красавицы Сесили, еще долго-долго мерещилась мне по ночам.
– Твои братья, конечно, очень любят тебя, – сказал Джонни, явно не желая заканчивать наши, вернее, мои воспоминания. – Знаешь, я иногда силюсь представить тебя в твоей привычной обстановке. Мне кажется, что в вашем доме всегда было много тепла и музыки. Мне почему-то видятся твои братья с гитарами либо с аккордеонами в руках. – (Вот уж, подумалось мне, поистине «попал пальцем в небо»: моему старшему брату Мише, как говорится, «слон на ухо наступил». Не блещет также музыкальными способностями и Ваня.)
– Да нет. Не совсем так, – желая быть объективной, ответила я. – Правда, в нашем доме были музыкальные инструменты, но только – струнные – гитара, мандолина, домрушка, балалайка. А играл на них один лишь Костя – мой средний брат. Ну и еще я пыталась иногда что-то смузицировать. Миша – старший брат – был весь занят техникой, считался первым трактористом в нашем районе. А младший брат Ваня все дни работал с лошадьми.
– Из нашей семьи, – продолжала я рассказ, – лишь Костя оторвался от земли – ушел в город. Один наш родственник работал в ресторане шеф-поваром. Он взял Костю к себе, где тот тоже выучился на повара, а затем плавал судовым коком на ледоколе «Ермак», на том самом, что снимал с Северного полюса «папанинцев». Скорей всего, я тоже покинула бы деревню, так как мечтала о высшем образовании. Все наши домашние одобряли это мое стремление. Проклятая война разрушила все планы…
– Какими разными жизнями мы жили, – задумчиво произнес Джон. – Знаешь, мне очень жаль, что мы, англичане, так плохо знали Россию. В нашем представлении ваша страна – это снега, бесконечные метели, холод, медведи и волки на дорогах, а люди – что-то наподобие орангутангов с дубинками в руках… А вы, оказывается, читаете французских авторов, строите какое-то необыкновенное по своей прогрессивности общество, снаряжаете научные экспедиции на полюса… Знаешь, мне очень стыдно, но я никогда не слышал о людях, которых ты назвала «папанинцами»…
Стрелки на часах уже показывали половину второго, когда мы, спохватившись, закончили свои воспоминания.
Стараясь не шуметь, на цыпочках вышли в коридор. Я откинула засов. Чернильная темнота окутала небо и землю. Невнятно лопотали о чем-то сухие листья в раскидистых ветвях старой груши.
– Спасибо тебе огромное за сегодняшний вечер, – сказал из темноты невидимый Джон, и в его голосе мне послышались плохо скрытые тоскливая робость и неуверенность. И тотчас привычная теплая волна окатила мое сердце. «Ну, подойди же, – в смятении мысленно приказала я ему. – Подойди и обними меня… Ведь ты же видишь, не можешь не видеть, что я жду этого. Я хочу ощущать тепло твоих рук, прикосновение твоих губ. Я знаю, оно, это прикосновение, будет бережным и нежным. Подойди же…»
Но он не подошел (не понял, что ли, моего приказа?), и я тоже с усилием сдержала себя, чтобы не шагнуть к нему навстречу.
– Ну что ты, Джонни… Это я должна благодарить тебя – спасибо еще раз за такой чудесный подарок… Как ты дойдешь в такую темень? Ты же не увидишь тропинки через поле.
– Ничего, добегу. Спокойной ночи, дарлинг, и пусть тебе приснится хороший-хороший сон.
Я закрыла дверь и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, направилась в комнату. Со стороны Лешкиной кровати раздавался густой, прерывистый храп. Деликатно сопела Сима. Выводила тоненькие рулады простуженным носом спящая Нинка. И только там, где лежала мама, царило безмолвие. Ну, так и есть! Не спит… Сейчас начнет выговаривать. Про совесть.
– У тебя есть совесть? – спросила мама сердитым шепотом. – Ну, сколько можно сидеть, и болтать, и болтать без конца. Уже, наверное, скоро утро.
– Ничего подобного, еще только половина двенадцатого, – соврала я. – А ты-то что не спишь? Спала бы да спала себе спокойно.
– Уснешь тут с вами! – в сердцах отозвалась прежним сердитым шепотом мама, а через минуту уже другим, любопытным тоном поинтересовалась: – О чем это вы оба там так хохотали?
Надо же – услышала! А ведь мы так старались не шуметь! Вспомнив, как Джон, изогнувшись от смеха на стуле, зажимал себе рот ладонью, я невольно снова улыбнулась: «Да так… Вспоминали детство».
Я уже засыпала, уже почти погрузилась в вязкую теплоту сна, когда мама обиженно и с укором философски изрекла в темноту: «Вот будут у тебя самой дети – дочери, тогда и поймешь, почему матерям не спится».
24 октября
Вторник
Только сейчас ушли Степановы «орлы» – принесли записку от Джона. А в ней всего несколько слов:
